Они стояли под дождем, поджидая кого-нибудь из распорядителей. Тысячи бастующих, мужчины и женщины, юноши и девушки, собрались у входа в барак, пожилые люди вполголоса переговаривались на иностранных языках. Уэбб все время твердил:
– Это форменный произвол. Надо что-то сделать.
У Дочки мерзли ноги, и ей хотелось домой. Потом из барака показался Бен Комптон. Вокруг него тотчас же собрался народ.
– Бен пришел… Комптон пришел… наш Бенни… хороший парень… – слышала она голоса.
В толпе шныряли молодые люди и шептали:
– Мы тут устроим митинг… Не уходите, товарищи. Взобравшись на фонарный столб и держась за него
одной рукой, Комптон заговорил:
– Товарищи, рабочему классу нанесено еще одно оскорбление. В зале не больше сорока человек, а они заперли двери и говорят, что зал переполнен…
Толпа заколыхалась, шляпы, зонтики запрыгали под дождем и снегом. Потом Дочка увидела, как два фараона стащили Комптона с фонаря, и услышала грохот полицейского фургона.
– Позор, позор! – заорали вокруг.
Толпа начала отступать перед фараонами, площадь у барака опустела. Люди шли молча и хмуро по улице к трамвайной остановке, и кордон конной полиции теснил их. Вдруг Уэбб шепнул ей на ухо:
– Разрешите опереться на ваше плечо. – И вскочил на тумбу. – Это насилие! – заорал он. – Вы получили разрешение на пользование залой и сняли ее, и никакая власть на свете не имеет права срывать митинг. Долой казаков!
Два конных полицейских скакали к нему, толпа расступалась перед ними. Уэбб соскочил с тумбы и схватил Дочку за руку.
– Бежим что есть мочи, – шепнул он и помчался, лавируя в толпе.
Она побежала за ним, смеясь и задыхаясь. По главной улице шел трамвай. Уэбб вскочил в него на ходу, но Дочка не решилась прыгать и стала ждать следующего трамвая. Тем временем фараоны медленно разъезжали в толпе, разгоняя ее.
У Дочки болели ноги оттого, что она весь день ходила по грязным улицам, и она решила поехать домой, покуда не простудилась насмерть. Ожидая на вокзале поезда, она увидела Уэбба. Он, казалось, был отчаянно испуган. Он надвинул кепку на глаза, обмотал подбородок шарфом и, когда Дочка подошла к нему, сделал вид, будто он с ней не знаком. Только когда они вошли в жарко натопленный вагон, он, крадучись, подошел к ней и сел рядом.
– Я боялся, что какой-нибудь шпик опознает меня на вокзале, – прошептал он. – Ну как вам понравилось?
– По-моему, все это ужасно… Все такие трусы… единственно, кто мне понравился, так это те парни, что охраняли фабрику, они хоть были похожи на белых… А что до вас, Уэбб Кразерс, так вы бежали, как лань.
– Не говорите так громко… А по-вашему, я должен был ждать, чтобы меня арестовали, как Бена?
– В сущности, все это не мое дело.
– Вы не понимаете революционной тактики, Энн.
Они сели на паром замерзшие и голодные. Уэбб сказал, что у него есть ключ от комнаты одного его приятеля на Восьмой улице, имеет смысл пойти туда, согреться и выпить чаю, прежде чем ехать домой. Они шли долго и мрачно, не произнося ни слова, от пристани парома до Восьмой улицы. В комнате пахло скипидаром и было неубрано; это было большое ателье, отапливавшееся газовой печкой. Холодно в ней было, как в Гренландии, они завернулись в одеяла, сняли ботинки и чулки и стали греть ноги у печки. Дочка сняла под одеялом юбку и повесила ее над печкой.
– Знаете, – сказала она, – если теперь вернется ваш приятель, мы будем скомпрометированы.
– Он не вернется, – сказал Уэбб, – он уехал до понедельника в Колд-Спринг.
Уэбб ходил по комнате босиком, кипятил воду и поджаривал булку.
– Вы бы сняли брюки, Уэбб, я отсюда вижу, как с них капает вода.
Уэбб покраснел, стащил брюки и задрапировался в одеяло, как римский сенатор в тогу. Долгое время они молчали, и, кроме отдаленного шума уличного движения, слышно было только шипение газовой печки и прерывистое мурлыканье закипавшего чайника. Потом Уэбб внезапно заговорил нервно и обидчиво:
– Так вы, стало быть, думаете, что я трус, да? Ну что ж, может быть, вы и правы, Энн… Мне, в конце концов, наплевать… Видите ли, я считаю, что бывают такие моменты, когда человек должен быть трусом, и такие, когда он должен вести себя как мужчина. Не перебивайте меня, дайте мне сказать… Вы мне чертовски нравитесь… И с моей стороны это была трусость, что я вам об этом раньше не сказал, понимаете? Я не верю в любовь и прочее подобное, все это буржуазная брехня, но я полагаю, что если два человека друг другу нравятся, то с их стороны будет трусостью, если они не… Ну, словом, вы меня понимаете.
– Нет, не понимаю, Уэбб, – сказала Дочка после паузы.
Уэбб удивленно посмотрел на нее, потом подал ей чашку чаю и поджаренную булку с маслом и ломтиком сыра. Некоторое время они ели молча, было так тихо, что они слышали свои собственные глотки.
– Что вы этим хотите сказать, черт возьми? – внезапно выпалил Уэбб.
Дочка согрелась под одеялом, ее клонило ко сну, от горячего чая ее разморило, и сухой жар газовой печки лизал голые подошвы ее ног.
– Ну мало ли что человек хочет сказать, – пробормотала она сонно.
Уэбб поставил чашку на стол и принялся расхаживать по комнате, волоча за собой одеяло.
– Ах, черт! – сказал он вдруг, наступив на чертежную кнопку.
Он стоял на одной ноге, разглядывая свою подошву, черную от грязи, покрывавшей пол.
– Неужели вы не понимаете, Энн?… Половая жизнь должна быть свободной и радостной… Ну, смелее!
Его щеки порозовели, и черные волосы, которых давно не касались ножницы, торчали во все стороны. Он все стоял на одной ноге и разглядывал свою подошву.
Дочка рассмеялась:
– У вас ужасно смешной вид, Уэбб. – Тепло разливалось по всему ее телу. – Дайте мне еще чашку чаю и поджарьте еще кусочек булки.
Выпив чай и съев булку, она сказала:
– Не пора ли нам по домам?
– Послушайте, Энн, я ведь делаю вам гнусное предложение, – сказал он срывающимся голосом, не то смеясь, не то плача. – Ради Бога, будьте ко мне внимательнее… Черт возьми, я заставлю вас быть внимательной, дрянь вы этакая!
Он сорвал с себя одеяло и бросился на нее. Она поняла, что он окончательно потерял самообладание. Он стащил ее со стула и поцеловал в губы. Началась настоящая потасовка, потому что он был мускулист и силен, но ей удалось упереться ему локтем в подбородок, отстранить его лицо и хватить кулаком по носу. У него пошла кровь из носу.
– Не глупите, Уэбб, – сказала она, тяжело дыша. – У меня нет ни малейшего желания заниматься этими делами, во всяком случае не теперь… Пойдите умойте лицо.
Он пошел к умывальнику и стал поливать себе лицо водой. Дочка быстро надела юбку, туфли и чулки и подошла к нему.
– Я вела себя отвратительно, Уэбб, я очень огорчена. Почему-то я всегда так веду себя с людьми, которые мне нравятся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122