Итак, Микель с Хулианом стали планировать побег влюбленных. Бежать, по мнению Молинера, надо было в Париж; Микель полагал, что для умирающего с голоду представителя богемы лучшей декорации, чем Париж, не придумаешь. Пенелопа немного говорила по-французски, а для Хулиана, стараниями матери, французский был вторым родным языком.
– Кроме того, Париж достаточно велик, чтобы затеряться, но достаточно тесен, чтобы не упустить своего.
В распоряжении Микеля была небольшая сумма, составленная из денег, которые он откладывал годами, и того, что ему удалось выпросить у отца под самыми фантастическими предлогами. Отец, конечно, даже не догадывался, на что в действительности пойдут деньги.
– Как только вы сядете в поезд, я стану нем как могила.
В тот же вечер, отшлифовав с Молинером все детали побега, Хулиан пришел в дом на проспекте Тибидабо, чтобы рассказать свой план Пенелопе.
– Ты не должна никому говорить о том, что я тебе скажу. Никому. Даже Хасинте, – начал он.
Девушка завороженно слушала его. План Молинера был безупречен. Микель закажет билеты на выдуманное имя и наймет какого-нибудь незнакомца, чтобы тот забрал их из кассы. Если полиции повезет, и они выйдут на этого незнакомца, он сможет описать только человека, не похожего на Хулиана. Хулиан с Пенелопой встретятся в поезде, никаких ожиданий на перроне, где их могут заметить. Побег состоится в воскресенье, в полдень. Хулиан доберется до Французского вокзала, где его будет ждать Микель с билетами и деньгами.
Самая сложная часть плана доставалась Пенелопе: надо было обманом заставить Хасинту под выдуманным предлогом увести ее с одиннадцатичасовой мессы домой. По дороге Пенелопа попросит отпустить ее ненадолго к Хулиану, пообещает вернуться раньше всех, а сама побежит на вокзал. Оба знали, что Хасинта не даст им убежать, если узнает правду. Слишком она их любила.
– План просто идеальный, Микель, – сказал тогда Хулиан другу.
Тот грустно кивнул:
– Кроме одной детали. Уехав навсегда, вы многим причините страдания.
Хулиан согласился, думая о матери и Хасинте. Ему в голову не пришло, что Микель Молинер говорило себе.
Труднее всего было убедить Пенелопу, что нельзя ничего рассказывать Хасинте. Правду знал только Микель. Поезд отправлялся в час дня, и к тому моменту, когда отсутствие Пенелопы было бы замечено, они должны были пересечь границу. В Париже они сразу устроятся в гостинице под выдуманными именами, как муж и жена, и пошлют Микелю Молинеру письмо для родных, в котором признаются в своих чувствах, скажут, что у них все в порядке, что они их любят, объявят о том, что намерены обвенчаться в церкви, и попросят о прощении и понимании. Микель Молинер положит письмо в другой конверт, на котором не будет парижского почтового штемпеля, и отправит его из какого-нибудь городка поблизости.
– Когда? – спросила Пенелопа.
– Через шесть дней, – ответил Хулиан. – В это воскресенье.
Микель Молинер настаивал, что им нельзя встречаться до самого побега, чтобы никто ничего не заподозрил. Как только они обо всем условятся, они должны перестать видеться, пока не окажутся в поезде, мчащем их в Париж. Шесть дней не видеть ее, не прикасаться к ней – Хулиану это представлялось вечностью. Они запечатали свой пакт, свой секретный брачный договор крепким поцелуем.
После этого Хулиан завел Пенелопу в комнату Хасинты на третьем этаже, где не бывал никто, кроме прислуги, и где, как казалось Хулиану, они ничем не рисковали. Молча, сгорая от желания, они сбросили одежду: даже не сбросили, а содрали ее с себя, оставляя на коже царапины. Они словно пытались выучить тела друг друга наизусть, утопив шесть дней предстоящей разлуки в поту и слюне. Хулиан вошел в нее яростно, рывками словно припечатывая ее тело в пол. Пенелопа принимала его с открытыми глазами, обхватив ногами его поясницу, жадно приоткрыв рот. В ее взгляде не было ничего от детской робости, а горячее тело требовало все новых ласк. После, все еще сжимая ее в объятиях, не в силах оторваться от белоснежной груди, Хулиан вспомнил, что пора прощаться. Но едва он успел приподняться, как дверь комнаты медленно отворилась, и на пороге возник женский силуэт. На секунду у Хулиана мелькнула надежда, что это Хасинта, но… Это была сеньора Алдайя. Она ошеломленно смотрела на любовников со смесью изумления и отвращения, потом выдавила:
– Где Хасинта?
Не дождавшись ответа, сеньора Алдайя повернулась и молча исчезла. Пенелопа корчилась на полу в беззвучных рыданиях, а Хулиан явственно ощущал, как рушится мир вокруг него.
– Хулиан, уходи. Уходи, пока нет отца.
– Но…
– Уходи. Он кивнул:
– Что бы ни случилось, я жду тебя в воскресенье в поезде.
Пенелопе удалось даже растянуть губы в улыбке:
– Я приду. Иди же, пожалуйста…
Хулиан оставил ее в комнате Хасинты, все еще обнаженную, и выскользнул из дома по черной лестнице. Та ночь была самой холодной в его жизни.
Зато следующие дни были сплошным кошмаром. Хулиан не спал всю ночь, прислушиваясь, нет ли за дверью убийц, подосланных доном Рикардо. Никто, однако, не пришел, даже сон – и тот его игнорировал. Назавтра, в школе, он не заметил никаких изменений в поведении Хорхе Алдайя, а потом, снедаемый беспокойством, признался во всем Микелю Молинеру. Тот со своим всегдашним флегматичным спокойствием покачал головой:
– Ты – безумец, Хулиан, впрочем, это не новость. Странно, что у Алдайя все тихо… Хотя, если подумать, и это можно объяснить. Если, как ты говоришь, вас застукала сеньора Алдайя, то, похоже, она и сама не знает, что ей делать. За всю жизнь я встречался с ней трижды, и понял следующее: у нее мозги двенадцатилетнего ребенка и хронический нарциссизм. Она неспособна видеть и понимать то, чего ей не хочется видеть и понимать, особенно в самой себе.
– Оставь при себе свои диагнозы, Микель.
– Я только хочу сказать, что она до сих пор может пребывать в неуверенности насчет того, что, как, когда и кому рассказать. Сперва она должна как следует взвесить все последствия для себя самой: возможный скандал, ярость мужа… Похоже, она все еще колеблется.
– Думаешь, она может и промолчать?
– День-два… Но такой секрет от мужа ей не сохранить. Как насчет побега, все в силе?
– Еще бы.
– Рад слышать. Теперь пути назад просто нет.
Остаток недели тянулся, как медленная мучительная агония. Хулиан каждое утро шел в школу, а тревога шла за ним по пятам. Он притворялся, будто и в самом деле присутствует на уроках, но способен был только на то, чтобы переглядываться с Микелем, а тот волновался чуть ли не больше его самого. Хорхе Алдайя никаких новых тем в разговорах не затрагивал, был так же вежлив, как обычно. Хасинта больше не приходила за Хорхе, вместо нее это делал шофер дона Рикардо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133