Я помнил Рейна еще мальчиком. К тому времени я уже повзрослел, а он
был кандидатом на место придворного шута. Тощий умный паренек. Люди
издевались над ним слишком много. Включая и меня. Но я писал музыку,
сочинял баллады, а он достал себе где-то лютню и научился на ней играть.
Скоро мы уже пели на два голоса, и спустя немного времени я полюбил его, и
мы стали работать вместе создавая произведения искусства. Он был очень
неуклюж, почти бездарен, но в глубине души я чувствовал раскаяние за то,
как обращался с ним раньше, поэтому я фальшиво хвалил его, когда только
мог, да к тому же научил недурно владеть мечом. Я никогда не жалел об
этом, да и он, по-моему, тоже. Скоро он стал придворным менестрелем
Амбера.
Все это время я называл его своим пажом и, когда начались войны
против темных сил из Отражения Вейрмонкен, я сделал его своим сквайром, и
мы ходили в бой вместе. Я посвятил его в рыцари на поле сражения при Джонс
Фолз, и он заслужил это посвящение. После этого он продолжал писать и
сочинять музыку, пока не превзошел даже меня. Цвет его одежд был
малиновый, а слова - золотыми. Я любил его, как любил только двух-трех
друзей в Амбере. Правда, я никогда не думал, что он пойдет на такой риск,
чтобы принести мне хорошую пищу. Не думаю, что это вообще кто-нибудь
сделал бы. Я выпил еще несколько глотков вина и закурил вторую сигарету в
его честь, чтобы отпраздновать это событие. Он был хорошим человеком.
Долго ли он продержится при этом дворе?
Окурки - и через некоторое время опустевшую бутылку - я выкинул в
дыру для уборной. Я не хотел, чтобы кто-нибудь случайно увидел, как я тут
"развлекаюсь-, если вдруг неожиданно нагрянет обыск. Я съел все, что он
принес, и почувствовал себя сытым и умиротворенным впервые за все время
заточения. Я оставил последнюю бутылку вина про запас, на тот случай,
когда мне захочется хоть на время забыться.
После этого время продолжало тянуться так же, как и раньше, и я опять
втянулся в круг ставших уже привычными мыслей и действий.
Я надеялся, что Эрик просто не может измерить тех сил, которыми мы
обладали. Он царствовал в Амбере, это верно, но он не знал всего. Пока не
знал. Не так, как знал все Отец. У меня был один шанс на миллион, который
мог сработать в мою пользу. Такой ничтожный, и все же существующий, он
позволил мне не сойти с ума тогда, когда я весь был одно сплошное
отчаяние.
Хотя, может быть, я и сошел ненадолго с ума, не знаю. Многие те дни
сейчас, когда я стою у самого Хаоса, для меня как пустые прочерки. Бог
знает, что со мной происходило в те дни, а мне даже не хочется об этом
думать.
Бедные доктора, не родился еще тот из вас, кто мог бы лечить нашу
семью.

Я лежал в своей камере и ходил по ней в одурманивающей темноте. Я
стал очень чуток к звукам. Я слышал шуршание крысиных лапок по соломе,
отдаленные стоны других узников, эхо шагов стражника, приносящего пищу. По
таким звукам я научился с точностью определять расстояние и направление.
Думаю, я стал более восприимчив и чуток к запахам, но на этом я
старался не сосредотачиваться. Кроме естественного тошнотворного и
тлетворного запахов камеры здесь слышался еще и запах гниющей плоти, я мог
бы в этом поклясться. Одно время я задумывался над этим. Если бы я умер,
интересно, сколько времени прошло бы до тех пор, как мою смерть заметили?
Сколько кусков хлеба и бутылок с водой уберут обратно, не обратив на это
внимания, пока стражнику не придет в голову проверить, жив ли еще его
узник?
Ответ на этот вопрос был для меня очень важен.
Запах смерти и разложения держался в камере очень долгое время. Я
вновь пытался думать о времени, когда решил, что пахло так не меньше
недели.
Хоть я и сдерживался изо всех сил, сопротивлялся искушению, как
только мог, в конце-концов у меня осталась всего одна пачка сигарет.
Я вскрыл ее и закурил. У меня был блок "Салем", и я выкурил
одиннадцать пачек. Это двести двадцать сигарет. Когда-то я засекал время,
которое уходит на одну сигарету, и у меня получалось семь минут. Значит, в
общей сложности получалось тысяча пятьсот сорок минут чистого курения -
или двадцать пять часов сорок минут. Я был уверен, что перерыв между
сигаретами составлял по меньшей мере час, скорее даже полтора. Скажем,
полтора. Теперь прикинем: на сон у меня уходило шесть-восемь часов в день.
Значит, от шестнадцати до восемнадцати часов я бодрствовал. Значит, за
день я выкурил около дюжины сигарет. А значит, со времени прихода Рейна
прошло примерно три недели. Он сказал, что со дня коронации прошло четыре
месяца и десять дней, следовательно, сейчас уже будет пять месяцев.
Я берег свою последнюю пачку, как мать свое дитя, наслаждаюсь каждой
сигаретой, как любовью к женщине. Когда сигареты кончились, у меня даже
наступила депрессия.
Затем опять прошло очень много времени.
Я все время думал об Эрике. Как обстояли у него дела теперь, когда он
стал королем? Какие проблемы сейчас перед ним стояли? Чего он хотел?
Почему он ни разу не спустился вниз, чтобы помучить меня? Может ли
случиться такое, что меня действительно забудут в Амбере, хоть и по
королевскому повелению? Никогда, решил я.
А как другие мои братья? Почему ни один из них не установил со мной
связь? Ведь так легко было вытащить мою карту и прервать приговор Эрика.
Однако, никто этого не сделал.
Я долго думал о Мойре, последней женщине, которую я любил. Что она
делала? Думала ли обо мне? Наверное, нет. Может, она была сейчас
любовницей Эрика или его королевой? Говорила ли она с ним когда-нибудь обо
мне? Тоже, наверное, нет.
А как сестры? Забудь их. Все они ведьмы.
Я уже был слепым раньше, и случилось это от вспышки пороха в
восемнадцатом веке на Отражении Земли. Но это продолжалось всего лишь
месяц, а потом зрение вернулось ко мне. Эрик же, отдавая приказ, имел в
виду постоянную слепоту. Я все еще потел и дрожал, и иногда просыпался с
криком, когда мне вновь и вновь являлся призрак раскаленного железа,
опускающегося ко мне, висящего перед глазами, дотрагивающегося до них!..
Я застонал и продолжал мерить камеру шагами.
Я абсолютно ничего не мог предпринять. И эта безысходность - самое
ужасное из всего, что со мной произошло. Я был так же беспомощен, как
зародыш в чреве матери. Родиться вновь с прежним зрением и возможностью
удовлетворить свою ярость - за это я продал бы душу. Даже если бы зрение
вернулось ко мне на час, но чтоб у меня в руке вновь был меч для
решительной дуэли с моим братом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50