Лицо ее по-прежнему было залито слезами, но глаза Дани были полны гнева и ненависти ко мне.
– Ты думаешь, будто что-то знаешь! – крикнула она. – Ты вернулся после всех этих лет и уже думаешь, что все понимаешь! Ты чужой. Ты просто чужой. Ты не знаешь меня. Я не знаю тебя. Мы знаем только, как зовут друг друга!
Я стоял и смотрел на нее.
– Но, Дани…
– Я сказала правду! – кричала она. – Но мне никто не верит! Я вам говорила, что там был несчастный случай, что я не хотела его, но мне не верят! Ты так ненавидишь мою мать, что не хочешь слушать меня!
– И если ты хотел правды, папа, так слушай ее! Это был не Рик, которого той ночью в студии я хотела убить. Это была моя мать!
4
Я обвел глазами помещение суда. Стояла мертвая тишина. Все смотрели на Дани. Даже стенографист, на чьем лице за все утро не выразилось никаких эмоций, уставился в пространство, пока его пальцы летали по клавишам машинки.
– Мы лежали с Риком в постели, когда мать нашла нас, – тихим бесстрастным голосом начала она. – Мы знали, что уже поздно, но я не отпускала его. Он хотел, чтобы я наконец ушла, но я не соглашалась с ним. Мы ничего не слышали, и поэтому нам казалось, что мы одни в доме. Все уехали, даже слуги, и мы днями лежали в постель, поднимаясь только, чтобы поесть. И все же я не хотела уходить от него.
Во взгляде ее появился обращенный ко мне вызов.
– И хочешь знать, что мы делали, когда мать нашла нас, папочка? – спросила она. – Хочешь?
Я не ответил.
– Мы были голыми в постели. Он лежал на спине, а я стояла над ним на четвереньках. Ты понимаешь, что я имею в виду, папочка? Я изо всех сил ласкала его, чтобы он снова захотел меня, и мне не надо было уходить.
К горлу подступила тошнота. Должно быть, мое лицо исказилось, потому что теперь она смотрела на меня уже без прежнего вызова.
– Ты же понимаешь, что я имею в виду, папа, правда? – тихо повторила она. – Но ты не хочешь даже думать об этом. Даже про себя. Тебе по-прежнему хочется думать, что я та же маленькая девочка, которую ты оставил шесть лет назад. Так вот, я уже не та. Ты не хочешь думать, что я все знаю о таких вещах, и о том, как их надо делать. Но я знаю. Ты не хочешь думать, что твоя маленькая девочка делает такие вещи. Но я их делаю.
Голос ее стал чуть громче, а на глазах блеснула влага.
– Я делала их снова, снова и снова. Сколько у меня хватало сил! Она смотрела мне прямо в глаза, и спазма в желудке скручивала меня все туже.
– Тебе не нравится слышать это, не так ли, папа?
Я не отвечал. Я не мог.
– Мать прошла через твою старую комнату. Помнишь, как ты заходил ко мне через нее? Так и она появилась. Только теперь это комната Рика… то есть была комнатой Рика. Она стащила меня с постели, отволокла в мою комнату и заперла там. Я плакала и кричала. Я кричала ей, что мы с Риком собираемся пожениться, но она не слушала меня. Я никогда раньше не видела, чтобы она была в такой ярости.
– Потом она спустилась вниз в мастерскую, а я лежала на постели, пока не услышала, как Рик открывает двери. Я услышала его шаги по лестнице через ванную, которую мать забыла закрыть.
Я очень тихо спустилась вниз. Я слышала на кухне голоса Чарльза и Виолетты. Я прокралась через холл и остановилась у дверей мастерской, прислушиваясь. Я слышала почти каждое слово из того, что они говорили.
– Я слышала, как мать сказала Рику, что дает ему час на то, чтобы он убрался из дома. А Рик сказал, что он столько знает о нас обеих, он всему свету расскажет, какие мы шлюхи. Мать ответила, что если он тотчас же не уберется, он отправится в тюрьму за… – она запнулась на этом слове, – … за изнасилование несовершеннолетней, которое будет установлено законом.
В зале суда пронесся шепоток.
– Я слышала, как мать потом засмеялась и сказала, что ожидала от него нечто подобного, так что сколько он хочет? Тони тоже рассмеялся. Совершенно верно, сказал он. Пятьдесят тысяч долларов. Мать сказала ему, что он сошел с ума, и что она даст ему десять тысяч долларов. Ну тогда двадцать пять тысяч. «Хорошо», – услышала я, и тогда я прямо сошла с ума!
Слезы обильно потекли у нее по щекам.
– Я в самом деле сошла тогда с ума! Я могла думать только о том, что она снова это делает. То же самое, что она делала со всеми, кого я любила. То же самое, что она делала со всеми, кто любил меня. Она выгоняла и Тони!
Я распахнула дверь и закричала на нее.
– Ты не должна этого делать! – кричала я. – Ты не имеешь права его выгонять!
Мать посмотрела на меня и приказала отправляться наверх к себе. Я посмотрела на Рика, и он тоже сказал мне, чтобы я слушалась мать.
Я заметила долото на столе около дверей. Я схватила его и кинулась к матери.
– Ты не имеешь права выгонять его! – кричала я. – Сначала я убью тебя!
Я замахнулась на нее, но откуда-то между нами возник Рик, и долото попало ему в живот. Он остался стоять, прижав руки к животу.
– Боже милостивый, Дани, что ты наделала? – сказал он. Потом я увидела, как между пальцами у него потекла кровь и кинулась мимо него к матери. Я кричала, что не хотела этого делать. Я в самом деле не хотела этого делать, мамочка!
Она мне снова и снова говорила, что верит мне, что я не хотела этого.
Она сказала, что мы должны будем всем объяснять, что он бил ее, а я пыталась ее защитить. И никому даже не надо знать, что было между Тони и мною. Она повторяла мне все снова и снова, пока не убедилась, что я скажу все слово в слово. Тут открылась дверь, вошел Чарльз, а я закрыла лицо руками.
Они припали друг к другу. И мать и дочь плакали. Я смотрел на них. Они были так похожи друг на друга. Словно два разных изображения одной и той же женщины. Одинаковые слезы катились по их щекам. Мать и дочь. Одна и другая.
У меня было ощущение, что я в каком-то ступоре. Наконец эта глухая оболочка лопнула. Нора все еще плакала, а глаза Дани уже высохли.
– Теперь, когда ты знаешь всю правду, папа, – тихо спросила она, – ты лучше чувствуешь себя?
Я заглянул ей прямо в глаза. Не знаю, что я там увидел, но спазма в желудке разжалась. Теперь я знал всю правду. Не знаю, как она стала мне ясна, потому что она все равно не рассказала ее, но теперь все было неважно. Потому что так хотела Дани. И поэтому так все и должно было быть. И потому что глубоко в душе я знал, что она не была убийцей.
Судья объявил десятиминутный перерыв. Когда мы вернулись в зал суда, то безмолвно расселись по своим местам, пока он готовился объявить решение.
– Решением данного суда, – начал он, – объявляется, что штат Калифорния будет продолжать осуществлять опеку над несовершеннолетней Даниэль Норой Кэри, в соответствии с рекомендациями инспекции по надзору. В дальнейшем она будет находиться в изоляции под юрисдикцией Совета по делам молодежи штата Калифорния, откуда инспектор по надзору должна будет доставить ее в северо-калифорнийский приемный центр в Перкинсе, где ей предстоит провести шесть недель, в ходе которых ей будет поставлен окончательный диагноз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
– Ты думаешь, будто что-то знаешь! – крикнула она. – Ты вернулся после всех этих лет и уже думаешь, что все понимаешь! Ты чужой. Ты просто чужой. Ты не знаешь меня. Я не знаю тебя. Мы знаем только, как зовут друг друга!
Я стоял и смотрел на нее.
– Но, Дани…
– Я сказала правду! – кричала она. – Но мне никто не верит! Я вам говорила, что там был несчастный случай, что я не хотела его, но мне не верят! Ты так ненавидишь мою мать, что не хочешь слушать меня!
– И если ты хотел правды, папа, так слушай ее! Это был не Рик, которого той ночью в студии я хотела убить. Это была моя мать!
4
Я обвел глазами помещение суда. Стояла мертвая тишина. Все смотрели на Дани. Даже стенографист, на чьем лице за все утро не выразилось никаких эмоций, уставился в пространство, пока его пальцы летали по клавишам машинки.
– Мы лежали с Риком в постели, когда мать нашла нас, – тихим бесстрастным голосом начала она. – Мы знали, что уже поздно, но я не отпускала его. Он хотел, чтобы я наконец ушла, но я не соглашалась с ним. Мы ничего не слышали, и поэтому нам казалось, что мы одни в доме. Все уехали, даже слуги, и мы днями лежали в постель, поднимаясь только, чтобы поесть. И все же я не хотела уходить от него.
Во взгляде ее появился обращенный ко мне вызов.
– И хочешь знать, что мы делали, когда мать нашла нас, папочка? – спросила она. – Хочешь?
Я не ответил.
– Мы были голыми в постели. Он лежал на спине, а я стояла над ним на четвереньках. Ты понимаешь, что я имею в виду, папочка? Я изо всех сил ласкала его, чтобы он снова захотел меня, и мне не надо было уходить.
К горлу подступила тошнота. Должно быть, мое лицо исказилось, потому что теперь она смотрела на меня уже без прежнего вызова.
– Ты же понимаешь, что я имею в виду, папа, правда? – тихо повторила она. – Но ты не хочешь даже думать об этом. Даже про себя. Тебе по-прежнему хочется думать, что я та же маленькая девочка, которую ты оставил шесть лет назад. Так вот, я уже не та. Ты не хочешь думать, что я все знаю о таких вещах, и о том, как их надо делать. Но я знаю. Ты не хочешь думать, что твоя маленькая девочка делает такие вещи. Но я их делаю.
Голос ее стал чуть громче, а на глазах блеснула влага.
– Я делала их снова, снова и снова. Сколько у меня хватало сил! Она смотрела мне прямо в глаза, и спазма в желудке скручивала меня все туже.
– Тебе не нравится слышать это, не так ли, папа?
Я не отвечал. Я не мог.
– Мать прошла через твою старую комнату. Помнишь, как ты заходил ко мне через нее? Так и она появилась. Только теперь это комната Рика… то есть была комнатой Рика. Она стащила меня с постели, отволокла в мою комнату и заперла там. Я плакала и кричала. Я кричала ей, что мы с Риком собираемся пожениться, но она не слушала меня. Я никогда раньше не видела, чтобы она была в такой ярости.
– Потом она спустилась вниз в мастерскую, а я лежала на постели, пока не услышала, как Рик открывает двери. Я услышала его шаги по лестнице через ванную, которую мать забыла закрыть.
Я очень тихо спустилась вниз. Я слышала на кухне голоса Чарльза и Виолетты. Я прокралась через холл и остановилась у дверей мастерской, прислушиваясь. Я слышала почти каждое слово из того, что они говорили.
– Я слышала, как мать сказала Рику, что дает ему час на то, чтобы он убрался из дома. А Рик сказал, что он столько знает о нас обеих, он всему свету расскажет, какие мы шлюхи. Мать ответила, что если он тотчас же не уберется, он отправится в тюрьму за… – она запнулась на этом слове, – … за изнасилование несовершеннолетней, которое будет установлено законом.
В зале суда пронесся шепоток.
– Я слышала, как мать потом засмеялась и сказала, что ожидала от него нечто подобного, так что сколько он хочет? Тони тоже рассмеялся. Совершенно верно, сказал он. Пятьдесят тысяч долларов. Мать сказала ему, что он сошел с ума, и что она даст ему десять тысяч долларов. Ну тогда двадцать пять тысяч. «Хорошо», – услышала я, и тогда я прямо сошла с ума!
Слезы обильно потекли у нее по щекам.
– Я в самом деле сошла тогда с ума! Я могла думать только о том, что она снова это делает. То же самое, что она делала со всеми, кого я любила. То же самое, что она делала со всеми, кто любил меня. Она выгоняла и Тони!
Я распахнула дверь и закричала на нее.
– Ты не должна этого делать! – кричала я. – Ты не имеешь права его выгонять!
Мать посмотрела на меня и приказала отправляться наверх к себе. Я посмотрела на Рика, и он тоже сказал мне, чтобы я слушалась мать.
Я заметила долото на столе около дверей. Я схватила его и кинулась к матери.
– Ты не имеешь права выгонять его! – кричала я. – Сначала я убью тебя!
Я замахнулась на нее, но откуда-то между нами возник Рик, и долото попало ему в живот. Он остался стоять, прижав руки к животу.
– Боже милостивый, Дани, что ты наделала? – сказал он. Потом я увидела, как между пальцами у него потекла кровь и кинулась мимо него к матери. Я кричала, что не хотела этого делать. Я в самом деле не хотела этого делать, мамочка!
Она мне снова и снова говорила, что верит мне, что я не хотела этого.
Она сказала, что мы должны будем всем объяснять, что он бил ее, а я пыталась ее защитить. И никому даже не надо знать, что было между Тони и мною. Она повторяла мне все снова и снова, пока не убедилась, что я скажу все слово в слово. Тут открылась дверь, вошел Чарльз, а я закрыла лицо руками.
Они припали друг к другу. И мать и дочь плакали. Я смотрел на них. Они были так похожи друг на друга. Словно два разных изображения одной и той же женщины. Одинаковые слезы катились по их щекам. Мать и дочь. Одна и другая.
У меня было ощущение, что я в каком-то ступоре. Наконец эта глухая оболочка лопнула. Нора все еще плакала, а глаза Дани уже высохли.
– Теперь, когда ты знаешь всю правду, папа, – тихо спросила она, – ты лучше чувствуешь себя?
Я заглянул ей прямо в глаза. Не знаю, что я там увидел, но спазма в желудке разжалась. Теперь я знал всю правду. Не знаю, как она стала мне ясна, потому что она все равно не рассказала ее, но теперь все было неважно. Потому что так хотела Дани. И поэтому так все и должно было быть. И потому что глубоко в душе я знал, что она не была убийцей.
Судья объявил десятиминутный перерыв. Когда мы вернулись в зал суда, то безмолвно расселись по своим местам, пока он готовился объявить решение.
– Решением данного суда, – начал он, – объявляется, что штат Калифорния будет продолжать осуществлять опеку над несовершеннолетней Даниэль Норой Кэри, в соответствии с рекомендациями инспекции по надзору. В дальнейшем она будет находиться в изоляции под юрисдикцией Совета по делам молодежи штата Калифорния, откуда инспектор по надзору должна будет доставить ее в северо-калифорнийский приемный центр в Перкинсе, где ей предстоит провести шесть недель, в ходе которых ей будет поставлен окончательный диагноз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90