– Итак, юный путешественник, ты думаешь, что планета может говорить разным городам разные вещи? – спросил Саток, пренебрежительно кривя губы.
– Ваш поселок находится рядом с рудниками, а Килкул – нет.
– Однако Лавилла разыскивала новые рудники, когда вы попали в снежную бурю, разве нет?
– Да, но мы были далеко к востоку от Килкула и к северу отсюда, – спокойно ответил Диего. Банни невольно подумала о том, что он умнее, чем шаначи, который явно пытался на чем-нибудь подловить молодого человека.
– И что еще сказала тебе планета, из-за чего ты сложил такую песню?
Диего посмотрел прямо на Сатока, чье лицо приняло весьма угрожающее выражение.
– Планета дала мне слова для песни. Но теперь во рту у меня пересохло; к тому же мы проделали долгий путь, чтобы встретиться с Ивой Коннелли и поблагодарить ее за подарки, и мы принесли ей ответные дары.
– Ба! – Скривившись, Саток бросил презрительный взгляд на рассаду. – Когда Компания отдаст приказ, у нас не будет времени что-нибудь выращивать.
– Но сейчас время есть, – заговорила Банни, воодушевленная словами Диего. – Дни становятся достаточно длинными, а почва здесь вскоре станет пригодной для посева, так же как и в Килкуле. Компания поставляет нам только консервы и сушеные продукты, а людям нужна свежая пища.
Саток вскочил на ноги.
– Что хорошо для моего народа, буду решать я, а не вы! – Он резко развернулся к Иве. – Ты не примешь их подарки!
Ива выглядела испуганной и потрясенной, но Сатоку явно не было до этого дела:
– Когда планета решит, что вы достойны даров, она даст их вам сама.
Он перевел взгляд на Диего и Банни, над которыми возвышался сейчас как башня:
– Вас сюда не приглашали, – ткнул он толстым указательным пальцем в Диего. – Вы приходите сюда и пытаетесь говорить моим людям, что они должны делать. – Теперь он указывал на Банни, и на лице его промелькнуло странное алчное выражение. – Планета говорит моими устами! Мне дано судить, что хорошо и что плохо для этих людей! Ваша шаначи желает добра, но ей неведомы наши истинные нужды. Завтра, после того как вы отдохнете, я дам вам наставления.
С этими словами он покинул маленький дом, остановившись только на миг, чтобы коротким взглядом окинуть лохматых лошадок. Собравшиеся явно нервничали: некоторые сидели, застыв, глядя в пустоту, других явно била дрожь. Банни дрожала от ярости, Диего закусил губу, из последних сил стараясь сохранить молчание. Он долго смотрел на Банни, потом как-то обмяк и ссутулился, как и остальные посетители маленького домика.
После всего происшедшего Иве с трудом удавалось держать себя в руках. Поведение шаначи смутило ее не меньше, чем поведение гостей. К тому же она злилась на своего мужа. Однако же от той еды, которую Банни и Диего привезли в седельных сумках как дополнение к ужину, она не отказалась.
У Банни совершенно пропал аппетит. Она была зла и к тому же потрясена. Никогда в жизни никто не обращался с ней так грубо – даже ее противные двоюродные братья. К тому же она никогда не думала, что бережно подготовленные подарки Клодах могут быть отвергнуты с таким презрением.
Диего был так же молчалив и так же мало ел, а во взгляде его читалась настороженность.
В эту ночь они устроились спать на полу между двух коек, находившихся дальше всего от очага. Они изрядно замерзли – в Килкуле было так тепло, что им даже не пришло в голову, что здесь могут еще стоять холода, и они не взяли с собой зимних вещей.
Диего дрожал от холода; он лежал, обхватив себя руками, при этом умудряясь выглядеть обиженным.
Светловолосый мальчик Крисак лежал на кровати рядом с ними; он бросил Диего стеганое одеяло.
– Держите, – прошептал мальчик.
– Разве тебе оно не нужно?
– Я могу надеть парку. Как раз хотел сказать вам: здорово вы отшили этого трепача.
– Ты хочешь сказать, что он – не душа и сердце планеты? Похоже на то, что все остальные здесь думают именно так, – прошептала Банни.
В ответ Крисак тихо издал непристойный звук. Снаружи раздался возмущенный лай.
– Дина! – Диего сел.
Ива и Миук подняли головы, потом перевернулись на другой бок и сделали вид, что спят. Дети закрылись одеялами с головой. Вскоре лай на улице прекратился, сменившись поскуливанием и царапаньем в дверь.
– Она не может войти, – сказал Крисак. – Его Величество объявил, что животные не могут жить в доме с людьми.
Диего уже был у двери; он открыл ее и склонился над взволнованной собакой. Банни тоже встала; позади нее мягко поднялся Крисак. Поскольку собака не могла войти внутрь, Банни и Крисак последовали за Диего на улицу. Диего уже гладил Дину и говорил с ней.
– Она пытается мне что-то сказать, я знаю, – сказал Диего. – Но она так возбуждена, что у нее в голове все путается.
– Дарби и Циско! – вскрикнула Банни, вспомнив о кудряшах.
– Что?
– Где они?
– Я.., о черт!
Крисак скорчил гримасу:
– По крайней мере, он оставил собаку.
– Кто?
– Вы же знаете.., он, – кивком Кирсак указал туда, где заканчивались дома. – Он думает, что все имеющее какую-то ценность должно принадлежать ему. К тому же я заметил, как он смотрел на твою женщину, – на этот раз он кивнул в сторону Банни. – Я думаю, он собирается задержать вас здесь. А ваши лошади останутся у него.
– Ничего у него не останется! – резко бросила Банни. – Включая и власть над этой деревней. Я не знаю, как он сумел это сделать, но знаю одно: если здесь он действительно единственный, кто может говорить с планетой, значит, что-то серьезно не в порядке.
– Мы пообещали, что сначала отправимся на встречу с Шоном и майором, если заподозрим опасность, – осторожно заметил Диего.
– Все равно теперь без лошадей нам будет нелегко в дороге, не так ли? Слишком долго будем туда добираться. А здесь мы станем подсадными утками для этого.., этого.., знахаря! – Она употребила то слово, которым люди Компании иногда называли Клодах.
– Ваши лошади пропали, – жестко и практично заметил Крисак. – Никто не может получить назад то, что взял себе Саток.
– Не говори глупостей. – Банни заговорила тем же тоном, что и тетушка Мойра, когда та увещевала упрямых детей и щенят. – Саток только человек, хотя и очень жадный.
– Все говорят, что он – голос Сурса.
– Значит, эти “все” просто-напросто оглохли! – заявила Банни. – Никто, ни одно существо не может быть голосом Сурса! В Килкуле с планетой говорит каждый, кто этого хочет. Сурс вполне может сделать так, чтобы любой, кто пожелает прислушаться, понял ее.
– Но почему же тогда она говорит с нами только через него? Я ненавижу его, но единственный способ услышать планету – это он; в Проходе Мак-Ги происходит что-то доброе только тогда, когда он призывает нас в пещеру – там, наверху.
– Это там, где мы в первый раз встретили твою мать и тебя?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87