Он засмеялся и притянул ее к себе так, что она оказалась над ним.
Она почувствовала, как его легкая щетина царапала ей горло.
– Слушай, ты прямо сумасшедший ребенок! – Затем он положил ее на спину, и его руки скользнули по ее телу, делая те волшебные вещи, из-за которых она не могла жить без него.
Слезы снова навернулись ей на глаза, и она смахнула их. Плакать теперь не имеет смысла. Теперь ничего уже не изменишь. Когда раньше ей бывало так плохо, как сейчас, она всегда прибегала к нему. Он улыбался и ласкал ее, после чего хандра ее безвозвратно исчезала. Но больше этого не будет.
Она тщательно подсчитала дни. Сильвию увезли вчера. Значит, сегодня пятница. Рика уже, наверно, похоронили. Интересно, послала ли мать цветы.
Скорее всего, нет. Скорее всего, что так, насколько она знает ее. Мать уже забыла его. Кроме того, в глубине души она затаила непреходящую ревность к нему.
Она вспомнила, как разгневалась ее мать, когда нашла ее в комнате Рика. Она орала на него, и ее ногти оставили кровавые следы на его голом плече. Она думала, что мать убьет его.
– Нет! Мама, нет! – кричала она.
Мать поволокла ее, совершенно голую, по холлу и швырнула в комнату. Дани помнила, как она лежала, скорчившись на полу, рыдая и дрожа всем телом, пока их яростные крики сотрясали дом.
Нет, теперь-то она уверена, что никаких цветов мать не послала. Но в то же время она не сомневалась, что мать отнюдь не забыла Рика. Глаза у нее были сухие и горели. Она взяла еще одну бумажную салфетку и прижала к лицу. Затем, скомкав, бросила ее в мусорную корзину.
Внезапно на нее навалилось ощущение ужасного одиночества. Словно эта скомканная салфетка была какой-то тоненькой нитью, связывавшей ее с прошлым, и вот она, нить эта, порвалась. Только Рик пытался понять ее, но теперь у нее никого нет. Никого. Она снова стала плакать.
Салли Дженингс посмотрела на часы. Было уже половина шестого. Она с возмущением окинула взглядом свой письменный стол. Здесь скопилось столько бумаг, с которыми ей предстоит разбираться. Она стала аккуратно складывать их в атташе-кейс. Может, вернувшись домой из театра, она успеет просмотреть хоть часть из них.
Она так давно хотела пойти на эту пьесу, и, кажется, ей выпал на долю тот редкий день, когда ничего не сможет помешать ей. Времени у нее было в обрез – успеть домой, переодеться, потом опять спешить в нижний город, и она едва сможет что-то перехватить перекусить перед началом пьесы.
Кто-то осторожно постучал в двери.
– Да, – нетерпеливо отозвалась она.
Первым делом ей бросилась в глаза за матовым стеклом двери белая форма надзирательницы, но вошла Дани. Она остановилась на пороге.
– Мисс Дженингс, – тихим, еле слышным голосом спросила она, – не могла бы я поговорить с вами?
Несколько секунд психолог смотрела на нее. Она видела, что ребенок плакал, и сейчас в глазах ее были такая тоска и безнадежность, которые ей не приходилось видеть у Дани.
– Конечно, девочка.
Дани увидела открытый дипломат.
– Если вы спешите, мисс Дженингс, я могу прийти и утром. Салли Дженингс захлопнула дипломат и поставила его на пол рядом со столом.
– Нет. В сущности, я хотела остаться и поработать тут вечером.
– Я не хотела бы мешать вам.
Мисс Дженингс улыбнулась ей, и, когда она улыбалась, было видно, что она еще очень молода.
– Вот что я тебе скажу. А что, если мы вместе поужинаем в кафе? Будет так здорово поболтать с кем-нибудь за едой.
Дани из-за плеча посмотрела на надзирательницу, по-прежнему ждущую в коридоре.
– А вы… вы думаете, что мне разрешат пойти с вами?
Салли Дженингс сняла трубку и набрала номер старшего инспектора по надзору. Закрыв рукой микрофон, она шепнула:
– Думаю, что мне удастся все организовать.
Может быть, ей показалось, что в глазах Дани мелькнуло благодарность и облегчение, но во всяком случае выражение тоски исчезло с ее лица. Она тут же решила, что пьеса, на которую она давно мечтала попасть, никуда от нее не уйдет.
13
– В первый раз я поняла, что люди не вечно будут рядом с тобой, когда отец перестал приезжать ко мне, – Дани посмотрела на мисс Дженингс, сидящую по другую сторону стола. Они только что вернулись с кафе. – И знаете, что я хочу сказать? Когда ты маленькая, тебе кажется, что ты – центр всего мира, но, вырастая, понимаешь, что это не так. Целый месяц я плакала каждый день. А потом стала привыкать к этой мысли.
Дядя Сэм, то есть мистер Корвин, был очень хорошим. Мама вышла за него замуж после того, как развелась с папой. Думаю, он чувствовал какую-то вину передо мной. Он все хотел обращаться со мной, как мой папа. Водил в сады и зоопарк. Но он не был папой. Когда я бывала с папой, я видела, что он не думает ни о чем и ни о ком, кроме меня.
А с дядей Сэмом все было по-другому. Он очень старался, но я была всего лишь частью того, о чем он все время думал. Но я все равно любила его. И вот настал день, когда и он исчез. Я помню, как это было.
Дани помолчала, глядя на дымок сигареты, которую держала в пальцах.
– Продолжай, Дани, – подтолкнула ее психолог. – Значит, ты помнишь тот день. А что заставило тебя запомнить его?
Бело-синий автобус с аккуратными буквами «Школа мисс Рандольф» на дверце, подрулил к обочине и остановился. Водитель в аккуратной серой форме выскочил и распахнул двери. Дани с развевающимися длинными черными волосами, в белой блузке и плиссированной темно-синей юбке, цвета которых ярко вспыхнули под солнцем, стремглав вылетела из машины. По ступенькам она взбежала к двери.
– Счастливого отдыха на уик-энде! – крикнул ей вслед водитель. Она одарила его широкой улыбкой из-за плеча.
– И тебе тоже, Аксель.
Бросив книжки в холле на столик и схватив табель, она промчалась по коридору в мастерскую.
Настежь распахнув двери, она влетела в мастерскую с криком:
– Мама! Мама! Я получила «А» по истории искусства!
Она успела обежать мастерскую, размахивая табелем, пока не поняла, что в студии никого нет. Она попыталась заглянуть в маленькую комнатку, примыкавшую к мастерской.
Дверь ее была закрыта. Она тихонько постучалась.
– Мама! Мама, ты здесь?
Ей никто не ответил.
Она осторожно заглянула внутрь. Комната была пуста. Она медленно закрыла дверь. Странно. Обычно в это время дня ее мать работала.
Она вернулась в холл. Взяв книги со столика, она поднялась наверх к себе. Из комнаты дяди Сэма как раз вышел Чарльз.
– Добрый день, мисс Дани.
Она подняла на него глаза.
– А где мама?
Дворецкий несколько смутился.
– Она вышла, мисс Дани.
– Она сказала, когда вернется? – Дани протянула табель. – Я получила «А» по истории искусства. И хотела, чтобы она поглядела.
– Просто великолепно, мисс Дани, – теперь тон у дворецкого изменился. – Нет, мадам не сказала, когда она вернется.
– А-а, – разочарованно протянула Дани.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
Она почувствовала, как его легкая щетина царапала ей горло.
– Слушай, ты прямо сумасшедший ребенок! – Затем он положил ее на спину, и его руки скользнули по ее телу, делая те волшебные вещи, из-за которых она не могла жить без него.
Слезы снова навернулись ей на глаза, и она смахнула их. Плакать теперь не имеет смысла. Теперь ничего уже не изменишь. Когда раньше ей бывало так плохо, как сейчас, она всегда прибегала к нему. Он улыбался и ласкал ее, после чего хандра ее безвозвратно исчезала. Но больше этого не будет.
Она тщательно подсчитала дни. Сильвию увезли вчера. Значит, сегодня пятница. Рика уже, наверно, похоронили. Интересно, послала ли мать цветы.
Скорее всего, нет. Скорее всего, что так, насколько она знает ее. Мать уже забыла его. Кроме того, в глубине души она затаила непреходящую ревность к нему.
Она вспомнила, как разгневалась ее мать, когда нашла ее в комнате Рика. Она орала на него, и ее ногти оставили кровавые следы на его голом плече. Она думала, что мать убьет его.
– Нет! Мама, нет! – кричала она.
Мать поволокла ее, совершенно голую, по холлу и швырнула в комнату. Дани помнила, как она лежала, скорчившись на полу, рыдая и дрожа всем телом, пока их яростные крики сотрясали дом.
Нет, теперь-то она уверена, что никаких цветов мать не послала. Но в то же время она не сомневалась, что мать отнюдь не забыла Рика. Глаза у нее были сухие и горели. Она взяла еще одну бумажную салфетку и прижала к лицу. Затем, скомкав, бросила ее в мусорную корзину.
Внезапно на нее навалилось ощущение ужасного одиночества. Словно эта скомканная салфетка была какой-то тоненькой нитью, связывавшей ее с прошлым, и вот она, нить эта, порвалась. Только Рик пытался понять ее, но теперь у нее никого нет. Никого. Она снова стала плакать.
Салли Дженингс посмотрела на часы. Было уже половина шестого. Она с возмущением окинула взглядом свой письменный стол. Здесь скопилось столько бумаг, с которыми ей предстоит разбираться. Она стала аккуратно складывать их в атташе-кейс. Может, вернувшись домой из театра, она успеет просмотреть хоть часть из них.
Она так давно хотела пойти на эту пьесу, и, кажется, ей выпал на долю тот редкий день, когда ничего не сможет помешать ей. Времени у нее было в обрез – успеть домой, переодеться, потом опять спешить в нижний город, и она едва сможет что-то перехватить перекусить перед началом пьесы.
Кто-то осторожно постучал в двери.
– Да, – нетерпеливо отозвалась она.
Первым делом ей бросилась в глаза за матовым стеклом двери белая форма надзирательницы, но вошла Дани. Она остановилась на пороге.
– Мисс Дженингс, – тихим, еле слышным голосом спросила она, – не могла бы я поговорить с вами?
Несколько секунд психолог смотрела на нее. Она видела, что ребенок плакал, и сейчас в глазах ее были такая тоска и безнадежность, которые ей не приходилось видеть у Дани.
– Конечно, девочка.
Дани увидела открытый дипломат.
– Если вы спешите, мисс Дженингс, я могу прийти и утром. Салли Дженингс захлопнула дипломат и поставила его на пол рядом со столом.
– Нет. В сущности, я хотела остаться и поработать тут вечером.
– Я не хотела бы мешать вам.
Мисс Дженингс улыбнулась ей, и, когда она улыбалась, было видно, что она еще очень молода.
– Вот что я тебе скажу. А что, если мы вместе поужинаем в кафе? Будет так здорово поболтать с кем-нибудь за едой.
Дани из-за плеча посмотрела на надзирательницу, по-прежнему ждущую в коридоре.
– А вы… вы думаете, что мне разрешат пойти с вами?
Салли Дженингс сняла трубку и набрала номер старшего инспектора по надзору. Закрыв рукой микрофон, она шепнула:
– Думаю, что мне удастся все организовать.
Может быть, ей показалось, что в глазах Дани мелькнуло благодарность и облегчение, но во всяком случае выражение тоски исчезло с ее лица. Она тут же решила, что пьеса, на которую она давно мечтала попасть, никуда от нее не уйдет.
13
– В первый раз я поняла, что люди не вечно будут рядом с тобой, когда отец перестал приезжать ко мне, – Дани посмотрела на мисс Дженингс, сидящую по другую сторону стола. Они только что вернулись с кафе. – И знаете, что я хочу сказать? Когда ты маленькая, тебе кажется, что ты – центр всего мира, но, вырастая, понимаешь, что это не так. Целый месяц я плакала каждый день. А потом стала привыкать к этой мысли.
Дядя Сэм, то есть мистер Корвин, был очень хорошим. Мама вышла за него замуж после того, как развелась с папой. Думаю, он чувствовал какую-то вину передо мной. Он все хотел обращаться со мной, как мой папа. Водил в сады и зоопарк. Но он не был папой. Когда я бывала с папой, я видела, что он не думает ни о чем и ни о ком, кроме меня.
А с дядей Сэмом все было по-другому. Он очень старался, но я была всего лишь частью того, о чем он все время думал. Но я все равно любила его. И вот настал день, когда и он исчез. Я помню, как это было.
Дани помолчала, глядя на дымок сигареты, которую держала в пальцах.
– Продолжай, Дани, – подтолкнула ее психолог. – Значит, ты помнишь тот день. А что заставило тебя запомнить его?
Бело-синий автобус с аккуратными буквами «Школа мисс Рандольф» на дверце, подрулил к обочине и остановился. Водитель в аккуратной серой форме выскочил и распахнул двери. Дани с развевающимися длинными черными волосами, в белой блузке и плиссированной темно-синей юбке, цвета которых ярко вспыхнули под солнцем, стремглав вылетела из машины. По ступенькам она взбежала к двери.
– Счастливого отдыха на уик-энде! – крикнул ей вслед водитель. Она одарила его широкой улыбкой из-за плеча.
– И тебе тоже, Аксель.
Бросив книжки в холле на столик и схватив табель, она промчалась по коридору в мастерскую.
Настежь распахнув двери, она влетела в мастерскую с криком:
– Мама! Мама! Я получила «А» по истории искусства!
Она успела обежать мастерскую, размахивая табелем, пока не поняла, что в студии никого нет. Она попыталась заглянуть в маленькую комнатку, примыкавшую к мастерской.
Дверь ее была закрыта. Она тихонько постучалась.
– Мама! Мама, ты здесь?
Ей никто не ответил.
Она осторожно заглянула внутрь. Комната была пуста. Она медленно закрыла дверь. Странно. Обычно в это время дня ее мать работала.
Она вернулась в холл. Взяв книги со столика, она поднялась наверх к себе. Из комнаты дяди Сэма как раз вышел Чарльз.
– Добрый день, мисс Дани.
Она подняла на него глаза.
– А где мама?
Дворецкий несколько смутился.
– Она вышла, мисс Дани.
– Она сказала, когда вернется? – Дани протянула табель. – Я получила «А» по истории искусства. И хотела, чтобы она поглядела.
– Просто великолепно, мисс Дани, – теперь тон у дворецкого изменился. – Нет, мадам не сказала, когда она вернется.
– А-а, – разочарованно протянула Дани.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90