– Теперь моя очередь извиняться, полковник.
Несколько секунд я изучающе смотрел на нее, а потом спрыгнул на палубу, оказавшись рядом с ней.
– Только ряди этого вам не стоило проделывать весь этот путь, Нора. Она взяла меня за руку. Кожа у нее была сухой и теплой.
– Но я хотела это сделать, полковник. Я хотела дать вам знать, что чувствую себя виноватой перед вами.
Она стояла так близко, что я чувствовал запах ее волос. Они пахли чистотой и свежестью, как сосны на холмах, и сегодня на ней почти не было косметики, только слабый след губной помады. Я посмотрел ей в глаза. Такими я их и запомнил. Затем я поцеловал ее.
Губы ее были теплыми и нежными, и за их мягкостью крылись острые твердые зубы. Она закинула мне руки на шею и всем телом прижалась ко мне. Опуская руки ей на талию, я мог пересчитать едва ли не все ребра; как я и думал, все было так, как должно было однажды произойти между нами.
Еще раз поцеловав ее, я внезапно отстранил Нору и потянулся за сигаретами. Несколько раз чиркнув колесиком зажигалки, я убедился, что эта чертова штучка не работает.
– Слушай, меня прямо колотит.
– Меня тоже, – тихо призналась она.
Закурив наконец, я глубоко затянулся и протянул пачку ей. Отвернувшись от меня, она выпустила клуб дыма.
– Как только я увидела тебя в первый раз, мне захотелось, чтобы ты поцеловал меня.
– Мне тоже этого хотелось.
– Тогда почему же ты?… – Ее глаза были темны, как вода между бортом катера и пирсом. – Ты же знал, что я ждала этого.
Я отвернулся.
– Я думал, что ты была… была с кем-то другим.
– Неужели это имело для тебя такое значение?
– Для меня имело. Я хотел, чтобы между нами все было как следует.
– Но ты ведь и сам не был невинной пташкой.
– Нет, – согласился я.
– И разве теперь это имеет значение?
Я снова привлек ее к себе.
– Теперь нет.
На глазах ее выступили слезы, смочившие мне щеки.
– Ох, Люк, Люк!
Я знал, о чем говорят женские слезы, но не хотел покупаться на них. Это самая изощренная наживка, на которую клюет мужское самолюбие. Я чувствовал, словно вырос на десять футов, пока осушал их поцелуями. Мне плевать было, в самом ли деле плещутся ли сегодня марлины в Коронадо. Вместо этого я натянул мундир, который валялся без дела с первого же дня моего появления здесь, и вместе с ней отправился на пресс-конференцию.
Я был рад, когда все кончилось. Я еле выдержал. Едва увидев нас, репортеры так и кинулись к нам. Они заставляли позировать для съемок. Они задавали непрестанные вопросы. Обручены ли мы? Когда мы собираемся пожениться? Как мы встретились? Отправится ли она в Вашингтон на церемонию награждения вместе со мной? Приехал ли я сюда, чтобы быть рядом с ней или по какому-то другому поводу?
Затем они утомились задавать вопросы, на которые у нас не было ответов, и прием пошел по тому руслу, ради которого он был организован. Предполагалось выслушать повествование Аарона Скааси, почему он, увидев работы Норы, решил, что она величайший скульптор Америки с тех времен, когда тут появились первые столбы с тотемами.
Должен признать – говорил он весьма убедительно. Он подкупил даже меня. Это был лысый коренастый человек, который походил, скорее, на мопса, чем на одного из самых знаменитых в стране торговцев произведениями искусства. Он постоянно вытирал потеющую лысину платком невинно-голубого цвета. Нора, сидевшая на диване рядом с ним, выглядела пай-девочкой.
Подошел и сел рядом Сэм Корвин.
– Он знает, о чем говорить, – сказал он, кивая на Скааси. – Он великолепный знаток своего дела.
Я посмотрел на Сэма. Он был худым и, можно сказать, даже хрупким человеком, чья внешность могла бы ввести вас в заблуждение, если не твердая линия рта и решительные очертания подбородка.
– Он меня убедил, – кивнул я, пытаясь понять, насколько глубок интерес Сэма к Норе.
Он словно бы догадался, о чем я думаю.
– Я знаю Нору еще с того времени, когда она ходила в школу. Я всегда верил в нее, и был очень рад, когда она и ее мать попросили меня заняться ее делами.
Его темные глаза внимательно изучали меня.
– Я должен поблагодарить вас.
– Ну?
– За то, что вы приехали на прием. – Нора была очень взволнована после разговора с вами и буквально поставила всех на уши из-за того, что не может дозвониться до вас и извиниться. В таких ситуациях она бывает очень эмоциональна, почти как ребенок.
Прием близился к концу, и Корвин ушел сказать газетчикам несколько слов на прощание. Возможно, бурбон обострил мое восприятие, но мне казалось, что я услышал больше того, что он хотел мне сказать.
Подошли Нора со Скааси, и я поймал себя на том, что мне не нравится, с какой фамильярностью он держит руку на ее плече.
– Не присоединитесь ли к нам за обедом?
Глядя на Нору, я заколебался, но затем принял решение.
– Нет, спасибо. Вам надо обговорить ваши дела, и я не хотел бы мешать вам.
– Вы и не будете мешать, – быстро отреагировала Нора. Я увидел разочарование в ее глазах.
В эту секунду я чуть было не изменил свое намерение, но все же решил стоять на своем. Я улыбнулся, принося свои извинения.
– Я дал себе слово, что выловлю самого большого марлина. Так что сегодня вечером мне надо вывести катер и двинуться к течению Коронадо. К моменту восхода солнца я должен быть готов к встрече с ним.
– Когда вы собираетесь завтра вернуться? – спросила она.
– Поздно.
– Тогда значит, мы не увидимся. Завтра утром мне надо возвращаться в Сан-Франциско.
– Очень жаль.
Сэм отозвал Скааси в сторону, оставив нас наедине.
– Ты позвонишь мне? – спросила она.
– Конечно.
– Нет, ты не будешь звонить. Я знаю, ты этого не сделаешь. Будет, как в прошлый раз. Ты уедешь, и я ничего не услышу о тебе. И ничего не буду знать, кроме того, что удастся прочитать в газетах.
– Не будь дурочкой. Я же сказал, что позвоню тебе.
– Когда?
– Как только окажусь в Сан-Франциско.
– То есть, может быть, и никогда, – грустно сказала она.
Я взял ее за руку. Она была теплой, мягкой и беспомощной.
– Я позвоню тебе. Обещаю.
Она как-то странно посмотрела на меня.
– А что, если с тобой что-нибудь случится? Как я узнаю?
– Ничего со мной не случится. Теперь я в этом убежден. Ты же знаешь старую пословицу: «Кому суждено быть повешенным…»?
Ушли последние из репортеров. Пришло время прощаться. Я пожимал руки всем окружающим.
– Я провожу тебя до дверей, – сказала Нора.
Мы вышли в патио. Стояла непроглядная тьма, которую рассеивали лишь тысячи крохотных звездочек, повисших в ночном небе. Я закрыл за нами створки дверей.
– А я думал, тебе не нравятся прощания.
Я знал, что могу поцеловать ее, но решил этого не делать. Будь у меня такая возможность, я бы не ушел. Думаю, и она это понимала.
– Это на прощание, – шепнула она, легко коснувшись меня рукой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90