Тысячу раз хотелось вернуться и затеряться в воспоминаниях, от которых остался лишь образ, украденный у жара пламени: Беа, обнаженная и лежащая у огня, ее влажное от дождя тело светится. Тот открытый, беззащитный взгляд врезался мне в память навсегда. Я склонился над ней и провел по коже ее живота кончиками пальцев. Беа опустила ресницы и улыбнулась мне, уверенно и смело. – Делай со мной что хочешь, – шепнула она. Мне было восемнадцать, и нам обоим безумно хотелось жить…
29
Уже ночью мы вышли на улицу, в море синих теней. Гроза разрешилась холодной моросью. Я хотел вернуть ключ, но Беа взглядом велела оставить его себе. В надежде найти такси или автобус мы шли по бульвару Сан-Хервасио молча, взявшись за руки и не глядя друг на друга.
– Я не смогу увидеться с тобой до вторника, – сказала Беа дрожащим голосом, будто сомневаясь в моем желании видеться с ней.
– Буду ждать тебя здесь, – ответил я.
Было как-то само собой понятно, что нам следует встречаться только в этом старом особняке, потому что весь остальной город нам не принадлежал. Мне казалось, что, по мере того как мы удалялись оттуда, наша близость становилась все более эфемерной, что наши сила и тепло угасали с каждым шагом. Дойдя до бульвара, мы заметили, что улицы практически безлюдны.
– Тут мы ничего не найдем, – сказала Беа. – Лучше пойдем вниз по Бальмес.
Мы шли по улице Бальмес ровным шагом, прячась под кронами деревьев от дождя и по-прежнему стараясь не глядеть друг на друга. Порой Беа ускоряла шаг, словно желая оторваться от меня. На миг я подумал, что, стоит мне отпустить ее руку, Беа бросится бежать. Я все еще ощущал вкус ее тела, и больше всего на свете мне хотелось прижать ее в углу какой-нибудь скамьи, зацеловать, наговорить кучу смешных глупостей. Но Беа уже была не со мной. Что-то словно подтачивало ее изнутри, и тишина на самом деле была немым криком…
Я прошептал:
– Что с тобой?
В ответ она криво улыбнулась, испуганная, одинокая. Я увидел себя ее глазами; мальчишка, который считает, что завоевал весь мир за час и еще не знает, что может потерять его за минуту. Я не стал ждать ответа. Кажется, я, наконец, начал приходить в себя. Понемногу стал слышен шум улиц, клубы пара вокруг уличных фонарей и светофоров словно обтекали невидимые стены.
– Нам лучше расстаться здесь, – сказала Беа, отпуская мою руку.
Огни стоянки такси светились на углу чередой светлячков.
– Как хочешь.
Беа наклонилась и коснулась моей щеки губами. Ее волосы пахли воском.
– Беа, – начал я еле слышно, – я люблю тебя… Она молча покачала головой и приложила пальцы к моим губам, словно эти слова ее ранили. Сказала:
– Во вторник в шесть, хорошо?
Я кивнул и долго смотрел, как она уходит, такая неожиданно незнакомая, как ее фигурка скрывается от моего взгляда в такси. Еще один таксист, который с любопытством наблюдал за нами, подрулил ко мне:
– Ну что? Домой, командир?
Я покорно сел к нему в машину. Таксист разглядывал меня в зеркало, а я провожал глазами машину, увозившую Беа, два огонька в омуте тьмы.
Я так и не смог заснуть, пока заря не окрасила окно комнаты в сотни оттенков серого, один мрачнее другого. Разбудил меня Фермин, который бросал камушки мне в окно с площади перед церковью. Натянув на себя что-то не глядя, я спустился, чтобы открыть ему дверь. Фермин лучился невыносимым энтузиазмом, несмотря на то что на дворе был понедельник и час довольно ранний. Мы подняли решетки и повесили табличку «Открыто».
– Ну и круги у вас под глазами, Даниель. Прямо котлованы. Похоже, вы за ночь горы своротили.
Я прошел в подсобку, обернулся синим фартуком и протянул ему еще один, точнее сказать, с яростью швырнул. Фермин, хитро улыбаясь, поймал его на лету. Я отрезал:
– Скорее горы сами на меня обрушились.
– Все эти красивости оставьте дону Рамону Гомесу де ла Серна, а то у него самого не слишком здорово получается. Ну, рассказывайте.
– О чем?
– О чем хотите. О том, сколько раз тореро поразил быка шпагой, о кругах почета вокруг арены.
– Мне не до шуток, Фермин.
– Молодо-зелено. Ладно, не обижайтесь, есть свежие новости о вашем Хулиане Караксе.
– Я весь внимание.
Он скорчил интригующую физиономию: одна бровь вверх, другая вниз.
– Ну, вчера я доставил Бернарду домой в целости и сохранности, с незапятнанной честью, но парой синяков на ягодицах. Спать все равно не хотелось, как всегда случается после длительной и бесплодной вечерней эрекции, и я зашел в один из информационных центров барселонского дна, а именно в заведение Элиодоро Саль-Фумана по прозвищу Хрен Холодный. Заведение расположено в нездоровой, но весьма колоритной местности на улице Сант-Жерони, в самом главном и достославном месте квартала.
– Ради Бога, Фермин, короче.
– Так я к чему? Воспользовавшись давним расположением ко мне некоторых местных завсегдатаев, бывших моих товарищей по несчастью, я, едва войдя, приступил к расспросам об известном нам Микеле Молинере, супруге вашей Маты Хари, – Нурии Монфорт, якобы пользующемся гостеприимством одного из муниципальных пенитенциарных отелей.
– Якобы?
– Лучше не скажешь, ибо в данном случае слово с делом разошлись дальше некуда. Опыт показывает, что мои информаторы из забегаловки Хрена Холодного по части сведений о численности и составе тюремного населения заслуживают куда большего доверия, чем кровососы из Дворца правосудия; и смею вас уверить, друг мой Даниель, что никто слыхом не слыхивал ни о каком Микеле Молинере – ни как о заключенном, ни как о посетителе, ни просто как о живой душе, хоть как-то связанной с тюрьмами Барселоны по меньшей мере лет десять.
– Может, он в другой тюрьме.
– Ну да, в Алькатрасе, Синг-Синге или Бастилии. Даниель, та женщина вам солгала.
– Похоже на то.
– Не похоже, а точно.
– И что теперь? Микель Молинер – ложный след.
– Эх и скользкая личность эта Нурия…
– Что вы имеете в виду?
– Что надо идти по другому пути. Не лишним было бы посетить ту старушку, добрую нянечку из сказки, которую вчера утром сочинил нам преподобный.
– Только не говорите, что подозреваете, будто старушка тоже пропала.
– Нет, но я считаю, что хватит нам манерничать и обивать ступеньки главного входа, будто милостыню просим. В этом деле нужно воспользоваться черным ходом. Вы со мной?
– Вы, как всегда, правы, Фермин.
– Тогда вытряхивайте пыль из маскарадного костюма церковного служки, ибо сегодня вечером, как закроемся, мы нанесем визит милосердия старушке в приюте Святой Лусии. А сейчас рассказывайте, как у вас вчера с той кобылкой? И поподробнее, от чрезмерной скрытности появляются угри.
Я смирился, вздохнул и выложил все в подробностях, а когда закончил, да еще и поделился экзистенциальной тоской школьника-переростка, Фермин внезапно порывисто меня обнял, чего уж я никак не ожидал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133
29
Уже ночью мы вышли на улицу, в море синих теней. Гроза разрешилась холодной моросью. Я хотел вернуть ключ, но Беа взглядом велела оставить его себе. В надежде найти такси или автобус мы шли по бульвару Сан-Хервасио молча, взявшись за руки и не глядя друг на друга.
– Я не смогу увидеться с тобой до вторника, – сказала Беа дрожащим голосом, будто сомневаясь в моем желании видеться с ней.
– Буду ждать тебя здесь, – ответил я.
Было как-то само собой понятно, что нам следует встречаться только в этом старом особняке, потому что весь остальной город нам не принадлежал. Мне казалось, что, по мере того как мы удалялись оттуда, наша близость становилась все более эфемерной, что наши сила и тепло угасали с каждым шагом. Дойдя до бульвара, мы заметили, что улицы практически безлюдны.
– Тут мы ничего не найдем, – сказала Беа. – Лучше пойдем вниз по Бальмес.
Мы шли по улице Бальмес ровным шагом, прячась под кронами деревьев от дождя и по-прежнему стараясь не глядеть друг на друга. Порой Беа ускоряла шаг, словно желая оторваться от меня. На миг я подумал, что, стоит мне отпустить ее руку, Беа бросится бежать. Я все еще ощущал вкус ее тела, и больше всего на свете мне хотелось прижать ее в углу какой-нибудь скамьи, зацеловать, наговорить кучу смешных глупостей. Но Беа уже была не со мной. Что-то словно подтачивало ее изнутри, и тишина на самом деле была немым криком…
Я прошептал:
– Что с тобой?
В ответ она криво улыбнулась, испуганная, одинокая. Я увидел себя ее глазами; мальчишка, который считает, что завоевал весь мир за час и еще не знает, что может потерять его за минуту. Я не стал ждать ответа. Кажется, я, наконец, начал приходить в себя. Понемногу стал слышен шум улиц, клубы пара вокруг уличных фонарей и светофоров словно обтекали невидимые стены.
– Нам лучше расстаться здесь, – сказала Беа, отпуская мою руку.
Огни стоянки такси светились на углу чередой светлячков.
– Как хочешь.
Беа наклонилась и коснулась моей щеки губами. Ее волосы пахли воском.
– Беа, – начал я еле слышно, – я люблю тебя… Она молча покачала головой и приложила пальцы к моим губам, словно эти слова ее ранили. Сказала:
– Во вторник в шесть, хорошо?
Я кивнул и долго смотрел, как она уходит, такая неожиданно незнакомая, как ее фигурка скрывается от моего взгляда в такси. Еще один таксист, который с любопытством наблюдал за нами, подрулил ко мне:
– Ну что? Домой, командир?
Я покорно сел к нему в машину. Таксист разглядывал меня в зеркало, а я провожал глазами машину, увозившую Беа, два огонька в омуте тьмы.
Я так и не смог заснуть, пока заря не окрасила окно комнаты в сотни оттенков серого, один мрачнее другого. Разбудил меня Фермин, который бросал камушки мне в окно с площади перед церковью. Натянув на себя что-то не глядя, я спустился, чтобы открыть ему дверь. Фермин лучился невыносимым энтузиазмом, несмотря на то что на дворе был понедельник и час довольно ранний. Мы подняли решетки и повесили табличку «Открыто».
– Ну и круги у вас под глазами, Даниель. Прямо котлованы. Похоже, вы за ночь горы своротили.
Я прошел в подсобку, обернулся синим фартуком и протянул ему еще один, точнее сказать, с яростью швырнул. Фермин, хитро улыбаясь, поймал его на лету. Я отрезал:
– Скорее горы сами на меня обрушились.
– Все эти красивости оставьте дону Рамону Гомесу де ла Серна, а то у него самого не слишком здорово получается. Ну, рассказывайте.
– О чем?
– О чем хотите. О том, сколько раз тореро поразил быка шпагой, о кругах почета вокруг арены.
– Мне не до шуток, Фермин.
– Молодо-зелено. Ладно, не обижайтесь, есть свежие новости о вашем Хулиане Караксе.
– Я весь внимание.
Он скорчил интригующую физиономию: одна бровь вверх, другая вниз.
– Ну, вчера я доставил Бернарду домой в целости и сохранности, с незапятнанной честью, но парой синяков на ягодицах. Спать все равно не хотелось, как всегда случается после длительной и бесплодной вечерней эрекции, и я зашел в один из информационных центров барселонского дна, а именно в заведение Элиодоро Саль-Фумана по прозвищу Хрен Холодный. Заведение расположено в нездоровой, но весьма колоритной местности на улице Сант-Жерони, в самом главном и достославном месте квартала.
– Ради Бога, Фермин, короче.
– Так я к чему? Воспользовавшись давним расположением ко мне некоторых местных завсегдатаев, бывших моих товарищей по несчастью, я, едва войдя, приступил к расспросам об известном нам Микеле Молинере, супруге вашей Маты Хари, – Нурии Монфорт, якобы пользующемся гостеприимством одного из муниципальных пенитенциарных отелей.
– Якобы?
– Лучше не скажешь, ибо в данном случае слово с делом разошлись дальше некуда. Опыт показывает, что мои информаторы из забегаловки Хрена Холодного по части сведений о численности и составе тюремного населения заслуживают куда большего доверия, чем кровососы из Дворца правосудия; и смею вас уверить, друг мой Даниель, что никто слыхом не слыхивал ни о каком Микеле Молинере – ни как о заключенном, ни как о посетителе, ни просто как о живой душе, хоть как-то связанной с тюрьмами Барселоны по меньшей мере лет десять.
– Может, он в другой тюрьме.
– Ну да, в Алькатрасе, Синг-Синге или Бастилии. Даниель, та женщина вам солгала.
– Похоже на то.
– Не похоже, а точно.
– И что теперь? Микель Молинер – ложный след.
– Эх и скользкая личность эта Нурия…
– Что вы имеете в виду?
– Что надо идти по другому пути. Не лишним было бы посетить ту старушку, добрую нянечку из сказки, которую вчера утром сочинил нам преподобный.
– Только не говорите, что подозреваете, будто старушка тоже пропала.
– Нет, но я считаю, что хватит нам манерничать и обивать ступеньки главного входа, будто милостыню просим. В этом деле нужно воспользоваться черным ходом. Вы со мной?
– Вы, как всегда, правы, Фермин.
– Тогда вытряхивайте пыль из маскарадного костюма церковного служки, ибо сегодня вечером, как закроемся, мы нанесем визит милосердия старушке в приюте Святой Лусии. А сейчас рассказывайте, как у вас вчера с той кобылкой? И поподробнее, от чрезмерной скрытности появляются угри.
Я смирился, вздохнул и выложил все в подробностях, а когда закончил, да еще и поделился экзистенциальной тоской школьника-переростка, Фермин внезапно порывисто меня обнял, чего уж я никак не ожидал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133