При появлении дам на балконе группы всадников бросились на арену, несмотря на запрещение герольдов, и протягивали свои копья к ложам, откуда сыпался целый дождь гирлянд, браслетов, шарфов.
Поднявшиеся в толпе зрителей крики привлекли внимание Кричтона к большой галерее, куда в эту минуту входила королева Луиза со своей свитой, среди которой Кричтон быстро нашел Эклермонду. Принцесса Конде, как мы будем называть ее впредь, была очень бледна, но эта бледность нисколько не вредила ее красоте. Напротив, никогда еще не казалась она такой прекрасной в глазах шотландца, никогда еще не замечал он в ее наружности столько достоинства и уверенности. Действительно, события последней ночи и сознание своего знатного происхождения, так недавно и таинственно открытого, произвели полную и внезапную перемену в характере Эклермонды. Она почувствовала в своей душе гордость, неведомую ей до сих пор. Незнакомая прежде решимость оживляла ее и поддерживала мужество среди опасностей, которыми она была окружена. Этому мужеству тотчас представилось испытание при встрече с Екатериной Медичи и Маргаритой Валуа, которые в это время входили в галерею в сопровождении своих свит.
Твердость Эклермонды не покинула ее в эту минуту, и она выдержала испытующий взгляд Екатерины с гордым и спокойным видом. Маргарита была сама любезность, но нельзя доверять дружбе соперницы, и Кричтон, хорошо знавший способность Маргариты притворяться, видел, что под личиной дружбы и любезности она скрывала самую пылкую ненависть.
По окончании обоюдных приветствий Эклермонда по просьбе королевы Луизы заняла приготовленный для нее как для царицы турнира трон немного впереди королевских мест.
Никогда еще царица турнира не казалась такой прекрасной, и при ее появлении в толпе пробежал ропот восхищения.
В эту минуту взгляд Эклермонды упал на рыцарскую фигуру Кричтона, который, приветствуя ее, склонился до самой луки седла. Отдавая ему поклон, Эклермонда вздрогнула, и мужество совершенно ее покинуло.
Кричтон заметил эту перемену и, желая, насколько возможно, рассеять ее беспокойство, заставил свою лошадь проделать самые невероятные трюки.
Он готов был уже оставить арену, как был остановлен шумными криками: "Ноель! Ноель! Да здравствует король!", и в то же время показался Генрих, вооруженный с ног до головы, на белом арабском коне, чепрак которого был из красного бархата, усеянного лилиями.
Короля сопровождали Вилькье, Сен-Люк и толпа придворных…
Любезно поклонившись шотландцу и велев ему готовиться к поединку, который должен был скоро начаться, Генрих направился к большой галерее и, обратившись к Эклермонде, попросил у нее что-либо в залог, желая переломить в ее честь копье.
Не будучи в состоянии отказать, Эклермонда сняла с себя жемчужное ожерелье и послала его королю через пажа.
Поблагодарив и отвесив несколько комплиментов ее красоте, король отъехал и, приблизившись к герцогу Неверскому, принялся с ним беседовать.
В это время Кричтон удалился в приготовленный для него павильон, где его встретили Жуаез, Монжуа и Пьер де Ганди. Последний обыкновенно исполнял обычные в таких случаях священные обряды. Тут же оружейник Кричтона прикрепил к его панцирю стальной нагрудник, подобный тому, который был на принце Винченцо.
Приготовившись таким образом к поединку, шотландец, несмотря на увеличившийся вес брони, вскочил на лошадь без помощи стремян и стал ожидать сигнала. Генрих, заняв свое место в павильоне, подал знак Монжуа. Распорядитель турнира выехал под звуки труб и гобоев на середину арены в сопровождении двух герольдов и объявил во всеуслышание имена противников и причину поединка и запретил под страхом смертной казни кому бы то ни было мешать поединку словом или делом.
Во время этого объявления глаза всех были устремлены на Руджиери, который, хотя и был бледен, но сохранял внешнее спокойствие и временами бросал украдкой взгляд на галерею, где сидела Екатерина Медичи.
Снова загремели трубы, и, когда опять водворилась тишина, Монжуа провозгласил громким голосом:
– Исполняйте ваш долг, рыцари!
При этих словах из обоих павильонов почти в одно и то же время показались противники.
Сердце Эклермонды сильно забилось, когда она увидела внезапно выросшую перед ней величественную фигуру Кричтона, закованного в сталь с головы до ног, и узнала свой залог, украшавший конец его копья. Все ее опасения рассеялись, как по волшебству, и она уже с надеждой ожидала сигнала к началу поединка.
Глубокое молчание царило вокруг. Даже члены королевского семейства оставили свои места и. приблизились к барьеру галереи. Маргарита Валуа оперлась на барьер и послала рукой приветствие Кричтону. Шотландец заметил это и, не будучи в состоянии объяснить чем-нибудь иным, приписал это внезапному приливу нежности влюбленной королевы. Наконец звуки труб раздались в третий раз, и Монжуа, бросив на землю перчатку, крикнул громовым голосом:
– Начинайте! Начинайте!
По этому сигналу противники с быстротой молнии бросились навстречу друг другу. Оба копья переломились при ударе, причем копье Гонзаго скользнуло по нагруднику его противника, а Кричтон попал в самый верх каски принца, и перья, ее украшавшие, разлетелись по арене.
Схватив новые копья из рук оруженосцев, противники столкнулись снова. На этот раз преимущество было определенно на стороне шотландца, так как его копье поразило принца в забрало с такой силой, что тот едва усидел в седле.
Несмотря на это, принц Гонзаго взял для третьей схватки отточенное копье и, сообщив об этом своему противнику, приготовился к решительной встрече.
Волнение зрителей достигло в эту минуту высшей степени. От исхода этой встречи зависела судьба обвиненного, и все следили за движениями бойцов с напряженным вниманием.
В третий раз противники бросились на арену. В этот раз из забрала Кричтона полетели искры под копьем принца, но этот удар, хотя и хорошо направленный, не смог пошатнуть шотландца в седле. Иначе было с Гонзаго. Удар Кричтона, в который он вложил всю силу, был так силен, что лошадь и всадник опрокинулись на песок арены.
Поднявшись в ту же минуту, принц подошел к трибуне судей турнира с лицом, пылающим от гнева и стыда, и гордо потребовал поединка на шпагах.
Сначала его просьбы были решительно отвергнуты, но в эту минуту подоспел Кричтон и великодушно поддержал своего соперника, заявив, что он не признает одержанную им победу полной. Это сразило упорство Монжуа, и противники разошлись, чтобы приготовиться к борьбе на новом оружии. В это время среди зрителей раздались шумные рукоплескания. Великодушие и вежливость Кричтона были предметом всеобщего восхищени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111