Ладно бы только ее, но ведь и мужа! У нее не сразу уложилось в мозгу, что они теперь оба старые большевики, заслуженные деятели партийно-советского строительства и имеют одинаковые льготы. С этой мыслью Анну примирило то, что, оказывается, и самого следователя посадили как врага народа в 38-ом.
После случайной встречи они подружились, частенько ездили друг к другу в гости и даже выходили в театр. Само собой – на 7 Ноября обменивались поздравлениями с общим праздником…
– А я утверждаю, что это и есть настоящий украинский борщ! Возможно, с учетом крымских особенностей, но украинский! – не сдавалась бабушка Эльза.
Ну, вообще-то, Крым – это Россия, а не Украина. Если бы не Никита с его волюнтаристскими заскоками, то ваш борщ мы бы называли русским, – сказал отец Вадима и ехидно посмотрел на свою матушку.
Трогать имя Хрущева при бабушке Ане было нельзя. Даже после осуждения его деятельности очередным партийным съездом этот человек для бабушки-коммунистки оставался идолом. И понятно. Ведь при нем восстановили доброе имя ее и мужа.
Вадим знал эту историю в подробностях.
После XX съезда бабушка Анна, воспользовавшись старым знакомством с тогдашним Генеральным прокурором СССР Руденко (в начале 30-х тот был ее подчиненным), пришла на прием и попросила показать уголовное дело мужа.
Руденко кому-то позвонил, и, пока они пили чай с баранками и вспоминали былое, дело доставили. Бабушка Анна, человек искренний и бесстрашный, не попросила, а потребовала, чтобы Руденко дал ей почитать дело. Руденко попробовал возразить, что, мол, гриф «секретно» с дела не снят.
Тут ему пришлось вспомнить нрав бывшей начальницы.
Не выходя из кабинета Руденко, Анна просмотрела дело. Ей, бывшему прокурору, ничего не стоило моментально найти два важнейших документа (руки-то помнят!): донос одного из писателей, которого и самого расстреляли в тридцать седьмом, так что теперь его показаниям доверия не было никакого, и показания мужа, где он признавался во всех грехах и, главное, перечислял фамилии вовлеченных им заговорщиков.
Вадимова бабушка, ни слова не говоря, подошла к телефонному столику Руденко, взяла трубку вертушки и попросила оператора соединить ее с Александром Фадеевым, председателем Союза Писателей СССР, членом ЦК КПСС, лауреатом Ленинской и нескольких Государственных премий.
Ей повезло. Фадеев не только был на рабочем месте, но и трезв.
– Здравствуй, Саша! Это Искра. Звоню тебе из кабинета Руденко.
– Кто, простите?
– Искра. Забыл? Ты дневал и ночевал у нас в доме. Я вдова твоего учителя Леонида…
– Да, конечно! Здравствуйте, Анна Яковлевна.
– Так вот, Саша. У меня в руках дело Леонида. Тут есть его показания, что он тебя в числе других вовлек в антисоветский заговор. По этим показаниям его и осудили. Руденко меня спрашивает, это – правда, или Леонида, может, били? Что мне ответить?
– Анна Яковлевна, спасибо, что предупредили. Не уходите от Руденко минут пять. Я перезвоню.
Бабушка Аня положила трубку и посмотрела на Генерального прокурора. Тот улыбался, причмокивал от удовольствия. Видимо, представлял состояние Фадеева в этот момент.
Через пять минут Руденко позвонил Хрущев. А еще через десять дней мужа бабушки Ани полностью реабилитировали…
– Ай, Миша, ты – дурак! Хрущев все сделал правильно! Зачем нужна эта чересполосица в единой социалистической державе?! – вскинулась бабушка Аня на сына.
Почувствовав во вражеском стане замешательство, бабушка Эльза, благодарно посмотрев на зятя, усилила наступательный порыв.
– Кстати, на самом деле украинский борщ я училась готовить не в Крыму, там у меня не было необходимости подходить к плите, а в Харькове, в восемнадцатом году.
– Подождите, подождите, Эльза Георгиевна! – встрепенулась бабушка Аня. – Но в 1918 году в Харькове были белые!!!
Убийственность этого аргумента не вызывала у бабушки-старобольшевички сомнений.
Бабушка Эльза не успела ответить. Ее зять встрял с очередной репликой:
– Еще бы! Будучи любовницей генерала Врангеля, стоять У плиты было бы совсем непристойно!
– Во-первых, Миша, я была не любовницей, а любимой женщиной. Вам этого не понять, в советские времена о таких красивых и благородных отношениях не слышали. А во-вторых, Анна Яковлевна, где же еще можно было научиться варить настоящий украинский борщ, если не при белых?
Бабушка Аня набрала в рот воздух, чтобы что-то ответить, но, задержав дыхание на несколько секунд, выдохнула, ничего не сказав. Потом набрала воздух еще раз и опять, не найдя подходящих моменту выражений, выдохнула вхолостую.
– Как же я мог… Мой отец – один из первых советских писателей, строитель, можно сказать, метода соцреализма в литературе, моя мать – замначальника ЧК Украины, как же я мог жениться на дочери любимой женщины Врангеля! – подлил масла в огонь отец Вадима.
Умиротворение, как и всегда, внесла мать Вадима:
– Слава богу, что они в те годы не встретились. А то либо Миша, либо я на свет точно не появились бы. И Вадюши не было бы!
Тут все ласково посмотрели на Вадима. Именно внуки примиряют мировоззрения старших поколений.
– А мой отец был попом, – вдруг сообщила Елена Осиповна. – Я об этом никому не рассказывала. Кроме Тиши.
Она умолкла и поджала губы. То ли вспоминала отца, застреленного большевиками, то ли мужа, ими обласканного.
Глава 2
УЧЕБА
– Ну, теперь, как понимаешь, позорить мою фамилию ты не вправе. – Отец говорил без злости, так – воспитательный момент.
– А раньше был вправе? – откликнулся Вадим.
Он еще пребывал в возбужденно-удивленно-счастливом состоянии. Еще бы, пять минут назад Вадим и родители узнали, что его фамилия в списке студентов, принятых на первый курс вечернего факультета Всесоюзного юридического заочного института.
– И раньше был не вправе. Но делал! – назидательно продолжал отец.
– Миша, оставь! Не сейчас! Не в праздник же! Ты подумай, Вадюшка – студент! – С этими словами мать ласково прижалась щекой к плечу мужа, с умилением глядя на Вадима.
«В общем-то это действительно их праздник», – подумал Вадим.
– Знаешь что, – в Вадиме проснулся игрок, – давай сделаем так: если я за экзамен получаю пятерку, ты мне платишь десять рублей, если тройку – я тебе. Сданный зачет – с тебя трешка, несданный – с меня. Я все равно работать пойду, так что платить будет из чего.
– Вот! Об этом я и говорю: ты уже сейчас думаешь о том, как будешь платить, ты уже рассчитываешь получать тройки и заваливать зачеты!
– Воспитательный момент закрываем. Предлагаю договор. Да или нет?
– Как вы можете так говорить?! Оба! – вмешалась мама. – Ощущение, будто не отец с сыном разговаривают, а два торгаша на рынке торгуются!
– «Два торгаша на рынке» – это, мусь, ты имеешь в виду, когда продавщица овощного магазина покупает на рынке помидоры у грузина?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196
После случайной встречи они подружились, частенько ездили друг к другу в гости и даже выходили в театр. Само собой – на 7 Ноября обменивались поздравлениями с общим праздником…
– А я утверждаю, что это и есть настоящий украинский борщ! Возможно, с учетом крымских особенностей, но украинский! – не сдавалась бабушка Эльза.
Ну, вообще-то, Крым – это Россия, а не Украина. Если бы не Никита с его волюнтаристскими заскоками, то ваш борщ мы бы называли русским, – сказал отец Вадима и ехидно посмотрел на свою матушку.
Трогать имя Хрущева при бабушке Ане было нельзя. Даже после осуждения его деятельности очередным партийным съездом этот человек для бабушки-коммунистки оставался идолом. И понятно. Ведь при нем восстановили доброе имя ее и мужа.
Вадим знал эту историю в подробностях.
После XX съезда бабушка Анна, воспользовавшись старым знакомством с тогдашним Генеральным прокурором СССР Руденко (в начале 30-х тот был ее подчиненным), пришла на прием и попросила показать уголовное дело мужа.
Руденко кому-то позвонил, и, пока они пили чай с баранками и вспоминали былое, дело доставили. Бабушка Анна, человек искренний и бесстрашный, не попросила, а потребовала, чтобы Руденко дал ей почитать дело. Руденко попробовал возразить, что, мол, гриф «секретно» с дела не снят.
Тут ему пришлось вспомнить нрав бывшей начальницы.
Не выходя из кабинета Руденко, Анна просмотрела дело. Ей, бывшему прокурору, ничего не стоило моментально найти два важнейших документа (руки-то помнят!): донос одного из писателей, которого и самого расстреляли в тридцать седьмом, так что теперь его показаниям доверия не было никакого, и показания мужа, где он признавался во всех грехах и, главное, перечислял фамилии вовлеченных им заговорщиков.
Вадимова бабушка, ни слова не говоря, подошла к телефонному столику Руденко, взяла трубку вертушки и попросила оператора соединить ее с Александром Фадеевым, председателем Союза Писателей СССР, членом ЦК КПСС, лауреатом Ленинской и нескольких Государственных премий.
Ей повезло. Фадеев не только был на рабочем месте, но и трезв.
– Здравствуй, Саша! Это Искра. Звоню тебе из кабинета Руденко.
– Кто, простите?
– Искра. Забыл? Ты дневал и ночевал у нас в доме. Я вдова твоего учителя Леонида…
– Да, конечно! Здравствуйте, Анна Яковлевна.
– Так вот, Саша. У меня в руках дело Леонида. Тут есть его показания, что он тебя в числе других вовлек в антисоветский заговор. По этим показаниям его и осудили. Руденко меня спрашивает, это – правда, или Леонида, может, били? Что мне ответить?
– Анна Яковлевна, спасибо, что предупредили. Не уходите от Руденко минут пять. Я перезвоню.
Бабушка Аня положила трубку и посмотрела на Генерального прокурора. Тот улыбался, причмокивал от удовольствия. Видимо, представлял состояние Фадеева в этот момент.
Через пять минут Руденко позвонил Хрущев. А еще через десять дней мужа бабушки Ани полностью реабилитировали…
– Ай, Миша, ты – дурак! Хрущев все сделал правильно! Зачем нужна эта чересполосица в единой социалистической державе?! – вскинулась бабушка Аня на сына.
Почувствовав во вражеском стане замешательство, бабушка Эльза, благодарно посмотрев на зятя, усилила наступательный порыв.
– Кстати, на самом деле украинский борщ я училась готовить не в Крыму, там у меня не было необходимости подходить к плите, а в Харькове, в восемнадцатом году.
– Подождите, подождите, Эльза Георгиевна! – встрепенулась бабушка Аня. – Но в 1918 году в Харькове были белые!!!
Убийственность этого аргумента не вызывала у бабушки-старобольшевички сомнений.
Бабушка Эльза не успела ответить. Ее зять встрял с очередной репликой:
– Еще бы! Будучи любовницей генерала Врангеля, стоять У плиты было бы совсем непристойно!
– Во-первых, Миша, я была не любовницей, а любимой женщиной. Вам этого не понять, в советские времена о таких красивых и благородных отношениях не слышали. А во-вторых, Анна Яковлевна, где же еще можно было научиться варить настоящий украинский борщ, если не при белых?
Бабушка Аня набрала в рот воздух, чтобы что-то ответить, но, задержав дыхание на несколько секунд, выдохнула, ничего не сказав. Потом набрала воздух еще раз и опять, не найдя подходящих моменту выражений, выдохнула вхолостую.
– Как же я мог… Мой отец – один из первых советских писателей, строитель, можно сказать, метода соцреализма в литературе, моя мать – замначальника ЧК Украины, как же я мог жениться на дочери любимой женщины Врангеля! – подлил масла в огонь отец Вадима.
Умиротворение, как и всегда, внесла мать Вадима:
– Слава богу, что они в те годы не встретились. А то либо Миша, либо я на свет точно не появились бы. И Вадюши не было бы!
Тут все ласково посмотрели на Вадима. Именно внуки примиряют мировоззрения старших поколений.
– А мой отец был попом, – вдруг сообщила Елена Осиповна. – Я об этом никому не рассказывала. Кроме Тиши.
Она умолкла и поджала губы. То ли вспоминала отца, застреленного большевиками, то ли мужа, ими обласканного.
Глава 2
УЧЕБА
– Ну, теперь, как понимаешь, позорить мою фамилию ты не вправе. – Отец говорил без злости, так – воспитательный момент.
– А раньше был вправе? – откликнулся Вадим.
Он еще пребывал в возбужденно-удивленно-счастливом состоянии. Еще бы, пять минут назад Вадим и родители узнали, что его фамилия в списке студентов, принятых на первый курс вечернего факультета Всесоюзного юридического заочного института.
– И раньше был не вправе. Но делал! – назидательно продолжал отец.
– Миша, оставь! Не сейчас! Не в праздник же! Ты подумай, Вадюшка – студент! – С этими словами мать ласково прижалась щекой к плечу мужа, с умилением глядя на Вадима.
«В общем-то это действительно их праздник», – подумал Вадим.
– Знаешь что, – в Вадиме проснулся игрок, – давай сделаем так: если я за экзамен получаю пятерку, ты мне платишь десять рублей, если тройку – я тебе. Сданный зачет – с тебя трешка, несданный – с меня. Я все равно работать пойду, так что платить будет из чего.
– Вот! Об этом я и говорю: ты уже сейчас думаешь о том, как будешь платить, ты уже рассчитываешь получать тройки и заваливать зачеты!
– Воспитательный момент закрываем. Предлагаю договор. Да или нет?
– Как вы можете так говорить?! Оба! – вмешалась мама. – Ощущение, будто не отец с сыном разговаривают, а два торгаша на рынке торгуются!
– «Два торгаша на рынке» – это, мусь, ты имеешь в виду, когда продавщица овощного магазина покупает на рынке помидоры у грузина?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196