На дорогу ушло больше часа. За это время она узнала о себе очень многое – и в то же время, почти ничего.
Отрывочные эпизоды и короткие ответы «да» и «нет» потихоньку складывались в мозаичное полотно. Все части этого воображаемого полотна идеально подходили друг другу, несмотря на различие геометрической формы, фактуры и цвета.
А в самом центре зияла большая дыра.
И как только не пыталась Инга заполнить эту воображаемую дыру собственным, имеющимся в наличии, материалом – у нее ничего не получалось. Материал оказывался чужеродным. Выложить из него незаполненную часть мозаики было невозможно. В спокойной, уравновешенной и счастливой семейной жизни Инги Петровой не было места для африканских страстей. Это было совершенно очевидно. И это ставило Ингу в тупик.
Лифт в доме в этот день не работал, и они поднимались на пятый этаж по лестнице. Глядя в широкую спину Павла Петрова, Инга спросила:
– Я тебе изменяла?
Широкая спина резко приостановила движение, и Инга от неожиданности ткнулась в нее лбом. Павел Петров обернулся и посмотрел на нее сверху вниз удивленно. Потом сказал:
– Ты мне не изменяла.
И голос у него был такой, как будто Инга только что поинтересовалась, день за окном или ночь.
– Извини, – ответила Инга. – Сама не знаю, почему это я вдруг спросила.
Павел кивнул, удовлетворенный ответом, и взял ее за руку. Снова ощутив тепло его ладони, она успокоилась и поняла, что не хочет больше терзать себя неразрешимыми вопросами. Не хочет причинять боль Павлу Петрову, своему мужу. Возможно, со временем она разберется во всем сама.
Наверняка, разберется.
* * *
– Вот насчет наших сегодняшних планов я и хотел с тобой поговорить.
– Поговори, – согласилась Инга, отпивая последний глоток кофе.
– Как ты себя чувствуешь?
– Отлично. У меня не болит голова, нет температуры и никаких проблем с кишечником. Ты это хотел узнать?
– Все шутишь! Знаешь ведь, о чем я спрашиваю.
– Знаю. Только зачем спрашивать, ведь и так все понятно. Я чувствую себя вполне нормально. Меня не пугает собственное отражение в зеркале, я не пытаюсь завести с ним разговор на отвлеченные темы. Мне не кажется, что в квартире сдвигаются стены, намереваясь меня раздавить. Мне не страшно, когда звонит телефон… О чем там еще спрашивал доктор Истомин при выписке? В общем, никаких симптомов психических отклонений у меня не наблюдается. Что касается проблемы с памятью, то это уже не проблема. В общем, я нормальная и совершенно здоровая девочка, – на одном дыхании отрапортовала Инга.
– Ты не девочка, – нахмурился Павел. – Ты еж! Настоящий колючий еж. Три года назад я женился на еже. Как Иван Царевич на лягушке.
– На ежихе, – поправила Инга, сохраняя серьезное выражение лица.
– На ежике, – уточнил Павел Петров.
Она кивнула в ответ.
Сделав последний глоток из своей чашки, он осторожно убрал с кровати поднос, на котором еще оставались нетронутыми два стакана с апельсиновым соком. Пододвинулся ближе и положил голову ей на колени. Сквозь тонкую ткань пижамы она почувствовала его дыхание на внутренней стороне бедра. Рука ее замерла в воздухе, как вертолет, выбирающий место для приземления, и опустилась на плечо. Сжала его легонько и застыла без движения.
Инга знала, что даже за такой пустяковый, не слишком интимный жест, он будет ей благодарен.
Четырнадцать ночей они спали в одной постели. Смешно даже представить – как брат и сестра.
Она была не готова. А он, понимая и прощая эту ее неготовность, готов был ждать столько, сколько потребуется. И сейчас, почувствовав, как она сжала пальцами его плечо, на несколько секунд затаил дыхание. Но пальцы ее больше не двигались и лежали теперь у него на плече без всякого смысла. Инга ощутила этот короткий момент напряженного ожидания, секундный всплеск надежды и быстрое разочарование по тому, как напряглось и снова обмякло его плечо под футболкой. За две недели они научились уже понимать друг друга без слов. Научились заново, потому что наверняка умели делать это и раньше.
– Паш, ну скажи, что ты надумал, а? Хочешь пригласить друзей? Или хочешь, чтоб мы отправились в гости к твоим родителям? Мы ведь договорились…
– Нет, конечно.
Он сполз с ее коленей и теперь лежал поперек кровати, упираясь затылком в стену.
– Тогда к чему такие долгие предисловия? Ну, говори же, что ты задумал!
– Да ничего я не задумал. Мне просто нужно сегодня пойти на работу. Я ведь брал за свой счет две недели, и они кончились. Но я могу взять еще две. Если ты пока еще… не можешь оставаться одна.
– А если я и через две недели не смогу?
– Возьму еще две. Какая разница.
– Тебя уволят с работы.
– Ты для меня важнее, чем работа.
– Паш, ты как ребенок. Хватит уже нянчиться со мной, в самом деле. Ну, останусь я одна. Что со мной может случиться? Я ведь уже привыкла здесь жить, я здесь все прекрасно знаю. Я вполне способна разогреть себе обед в микроволновке. Я знаю, на какую кнопку нужно нажать, чтобы включить телевизор. Я умею пользоваться душем и даже умею смывать воду в туалете.
– Я не об этом, Инга. Ты ведь знаешь, что не об этом.
На этот раз ее шутливый тон оказался малоэффективным. Она ни разу не говорила ему о том, что боится оставаться одна в этой квартире, где все продолжало оставаться чужим. Именно присутствие Павла примиряло ее с мыслью о недоступности ощущения дома. Она продолжала оставаться в гостях – но когда Павел был рядом, Инга чувствовала себя в гостях у хорошего знакомого, у близкого друга, и практически не ощущала дискомфорта. Он сам обо всем догадался. Поэтому и не отходил от нее почти ни на минуту. Целыми днями они валялись на диване, разговаривая ни о чем. Смотрели фильмы, которые Инга видела раньше, но не помнила. Гуляли по улицам, иногда заходили в первое попавшееся кафе, чтобы перекусить. Покупали продукты в магазине и вечерами вместе стояли у плиты, готовили ужин, предварительно отыскав какую-нибудь красивую картинку в журнале, точно соблюдая рецепт приготовления и дозировку продуктов. Вместе ужинали при свечах, мыли посуду по очереди. Вместе засыпали под веселый треп какого-нибудь ведущего музыкального канала. И вместе начинали новый день.
Это не могло длиться бесконечно. Инга знала, что рано или поздно придется проводить его утром на работу. И не делала из этого трагедии. По крайней мере, пыталась не делать.
– Я знаю, о чем ты. Но мне на самом деле кажется, что все не так страшно. Тем более, если уж мне станет совсем плохо, я ведь всегда смогу позвонить тебе. Попросить приехать, или просто поговорить со мной и успокоить меня. Так что не переживай, все будет нормально. Надо же когда-нибудь начинать нормальную жизнь. Надо деньги зарабатывать. Если ты совсем перестанешь ходить на работу, мы умрем с голоду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
Отрывочные эпизоды и короткие ответы «да» и «нет» потихоньку складывались в мозаичное полотно. Все части этого воображаемого полотна идеально подходили друг другу, несмотря на различие геометрической формы, фактуры и цвета.
А в самом центре зияла большая дыра.
И как только не пыталась Инга заполнить эту воображаемую дыру собственным, имеющимся в наличии, материалом – у нее ничего не получалось. Материал оказывался чужеродным. Выложить из него незаполненную часть мозаики было невозможно. В спокойной, уравновешенной и счастливой семейной жизни Инги Петровой не было места для африканских страстей. Это было совершенно очевидно. И это ставило Ингу в тупик.
Лифт в доме в этот день не работал, и они поднимались на пятый этаж по лестнице. Глядя в широкую спину Павла Петрова, Инга спросила:
– Я тебе изменяла?
Широкая спина резко приостановила движение, и Инга от неожиданности ткнулась в нее лбом. Павел Петров обернулся и посмотрел на нее сверху вниз удивленно. Потом сказал:
– Ты мне не изменяла.
И голос у него был такой, как будто Инга только что поинтересовалась, день за окном или ночь.
– Извини, – ответила Инга. – Сама не знаю, почему это я вдруг спросила.
Павел кивнул, удовлетворенный ответом, и взял ее за руку. Снова ощутив тепло его ладони, она успокоилась и поняла, что не хочет больше терзать себя неразрешимыми вопросами. Не хочет причинять боль Павлу Петрову, своему мужу. Возможно, со временем она разберется во всем сама.
Наверняка, разберется.
* * *
– Вот насчет наших сегодняшних планов я и хотел с тобой поговорить.
– Поговори, – согласилась Инга, отпивая последний глоток кофе.
– Как ты себя чувствуешь?
– Отлично. У меня не болит голова, нет температуры и никаких проблем с кишечником. Ты это хотел узнать?
– Все шутишь! Знаешь ведь, о чем я спрашиваю.
– Знаю. Только зачем спрашивать, ведь и так все понятно. Я чувствую себя вполне нормально. Меня не пугает собственное отражение в зеркале, я не пытаюсь завести с ним разговор на отвлеченные темы. Мне не кажется, что в квартире сдвигаются стены, намереваясь меня раздавить. Мне не страшно, когда звонит телефон… О чем там еще спрашивал доктор Истомин при выписке? В общем, никаких симптомов психических отклонений у меня не наблюдается. Что касается проблемы с памятью, то это уже не проблема. В общем, я нормальная и совершенно здоровая девочка, – на одном дыхании отрапортовала Инга.
– Ты не девочка, – нахмурился Павел. – Ты еж! Настоящий колючий еж. Три года назад я женился на еже. Как Иван Царевич на лягушке.
– На ежихе, – поправила Инга, сохраняя серьезное выражение лица.
– На ежике, – уточнил Павел Петров.
Она кивнула в ответ.
Сделав последний глоток из своей чашки, он осторожно убрал с кровати поднос, на котором еще оставались нетронутыми два стакана с апельсиновым соком. Пододвинулся ближе и положил голову ей на колени. Сквозь тонкую ткань пижамы она почувствовала его дыхание на внутренней стороне бедра. Рука ее замерла в воздухе, как вертолет, выбирающий место для приземления, и опустилась на плечо. Сжала его легонько и застыла без движения.
Инга знала, что даже за такой пустяковый, не слишком интимный жест, он будет ей благодарен.
Четырнадцать ночей они спали в одной постели. Смешно даже представить – как брат и сестра.
Она была не готова. А он, понимая и прощая эту ее неготовность, готов был ждать столько, сколько потребуется. И сейчас, почувствовав, как она сжала пальцами его плечо, на несколько секунд затаил дыхание. Но пальцы ее больше не двигались и лежали теперь у него на плече без всякого смысла. Инга ощутила этот короткий момент напряженного ожидания, секундный всплеск надежды и быстрое разочарование по тому, как напряглось и снова обмякло его плечо под футболкой. За две недели они научились уже понимать друг друга без слов. Научились заново, потому что наверняка умели делать это и раньше.
– Паш, ну скажи, что ты надумал, а? Хочешь пригласить друзей? Или хочешь, чтоб мы отправились в гости к твоим родителям? Мы ведь договорились…
– Нет, конечно.
Он сполз с ее коленей и теперь лежал поперек кровати, упираясь затылком в стену.
– Тогда к чему такие долгие предисловия? Ну, говори же, что ты задумал!
– Да ничего я не задумал. Мне просто нужно сегодня пойти на работу. Я ведь брал за свой счет две недели, и они кончились. Но я могу взять еще две. Если ты пока еще… не можешь оставаться одна.
– А если я и через две недели не смогу?
– Возьму еще две. Какая разница.
– Тебя уволят с работы.
– Ты для меня важнее, чем работа.
– Паш, ты как ребенок. Хватит уже нянчиться со мной, в самом деле. Ну, останусь я одна. Что со мной может случиться? Я ведь уже привыкла здесь жить, я здесь все прекрасно знаю. Я вполне способна разогреть себе обед в микроволновке. Я знаю, на какую кнопку нужно нажать, чтобы включить телевизор. Я умею пользоваться душем и даже умею смывать воду в туалете.
– Я не об этом, Инга. Ты ведь знаешь, что не об этом.
На этот раз ее шутливый тон оказался малоэффективным. Она ни разу не говорила ему о том, что боится оставаться одна в этой квартире, где все продолжало оставаться чужим. Именно присутствие Павла примиряло ее с мыслью о недоступности ощущения дома. Она продолжала оставаться в гостях – но когда Павел был рядом, Инга чувствовала себя в гостях у хорошего знакомого, у близкого друга, и практически не ощущала дискомфорта. Он сам обо всем догадался. Поэтому и не отходил от нее почти ни на минуту. Целыми днями они валялись на диване, разговаривая ни о чем. Смотрели фильмы, которые Инга видела раньше, но не помнила. Гуляли по улицам, иногда заходили в первое попавшееся кафе, чтобы перекусить. Покупали продукты в магазине и вечерами вместе стояли у плиты, готовили ужин, предварительно отыскав какую-нибудь красивую картинку в журнале, точно соблюдая рецепт приготовления и дозировку продуктов. Вместе ужинали при свечах, мыли посуду по очереди. Вместе засыпали под веселый треп какого-нибудь ведущего музыкального канала. И вместе начинали новый день.
Это не могло длиться бесконечно. Инга знала, что рано или поздно придется проводить его утром на работу. И не делала из этого трагедии. По крайней мере, пыталась не делать.
– Я знаю, о чем ты. Но мне на самом деле кажется, что все не так страшно. Тем более, если уж мне станет совсем плохо, я ведь всегда смогу позвонить тебе. Попросить приехать, или просто поговорить со мной и успокоить меня. Так что не переживай, все будет нормально. Надо же когда-нибудь начинать нормальную жизнь. Надо деньги зарабатывать. Если ты совсем перестанешь ходить на работу, мы умрем с голоду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68