И она сейчас была бы жива...
Я закусил губу и заплакал. Потом обошел тормозившую передо мной
машину и промчался на красный свет. Если я убил свою любовь, то я не был
уверен, что не случится обратное.
3
Скорбь и гнев сжали мой мир и он поддался, но я не хотел поддаваться.
Казалось, эти чувства парализовали мои воспоминания о более счастливых
временах, о других странахи возможностях.
В схватке нахлынувших на меня воспоминаний я потерял способность
смотреть на вещи с различных точек зрения, отчасти потому что отбросил
целый набор выборов, сузив в какой-то степени собственную свободу воли.
Мне самому такое мое свойство не нравится, но после какого-то предела я
уже не в состоянии брать его под контроль, потому что тогда у меня
возникает ощущение уступки какому-то детерменизму, и это раздражает меня
еще больше.
По обратной дуге цикла раздражение начинает подпитывать
первоначальные переживания и я вступаю в фазу бесконечного
самовозбуждения, как колебательный контур. Простой способ выйти из такой
ситуации - атака в лоб, чтобы устранить объект-причину. Более сложный путь
отличается более философской природой и состоит в том, чтобы отступить в
сторону, ийти и вернуть себе контроль над собой. Как всегда,
предпочтительнее более трудный способ.
Атака в лоб очень легко может закончится сломанной шеей.
Я свернул, припарковал машину на первом свободном участке, открыл
окно и раскурил свою любимую трубку.
Я поклялся не заводить мотор, пока не остыну окончательно. Я всегда
слишком сильно на все реагирую. Похоже, это фамильное. Но я не хотел
поступать так, как поступали другие. Ведь это им самим причиняло массу
неприятностей.
Такая "все или ничего" реакция на полные обороты, может и хороша,
если вам всегда везет, но на этом пути ждет и трагедия, по крайней мере,
опера, если против вас выступает что-то экстраординарное. А сейчас, сйдя
по всему, речь шла именно о таком случае. Следовательно, я вел себя как
болван и дурак, и я повторил это себе несколько раз, пока не поверил.
Потом я попытался прислушаться к своему более спокойному "Я", и оно
согласилось, что я и в самом деле дурак, потому что не понимал собственных
чувств, когда еще не было поздно и можно было что-то исправить, потому что
выдал свои возможности и власть, а потом отрицал ответственность за
последствия, за то, что все эти годы не разгадал особой природы врага и
потому, что даже сейчас упрощал грозившую опасность.
Нет, схватить Виктора Мелмана за горло и выбить из него правду - едва
ли бы это что-то дало. Я принял решение двигаться вперед осторожно, на
каждом шагу заботясь о прикры-тии.
"Жизнь - это всегда очень сложная штука, - сказал я себе. - Сиди тихо
и собирай информацию. Размышляй".
Я медленно выпустил на волю накопившееся внутри напряжение, и мой мир
так же медленно снова вырос, расширился, и в нем я увидел возможность
того, что П хорошо знал меня и мог построить свой план действий так, чтобы
я отбросил сомнения, перестал думать, поддавшись чувствам момента.
Нет, я не стану, как остальные...
Я еще довольно долго сидел и размышлял, потом медленно тронул машину
с места.
Это было мрачное кирпичное угловое здание. В нем имелось четыре этажа
и несколько нанесенных распылителем нецензурных ругательств со стороны
боковой улочки на стене и со стороны заднего двора. Эти надписи, несколько
разбитых окон и пожарная лестница были мною обнаружены, пока я шагал вдоль
фасада дома, осматривая его. Два нижних этажа занимала компания "Склады
Брута" - в соответствии с надписью рядом с лестницей в небольшом подъезде,
куда я вошел. На улице как раз начался мелкий дождик. В подъезде воняло
мочой, на подоконнике валялась пустая бутылка из под виски "Джек Дэниэлс",
на облезлой стене висели два почтовых ящика. На одном было написано
"Склады Брута", а на другом - две буквы: "В" и "М". Оба ящика были пусты.
Я ступил на лестницу, ожидая, что ступени затрещат. Они не затрещали.
На втором этаже в коридор выходили четыре двери без дверных ручек.
Все они были закрыты. Сквозь матовые стекла в верхней части дверей можно
было рассмотреть что-то вроде очертаний картонных ящиков. Стояла мертвая
тишина.
Я спугнул черного кота, дремавшего на ступенях следующего пролета. Он
выгнул спину, и показал мне свои мелкие зубы, зашипел и умчался прыжками
наверх, скрывшись из виду.
На третьем этаже в коридор тоже выходили четыре двери: три из них
явно давно не открывались, четвертая - до блеска выкрашенная черным
шеллаком.
К ней была привинчена медная табличка с надписью "Мелман". Я
постучал.
Ответа не было. Я снова постучал, но с тем же результатом.
Никаких звуков изнутри не доносилось.
Вероятно, это была его жилая квартира, а мастерская находилась на
четвертом этаже, где возможно было устроить стеклянный потолок, поэтому я
стал взбираться по последнему пролету.
Достигнув верхнего этажа, я увидел, что одна из четырех дверей слегка
приоткрыта. Я остановился и прислушался. Изнутри доносился шорох движения.
Я постучал. Откуда-то изнутри донесся неожиданный и громкий вздох. Я
толкнул дверь.
Он стоял примерно в двадцати футах от меня в свете большого
потолочного окна, ко мне лицом, высокий и широкоплечий, с темными глазами
и бородой. В левой руке он держал кисть, а в правой палитру.
На нем были джинсы, спортивная майка, а поверх всего - испачканный
красками фартук. Полотно на мольберте за его спиной изображало что-то
вроде мадонны с младенцем. Это был набросок. В мастерской было много
других полотен в подрамниках, но все они стояли лицевой стороной к стене
или же были закрыты тканью.
- Привет, - сказал я. - Вы - Виктор Мелман?
Он кивнул равнодушно, без улыбки и не хмурясь, положил политру на
ближайший столик, сунул кисть в банку с раствором, потом влажной на вид
тряпкой вытер руки.
- А вы сами кто? - спросил он.
Он отшвырнул тряпку и снова повернулся ко мне.
- Мерль Кори. Вам известна Джулия Барнес? Была извстна?
- Я этого и не отрицаю, - ответил он. - Употребив прошедшее время,
вы, кажется, хотели сказать...
- Да, она мертва, и я хотел бы с вами об этом поговорить.
- Хорошо, - кивнул он.
Он развязал тесемки фартука.
- Тогда пойдемте вниз. Здесь негде даже присесть.
Он повесил фартук на гвоздь возле двери и вышел первым. Я последовал
за ним. Повернувшись, он запер дверь мастерской и только после этого
двинулся вниз по лестнице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
Я закусил губу и заплакал. Потом обошел тормозившую передо мной
машину и промчался на красный свет. Если я убил свою любовь, то я не был
уверен, что не случится обратное.
3
Скорбь и гнев сжали мой мир и он поддался, но я не хотел поддаваться.
Казалось, эти чувства парализовали мои воспоминания о более счастливых
временах, о других странахи возможностях.
В схватке нахлынувших на меня воспоминаний я потерял способность
смотреть на вещи с различных точек зрения, отчасти потому что отбросил
целый набор выборов, сузив в какой-то степени собственную свободу воли.
Мне самому такое мое свойство не нравится, но после какого-то предела я
уже не в состоянии брать его под контроль, потому что тогда у меня
возникает ощущение уступки какому-то детерменизму, и это раздражает меня
еще больше.
По обратной дуге цикла раздражение начинает подпитывать
первоначальные переживания и я вступаю в фазу бесконечного
самовозбуждения, как колебательный контур. Простой способ выйти из такой
ситуации - атака в лоб, чтобы устранить объект-причину. Более сложный путь
отличается более философской природой и состоит в том, чтобы отступить в
сторону, ийти и вернуть себе контроль над собой. Как всегда,
предпочтительнее более трудный способ.
Атака в лоб очень легко может закончится сломанной шеей.
Я свернул, припарковал машину на первом свободном участке, открыл
окно и раскурил свою любимую трубку.
Я поклялся не заводить мотор, пока не остыну окончательно. Я всегда
слишком сильно на все реагирую. Похоже, это фамильное. Но я не хотел
поступать так, как поступали другие. Ведь это им самим причиняло массу
неприятностей.
Такая "все или ничего" реакция на полные обороты, может и хороша,
если вам всегда везет, но на этом пути ждет и трагедия, по крайней мере,
опера, если против вас выступает что-то экстраординарное. А сейчас, сйдя
по всему, речь шла именно о таком случае. Следовательно, я вел себя как
болван и дурак, и я повторил это себе несколько раз, пока не поверил.
Потом я попытался прислушаться к своему более спокойному "Я", и оно
согласилось, что я и в самом деле дурак, потому что не понимал собственных
чувств, когда еще не было поздно и можно было что-то исправить, потому что
выдал свои возможности и власть, а потом отрицал ответственность за
последствия, за то, что все эти годы не разгадал особой природы врага и
потому, что даже сейчас упрощал грозившую опасность.
Нет, схватить Виктора Мелмана за горло и выбить из него правду - едва
ли бы это что-то дало. Я принял решение двигаться вперед осторожно, на
каждом шагу заботясь о прикры-тии.
"Жизнь - это всегда очень сложная штука, - сказал я себе. - Сиди тихо
и собирай информацию. Размышляй".
Я медленно выпустил на волю накопившееся внутри напряжение, и мой мир
так же медленно снова вырос, расширился, и в нем я увидел возможность
того, что П хорошо знал меня и мог построить свой план действий так, чтобы
я отбросил сомнения, перестал думать, поддавшись чувствам момента.
Нет, я не стану, как остальные...
Я еще довольно долго сидел и размышлял, потом медленно тронул машину
с места.
Это было мрачное кирпичное угловое здание. В нем имелось четыре этажа
и несколько нанесенных распылителем нецензурных ругательств со стороны
боковой улочки на стене и со стороны заднего двора. Эти надписи, несколько
разбитых окон и пожарная лестница были мною обнаружены, пока я шагал вдоль
фасада дома, осматривая его. Два нижних этажа занимала компания "Склады
Брута" - в соответствии с надписью рядом с лестницей в небольшом подъезде,
куда я вошел. На улице как раз начался мелкий дождик. В подъезде воняло
мочой, на подоконнике валялась пустая бутылка из под виски "Джек Дэниэлс",
на облезлой стене висели два почтовых ящика. На одном было написано
"Склады Брута", а на другом - две буквы: "В" и "М". Оба ящика были пусты.
Я ступил на лестницу, ожидая, что ступени затрещат. Они не затрещали.
На втором этаже в коридор выходили четыре двери без дверных ручек.
Все они были закрыты. Сквозь матовые стекла в верхней части дверей можно
было рассмотреть что-то вроде очертаний картонных ящиков. Стояла мертвая
тишина.
Я спугнул черного кота, дремавшего на ступенях следующего пролета. Он
выгнул спину, и показал мне свои мелкие зубы, зашипел и умчался прыжками
наверх, скрывшись из виду.
На третьем этаже в коридор тоже выходили четыре двери: три из них
явно давно не открывались, четвертая - до блеска выкрашенная черным
шеллаком.
К ней была привинчена медная табличка с надписью "Мелман". Я
постучал.
Ответа не было. Я снова постучал, но с тем же результатом.
Никаких звуков изнутри не доносилось.
Вероятно, это была его жилая квартира, а мастерская находилась на
четвертом этаже, где возможно было устроить стеклянный потолок, поэтому я
стал взбираться по последнему пролету.
Достигнув верхнего этажа, я увидел, что одна из четырех дверей слегка
приоткрыта. Я остановился и прислушался. Изнутри доносился шорох движения.
Я постучал. Откуда-то изнутри донесся неожиданный и громкий вздох. Я
толкнул дверь.
Он стоял примерно в двадцати футах от меня в свете большого
потолочного окна, ко мне лицом, высокий и широкоплечий, с темными глазами
и бородой. В левой руке он держал кисть, а в правой палитру.
На нем были джинсы, спортивная майка, а поверх всего - испачканный
красками фартук. Полотно на мольберте за его спиной изображало что-то
вроде мадонны с младенцем. Это был набросок. В мастерской было много
других полотен в подрамниках, но все они стояли лицевой стороной к стене
или же были закрыты тканью.
- Привет, - сказал я. - Вы - Виктор Мелман?
Он кивнул равнодушно, без улыбки и не хмурясь, положил политру на
ближайший столик, сунул кисть в банку с раствором, потом влажной на вид
тряпкой вытер руки.
- А вы сами кто? - спросил он.
Он отшвырнул тряпку и снова повернулся ко мне.
- Мерль Кори. Вам известна Джулия Барнес? Была извстна?
- Я этого и не отрицаю, - ответил он. - Употребив прошедшее время,
вы, кажется, хотели сказать...
- Да, она мертва, и я хотел бы с вами об этом поговорить.
- Хорошо, - кивнул он.
Он развязал тесемки фартука.
- Тогда пойдемте вниз. Здесь негде даже присесть.
Он повесил фартук на гвоздь возле двери и вышел первым. Я последовал
за ним. Повернувшись, он запер дверь мастерской и только после этого
двинулся вниз по лестнице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54