Вечером накануне свадьбы Фермин, главный организатор празднества и церемониймейстер в одном лице, объявил, что организовал для меня холостяцкую вечеринку и что на мальчишник приглашены только двое: он и я.
– Даже не знаю, Фермин. В моем-то положении…
– Доверьтесь мне.
Как только стемнело, я послушно отправился за Фермином в зловонные трущобы на улице Эскудильерс, где к запахам отходов человеческой жизнедеятельности примешивались ароматы самого отвратительного пригоревшего жаркого на всем Средиземноморье. Толпа дам, продающих свою добродетель с многолетним стажем работы, встретила нас улыбками, которые вызвали бы искренний интерес у студентов стоматологического факультета.
– Мы пришли за Росиито, – объяснил Фермин стоявшему там же сутенеру, чьи бакенбарды удивительно напоминали очертания мыса Финистерре.
– Фермин, – пробормотал я в ужасе. – Ради бога…
– Говорю вам: положитесь на меня.
Росиито предстала перед нами во всем великолепии своих девяноста килограммов, не считая шелковой шали и цветастого платья, и осмотрела меня с головы до ног.
– Привет, дорогуша. А мне-то сказали, что ты старик, представляешь?
– Клиент не он, – тут же прояснил ситуацию Фермин.
До меня наконец дошел смысл всей этой запутанной истории, и мои опасения тут же развеялись. Фермин никогда не забывал обещаний, в особенности моих. Мы сели в такси и направились к приюту Святой Лусии. Фермин, из уважения к моему состоянию здоровья и статусу жениха, посадил меня на сиденье рядом с водителем, а сам, сидя сзади с Росиито, не переставал восхищаться ее прелестями, причем делал это с явным наслаждением.
– Какая ты аппетитная, Росиито, с попкой как у горной серны. Прямо апокалипсис Боттичелли.
– Какой вы плутишка, сеньор Фермин, сами-то совсем меня забыли, как невестой обзавелись.
– Да ведь в тебе одной столько женщин, Росиито, а я выступаю за моногамию.
– Уж не переживайте вы так из-за этой своей моногамии, Росиито вам ее быстро вылечит отличными припарками с пенициллином.
Когда в сопровождении божественной Росиито мы добрались до улицы Монкада, было уже за полночь. Мы вошли в приют Святой Лусии с переулка, по виду и запаху напоминавшего клоаку преисподней, через заднюю дверь, через которую здесь обычно выносили покойников. Как только мы оказались в мрачных коридорах этого Элизиума теней, Фермин принялся давать последние наставления Росиито, а я отправился разыскивать старичка, которому однажды пообещал последний танец с Эросом, прежде чем Танатос предъявит ему счет.
– И помни, Росиито: старик немного туговат на ухо, так что все свои непристойности излагай ему громко и понятно, как это умеешь делать только ты, моя проказница. Только смотри не перестарайся, мы не хотим, чтобы у него остановилось сердце и он отправился к праотцам раньше времени.
– Спокойно, любовь моя, я же профессионалка.
Я нашел того, кому сегодня предназначались все прелести продажной любви, в закоулке на первом этаже – мудрый отшельник укрылся там за стенами одиночества. Старик растерянно посмотрел на меня.
– Я умер?
– Нет, по-моему, вы еще живы. Вы меня не помните?
– Я помню вас так же отчетливо, как свои первые ботинки, молодой человек. Но, увидев вас таким, что краше в гроб кладут, я решил, что передо мной очередной призрак. Не обращайте внимания. Здесь понемногу теряешь то, что вы снаружи называете способностью к здравому суждению. Так вы – не мираж, не мечта?
– Нет. Но мечта у меня для вас тоже припасена, она дожидается внизу, так что если соизволите спуститься…
Я проводил его в темную комнату, которой Фермин и Росиито постарались придать праздничный вид, украсив ее несколькими свечами и набрызгав вокруг духами. При виде пышного великолепия нашей Венеры из Хереса лицо старика озарило райское блаженство.
– Благослови вас Господь.
– Наслаждайтесь, – сказал Фермин, сделав сирене с улицы Эскудильерс знак приступать к демонстрации своего искусства.
Я увидел, как она с бесконечной нежностью взяла в свои руки лицо старичка и поцеловала его мокрые от слез морщинистые щеки. Мы с Фермином удалились, оставив их наслаждаться заслуженным уединением. Пока мы шли по этой бесконечной галерее разбитых надежд, нам навстречу попалась сестра Эмилия, одна из монахинь, заведующих приютом. Она окинула нас испепеляющим взглядом.
– Кое-кто из обитателей приюта говорит, что вы привели сюда проститутку, и теперь они требуют того же.
– Светлейшая сестра, за кого вы нас принимаете? Наше присутствие здесь вызвано исключительно благими намерениями. Этот юноша, который завтра станет мужчиной в глазах Святой Матери Церкви, и я, мы пришли справиться о здоровье одной из ваших подопечных, Хасинты Коронадо.
Сестра Эмилия удивленно приподняла брови.
– Вы ее родственники?
– Духовные. Родство душ, понимаете ли.
– Хасинта умерла две недели назад. Какой-то сеньор приходил к ней накануне вечером. Он тоже ее родственник?
– Вы имеете в виду отца Фернандо?
– Это был не священник. Сеньор сказал, что его зовут Хулиан, фамилию я не запомнила.
Фермин посмотрел на меня, онемев от изумления.
– Хулиан – один из моих друзей, – сказал я. Сестра Эмилия кивнула:
– Он провел с ней несколько часов. Уже много лет я не слышала, чтобы Хасинта смеялась. Когда посетитель ушел, она рассказала мне, что они вспоминали старые времена, времена их молодости. Еще она сказала, что он принес ей известие о ее дочери Пенелопе. Я не знала, что у Хасинты есть дочь, Я вспомнила об этом потому, что тем утром она улыбнулась мне – впервые за долгое время. Я спросила, что ее так обрадовало, а Хасинта ответила, что она наконец возвращается домой, к Пенелопе. Она умерла на рассвете, во сне.
Вскоре Росиито закончила свой любовный ритуал, оставив утомленного старичка в объятиях Морфея. Когда мы выходили, Фермин заплатил ей вдвое больше, но Росиито, плакавшая от жалости, глядя на этих несчастных, забытых Богом и дьяволом, захотела отдать свое вознаграждение сестре Эмилии, попросив ее купить всем пончиков с горячим шоколадом, поскольку ей, этой королеве шлюх, именно шоколад и пончики обычно помогали забыть о горестях жизни.
– Я ж такая сентиментальная… Вы бы посмотрели, сеньор Фермин, на этого бедняжечку… он только хотел, чтоб я его обняла да поцеловала. Прямо сердце разрывается.
Мы посадили Росиито в такси, наградив таксиста щедрыми чаевыми, а сами отправились по пустынной и туманной улице Принцессы.
– Надо бы поспать, ведь утром свадьба, – сказал Фермин.
– Не думаю, что смогу заснуть.
Мы побрели к Барселонете и, сами того не заметив, очутились на волнорезе, откуда был виден весь город, в блеске утреннего безмолвия лежащий у наших ног, словно громадный мираж в водах бухты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133