– Мы сейчас же идем к нему. И простите бедного Фермина, его грубые слова, без сомнения, – последствия травмы.
– Возможно, но я не исключаю, что он просто бессовестный тип. Постоянно щиплет медсестру за задницу и декламирует стишки о ее прекрасных полных бедрах.
Мы проводили доктора и медсестру до дверей, горячо поблагодарили их за помощь, а войдя в спальню, обнаружили, что Бернарда ослушалась-таки приказа Барсело и уснула рядом с Фермином: тревога, бренди и усталость взяли свое. Фермин, весь в повязках, примочках и гипсе, нежно приобняв, гладил ее волосы. Все его лицо было сплошным ужасным на вид кровоподтеком, на котором был заметен только огромный нос, глаза побитого мышонка и уши-локаторы. Беззубая улыбка разбитых губ выражала триумф, и он встретил нас победным жестом: поднял руку и растопырил два пальца.
– Как вы, Фермин? – спросил я.
– Двадцать лет долой, – тихо, чтобы не разбудить Бернарду, ответил он.
– Не притворяйтесь, Фермин, я же вижу, как вас отделали. Просто кошмар. Вы уверены, что все нормально? Голова не кружится? Никаких голосов не слышите?
– Раз уж вы об этом, то иногда я вроде бы слышу какой-то неблагозвучный и неритмичный шум, как будто макака пытается играть на пианино.
Барсело нахмурился: было слышно, как Клара все еще стучала по клавишам.
– Не волнуйтесь, Даниель, со мной бывало и похуже. Этот Фумеро даже свое клеймо не может поставить как надо.
– Так, значит, новое лицо у вас от самого инспектора Фумеро, – сказал Барсело. – Вы вращаетесь в высших сферах!
– До этой части рассказа я еще не дошел, – ответил я.
Фермин бросил на меня тревожный взгляд.
– Успокойтесь, Фермин, Даниель вводит меня в курс ваших похождений, и я должен признать, что история интереснейшая. Да, Фермин, а как насчет того, чтобы и вам исповедаться? Имейте в виду, я два года проучился в семинарии.
– А посмотреть на вас, так не меньше трех, дон Густаво.
– О времена, о нравы! Никто нынче греха не боится. Вы первый раз в моем доме – и уже в постели со служанкой.
– Посмотрите только на нее. Ах, бедняжка, вылитый ангел! Мои намерения чисты, дон Густаво.
– Ваши намерения – дело ваше и Бернарды, она уже не маленькая. Ну ладно. В какие авгиевы конюшни вы вляпались?
– Даниель, что вы успели рассказать?
– Мы дошли до второго акта: появление femme fatale, – уточнил Барсело.
– Нурии Монфорт? – спросил Фермин Барсело с наслаждением облизнулся:
– Ах, там еще и не одна? Просто какое-то похищение из сераля.
– В присутствии моей невесты попрошу говорить о таких вещах потише.
– У вашей невесты в крови полбутылки бренди «Лепанто». Ее сейчас из пушек не разбудишь. Ну же, пусть Даниель расскажет остальное. Три головы лучше, чем две, особенно если третья – моя.
Фермин, несмотря на повязки, попытался пожать плечами.
– Я не возражаю, Даниель, решайте сами.
Смирившись с тем, что дон Густаво Барсело оказался с нами в одной лодке, я довел рассказ до момента, когда Фумеро со своими людьми встретили нас на улице Монкада несколько часов назад. Когда я закончил, Барсело встал и принялся расхаживать по комнате, размышляя. Мы с Фермином осторожно наблюдали за ним, а Бернарда храпела, как бычок.
– Девочка моя, – умиленно шепнул Фермин.
– Тут много интересного, – сказал, наконец, букинист. – Ясно, что инспектор Фумеро завяз здесь по самые уши, вот только как и почему – не могу уловить. С другой стороны, эта женщина…
– Нурия Монфорт.
– Да, вот еще тема: Хулиан Каракс возвращается в Барселону, и его тут убивают через месяц, причем до этого никто его ни разу не встретил. Ясно, что та женщина врет, особенно насчет времени.
– Я об этом и говорю с самого начала, – сказал Фермин. – Но ведь у нас тут горячая юность, которая ничего видеть не желает.
– Кто бы говорил. Тоже мне, Святой Хуан де ла Крус.
– Стоп. Давайте успокоимся и обратимся к фактам. Кое-что в рассказе Даниеля кажется мне еще более странным, чем все остальное, и речь здесь не о чем-то эдаком, а об обычной и с виду банальной детали.
– Просветите нас, дон Густаво.
– Отец Каракса отказался опознавать тело Хулиана, сказав, что у него нет сына. Это очень странно, даже противоестественно. Ни один отец в мире так не скажет. Неважно, что между ними было при жизни, перед лицом смерти всякий становится сентиментальным. Стоя у гроба, мы видим только хорошее и то, что хотим видеть.
– Какие слова, дон Густаво, – вставил Фермин. – Можно, я возьму их на вооружение?
– Из всякого правила есть исключения, – возразил я. – Насколько нам известно, сеньор Фортунь был человеком весьма странным.
– Все, что мы о нем знаем, это сплетни из третьих рук, – сказал Барсело. – Когда все в один голос называют кого-то чудовищем, тут одно из двух: он либо святой, либо о нем не говорят и половины того, что есть на самом деле.
– Признайтесь, вы почему-то сразу полюбили этого шляпника, видать, за скудоумие.
– При всем уважении к профессии, когда репутация негодяя подтверждена только консьержкой, я неизбежно начинаю в ней сомневаться.
– Если следовать вашим правилам, то вообще ничему нельзя доверять. У нас вся информация из третьих рук, и даже из четвертых. И не только от консьержек.
– Не верь тому, кто верит всем, – заявил Барсело.
– Нынче вечером вы явно в ударе, дон Густаво, – похвалил Фермин. – Перлы так и сыплются. Мне бы ваш ясный ум.
– Тут бесспорно только одно: вам нужна моя помощь в том, что касается организаци и, возможно, финансов. Конечно, если вы собираетесь покончить с этим делом до того, как инспектор Фумеро поселит вас в камере-люкс в Сан-Себас. Фермин, так вы со мной?
– Я – как Даниель. Велит он мне, так я в младенца Иисуса наряжусь.
– Даниель, что скажешь?
– Вы сами все сказали. Что предлагаете?
– Мой план таков: пока Фермин отдыхает, тебе, Даниель, наверное, стоит навестить сеньору Нурию Монфорт и выложить перед ней все карты. Ты, мол, в курсе, что она лжет и что-то скрывает, а дальше будет видно из разговора.
– И чего мы этим добьемся?
– Посмотрим, как она отреагирует. Может, ничего и не скажет. Или снова соврет. Важно, так сказать, вонзить бандерилью в быка, правда, в нашем случае речь идет о телочке (надо же, какой убийственный образ!), и посмотреть, куда она нас выведет. Вот тогда вы и вмешаетесь, Фермин. Даниель повесит кошке на шею колокольчик, а вы понаблюдаете и, как только она проглотит наживку, последуете за ней по пятам.
– Может, она никуда и не пойдет, – возразил я.
– Вот Фома неверующий! Пойдет. Рано или поздно – пойдет. И что-то мне подсказывает, что в этом случае скорее рано, чем поздно. Я исхожу из особенностей женской психологии.
– А вы тем временем чем займетесь, доктор Фрейд? – спросил я.
– Это мое дело. Со временем узнаешь и скажешь спасибо.
Я взглянул на Фермина в поисках поддержки, но тот уже спал, обняв Бернарду, и не слышал триумфальной речи Барсело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133