Эдна Стайн была жирная, высокомерная женщина и почти не разговаривала с ним, Фаня надоедала ему своим истерическим, навязчивым вниманием, от которого его воротило. Спал он плохо, и его беспокоили почки. Однажды он встал, оделся и, держа в руке ботинки, пошел на цыпочках по устланной ковром передней к двери, как вдруг на пороге своей комнаты появилась Фаня с распущенными черными волосами. Она была в ночной сорочке, которая не могла скрыть ее тощей фигуры и плоских грудей.
– Бенни, куда вы?
– Я тут сойду с ума… Я хочу прочь отсюда. – У него застучали зубы. – Я должен вернуться к моим товарищам… Пускай меня поймают и посадят в тюрьму… Так будет лучше.
– Бедный мальчик, вы невменяемы. – Она обняла его за шею и увлекла в свою комнату.
– Фаня, отпустите меня… Я попытаюсь перейти мексиканскую границу… Кое-кому это удалось.
– Вы сошли с ума… А залог?
– Какое мне дело… Неужели вы не видите, что нужно что-то сделать.
Она усадила его на кровать и стала гладить его лоб.
– Бедный мальчик… Я так люблю вас, Бенни, почему вы не можете немножко подумать обо мне?… Хоть самую капельку… Я могла бы многим помочь вам и движению. Давайте поговорим завтра… Я хочу помочь вам, Бенни.
Он позволил ей развязать ему галстук.
Газеты сообщили о перемирии, потом о мирной конференции, о революционных вспышках во всех европейских странах, о том, что Красная армия гонит белых вон из России. Фаня Стайн всем говорила, что вышла замуж за Бена, и поселила его у себя на Восьмой улице, и ухаживала за ним после инфлюэнцы и двустороннего воспаления легких. В тот день, когда доктор позволил ему выйти, она повезла его в своем «бьюике» вверх по Гудзону. Они вернулись домой в ранние летние сумерки и нашли дома спешное письмо от Морриса. Кассационный суд отклонил жалобу, но снизил приговор на десять лет. Завтра в полдень он должен явиться вместе со своими поручителями в Федеральный суд. Его отправят, по всей вероятности, в Атланту. Вслед за письмом явился и сам Моррис. Фаня лежала в истерическом припадке. Моррис был бледен.
– Бен, – сказал он, – мы разбиты… Придется вам пойти на время в Атланту… Вы там найдете хорошее общество… но вы не беспокойтесь. Мы доберемся до президента. Теперь, когда война окончена, им придется снять намордник с либеральной прессы.
– Ладно, – сказал Бен. – Лучше готовиться к самому худшему.
Фаня соскочила с кушетки, на которой лежала, истерически всхлипывая, и накинулась на брата с упреками. Когда Бен вышел подышать свежим воздухом, они все еще ожесточенно ругались. Он поймал себя на том, что внимательно разглядывает дома, такси, уличные фонари, лица, смешную тумбу, похожую на женскую фигуру, бутылки с минеральным маслом, выставленные в витрине аптекарского магазина. Он решил поехать в Бруклин попрощаться со стариками. Дойдя до подземки, он остановился. Не хватало сил, лучше он им напишет.
На следующее утро, в девять часов, он явился в контору Морриса Стайна с чемоданом в руке. Он взял с Фани слово, что она не пойдет провожать его. Он должен был несколько раз напоминать себе, что идет садиться в тюрьму: ему все казалось, что он отправляется в какую-то деловую поездку. На нем был новый костюм из английского твида, купленный ему Фаней.
Когда он вышел из подземки, вдоль всего Бродвея тянулись красные, белые и синие полосы флагов, на обоих тротуарах стояли толпы клерков, стенографисток и рассыльных. Фараоны на мотоциклах очищали мостовую. Издали, со стороны Бэттери, послышались звуки военного оркестра, игравшего «Пусть пылают очаги». У всех были раскрасневшиеся и счастливые лица. Трудно было удержаться и не зашагать в такт музыке в это светлое летнее утро, пахнувшее гаванью и кораблями. Ему приходилось все время твердить слова: это те самые люди, которые посадили в тюрьму Дебса, это те самые люди, которые расстреляли Джо Хилла, которые убили Франка Литтла, это те самые люди, которые избивали нас в Эверетте, которые намерены десять лет гноить меня в тюрьме.
Негр-лифтер, поднимавший его, осклабился: «Они уже идут, мистер?» Бен покачал головой и нахмурился.
В конторе было чисто и светло. У телефонистки были рыжие волосы и золотая звездочка на груди. Над входом в кабинет Стайна висел американский флаг. Стайн сидел за письменным столом и беседовал с каким-то молодым человеком аристократического вида, в твидовом костюме.
– Бен, – весело сказал Стайн. – Познакомьтесь, это Стив Уорнер. Он только что из Чарлстона, отсидел год за уклонение от воинской повинности.
– Неполный год, – сказал молодой человек, поднимаясь и протягивая руку. – Меня выпустили досрочно за хорошее поведение.
Бену он не понравился – твидовый костюм, дорогой галстук; вдруг он вспомнил, что на нем самом такой же костюм. Это его рассердило.
– Ну как там? – спросил он холодно.
– Не так плохо, я работал в парниках… Со мной обращались довольно сносно, когда узнали, что я уже побывал на фронте.
– Вы были на фронте?
– В санитарном отряде… Меня считали чуточку помешанным. Вообще было чрезвычайно поучительно.
– С рабочими обращаются иначе! – гневно сказал Бен.
– А теперь мы по всей стране поднимаем компанию за освобождение прочих ребят, – сказал Стайн, вставая и потирая руки. – Начиная с Дебса… Увидите, Бен, вы там пробудете недолго… Народ уже приходит в себя.
Звуки духового оркестра доносились с Бродвея, и ритмичный топот проходящих солдат. Все бросились к окну. Вдоль длинного серого ущелья улицы веяли флаги; кольца телеграфных лент и бумажные фестоны сверкали в рыжем солнечном свете, извивались в тени, люди орали до хрипоты.
– Идиоты, – сказал Уорнер, – все равно пехоте не забыть дисциплинарный батальон.
Моррис Стайн отошел от окна, его глаза как-то странно сияли.
– У меня такое чувство, словно я что-то пропустил.
– Ну, мне пора, – сказал Уорнер, опять протягивая руку. – Вы здорово влипли, Комптон, что и говорить… Но не забывайте ни на минуту, что мы будем работать день и ночь, чтобы вытянуть вас… Я уверен, что общественное мнение изменится. Мы возлагаем большие надежды на президента Вильсона… В конце концов, он до войны вел себя вполне прилично.
– Я думаю, что если уж кто меня освободит, так это рабочие, – сказал Бен.
Уорнер вопросительно поглядел на него. Бен не улыбнулся. Одну секунду Уорнер нерешительно стоял перед ним, потом опять пожал ему руку. Бен не ответил на это пожатие.
– Будьте счастливы, – сказал Уорнер и вышел из кабинета.
– Кто он такой? Либеральный студент? – спросил Бен Стайна.
Стайн кивнул. Он углубился в какие-то бумаги, лежавшие перед ним на столе.
– Да… Умный парень, Стив Уорнер… В библиотеке есть книги и журналы… Через две-три минуты я буду свободен.
Бен пошел в библиотеку и взял там Гражданский кодекс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122
– Бенни, куда вы?
– Я тут сойду с ума… Я хочу прочь отсюда. – У него застучали зубы. – Я должен вернуться к моим товарищам… Пускай меня поймают и посадят в тюрьму… Так будет лучше.
– Бедный мальчик, вы невменяемы. – Она обняла его за шею и увлекла в свою комнату.
– Фаня, отпустите меня… Я попытаюсь перейти мексиканскую границу… Кое-кому это удалось.
– Вы сошли с ума… А залог?
– Какое мне дело… Неужели вы не видите, что нужно что-то сделать.
Она усадила его на кровать и стала гладить его лоб.
– Бедный мальчик… Я так люблю вас, Бенни, почему вы не можете немножко подумать обо мне?… Хоть самую капельку… Я могла бы многим помочь вам и движению. Давайте поговорим завтра… Я хочу помочь вам, Бенни.
Он позволил ей развязать ему галстук.
Газеты сообщили о перемирии, потом о мирной конференции, о революционных вспышках во всех европейских странах, о том, что Красная армия гонит белых вон из России. Фаня Стайн всем говорила, что вышла замуж за Бена, и поселила его у себя на Восьмой улице, и ухаживала за ним после инфлюэнцы и двустороннего воспаления легких. В тот день, когда доктор позволил ему выйти, она повезла его в своем «бьюике» вверх по Гудзону. Они вернулись домой в ранние летние сумерки и нашли дома спешное письмо от Морриса. Кассационный суд отклонил жалобу, но снизил приговор на десять лет. Завтра в полдень он должен явиться вместе со своими поручителями в Федеральный суд. Его отправят, по всей вероятности, в Атланту. Вслед за письмом явился и сам Моррис. Фаня лежала в истерическом припадке. Моррис был бледен.
– Бен, – сказал он, – мы разбиты… Придется вам пойти на время в Атланту… Вы там найдете хорошее общество… но вы не беспокойтесь. Мы доберемся до президента. Теперь, когда война окончена, им придется снять намордник с либеральной прессы.
– Ладно, – сказал Бен. – Лучше готовиться к самому худшему.
Фаня соскочила с кушетки, на которой лежала, истерически всхлипывая, и накинулась на брата с упреками. Когда Бен вышел подышать свежим воздухом, они все еще ожесточенно ругались. Он поймал себя на том, что внимательно разглядывает дома, такси, уличные фонари, лица, смешную тумбу, похожую на женскую фигуру, бутылки с минеральным маслом, выставленные в витрине аптекарского магазина. Он решил поехать в Бруклин попрощаться со стариками. Дойдя до подземки, он остановился. Не хватало сил, лучше он им напишет.
На следующее утро, в девять часов, он явился в контору Морриса Стайна с чемоданом в руке. Он взял с Фани слово, что она не пойдет провожать его. Он должен был несколько раз напоминать себе, что идет садиться в тюрьму: ему все казалось, что он отправляется в какую-то деловую поездку. На нем был новый костюм из английского твида, купленный ему Фаней.
Когда он вышел из подземки, вдоль всего Бродвея тянулись красные, белые и синие полосы флагов, на обоих тротуарах стояли толпы клерков, стенографисток и рассыльных. Фараоны на мотоциклах очищали мостовую. Издали, со стороны Бэттери, послышались звуки военного оркестра, игравшего «Пусть пылают очаги». У всех были раскрасневшиеся и счастливые лица. Трудно было удержаться и не зашагать в такт музыке в это светлое летнее утро, пахнувшее гаванью и кораблями. Ему приходилось все время твердить слова: это те самые люди, которые посадили в тюрьму Дебса, это те самые люди, которые расстреляли Джо Хилла, которые убили Франка Литтла, это те самые люди, которые избивали нас в Эверетте, которые намерены десять лет гноить меня в тюрьме.
Негр-лифтер, поднимавший его, осклабился: «Они уже идут, мистер?» Бен покачал головой и нахмурился.
В конторе было чисто и светло. У телефонистки были рыжие волосы и золотая звездочка на груди. Над входом в кабинет Стайна висел американский флаг. Стайн сидел за письменным столом и беседовал с каким-то молодым человеком аристократического вида, в твидовом костюме.
– Бен, – весело сказал Стайн. – Познакомьтесь, это Стив Уорнер. Он только что из Чарлстона, отсидел год за уклонение от воинской повинности.
– Неполный год, – сказал молодой человек, поднимаясь и протягивая руку. – Меня выпустили досрочно за хорошее поведение.
Бену он не понравился – твидовый костюм, дорогой галстук; вдруг он вспомнил, что на нем самом такой же костюм. Это его рассердило.
– Ну как там? – спросил он холодно.
– Не так плохо, я работал в парниках… Со мной обращались довольно сносно, когда узнали, что я уже побывал на фронте.
– Вы были на фронте?
– В санитарном отряде… Меня считали чуточку помешанным. Вообще было чрезвычайно поучительно.
– С рабочими обращаются иначе! – гневно сказал Бен.
– А теперь мы по всей стране поднимаем компанию за освобождение прочих ребят, – сказал Стайн, вставая и потирая руки. – Начиная с Дебса… Увидите, Бен, вы там пробудете недолго… Народ уже приходит в себя.
Звуки духового оркестра доносились с Бродвея, и ритмичный топот проходящих солдат. Все бросились к окну. Вдоль длинного серого ущелья улицы веяли флаги; кольца телеграфных лент и бумажные фестоны сверкали в рыжем солнечном свете, извивались в тени, люди орали до хрипоты.
– Идиоты, – сказал Уорнер, – все равно пехоте не забыть дисциплинарный батальон.
Моррис Стайн отошел от окна, его глаза как-то странно сияли.
– У меня такое чувство, словно я что-то пропустил.
– Ну, мне пора, – сказал Уорнер, опять протягивая руку. – Вы здорово влипли, Комптон, что и говорить… Но не забывайте ни на минуту, что мы будем работать день и ночь, чтобы вытянуть вас… Я уверен, что общественное мнение изменится. Мы возлагаем большие надежды на президента Вильсона… В конце концов, он до войны вел себя вполне прилично.
– Я думаю, что если уж кто меня освободит, так это рабочие, – сказал Бен.
Уорнер вопросительно поглядел на него. Бен не улыбнулся. Одну секунду Уорнер нерешительно стоял перед ним, потом опять пожал ему руку. Бен не ответил на это пожатие.
– Будьте счастливы, – сказал Уорнер и вышел из кабинета.
– Кто он такой? Либеральный студент? – спросил Бен Стайна.
Стайн кивнул. Он углубился в какие-то бумаги, лежавшие перед ним на столе.
– Да… Умный парень, Стив Уорнер… В библиотеке есть книги и журналы… Через две-три минуты я буду свободен.
Бен пошел в библиотеку и взял там Гражданский кодекс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122