Это привлекало внимание толпы, которая сразу же приумолкла. Люди с интересом смотрели туда, откуда должна была появиться певица. Тем временем к кастаньетам прибавился бубен и через мгновение пальцы гитариста забегали по струнам и в вечернем воздухе поплыла томная, возбуждающая мелодия.
Она медленно шла, и музыка рождалась из-под ее пальцев. На ней было надето платье в андалузском стиле: в обтяжку, красное с черным, а у ног, как волны, бушевали пышные складки юбки. Большой черный гребень держал ее волосы, чуть ниже, за ухом рдели розы.
Он уже видел ее, в этом он не сомневался, хотя не мог издали ее разглядеть, но…
Она запела и ее голос, неземной, восхитительный, необыкновенной чистоты заставил его вспомнить все.
– Я не мог и подумать, что девочка-цыганка, которая пела на постоялом дворе близ Севильи и донья Софья – одно и то же лицо… – говорил он ей позже, когда они неспешно прогуливались по одной из улиц позади причалов.
Софья не улыбнулась.
– В какой-то степени и мне это трудно представить, даже теперь. Та девочка была частью одного мира, женщина идальго – другого.
– Но вы соединили их обе в себе.
– Да, когда оказалась перед необходимостью.
– Извините меня.
– За что? – не поняла она.
– Мне никогда не могло прийти в голову, что вы когда-нибудь будете в чем-то нуждаться. Я думал, что Пабло все же как-то позаботится о Вас.
Как ей было объяснить этому человеку, в чем она нуждалась? Разве он мог даровать ей отпущение всех грехов? Или смыть кровь Карлоса и Пабло с ее рук? Нет, объяснить все это ему она не могла тоже.
– Вы ни в чем не виноваты, – сказала она. – Да и я не была в такой уж нужде. У меня был свой дом в Мадриде, много украшений. Мне ничего не грозило, я не голодала, дон Роберт. Вы не должны чувствовать никакой вины передо мной.
– Пожалуйста, вот о чем я хотел бы вас попросить. Ведь мы вместе пережили многое. Разве мы не можем быть друг для друга Робертом и Софьей? А если вы не нуждались, то тогда почему… – Он не закончил свой вопрос.
– Вы хотите спросить, почему я пою для публики и избегаю приличное общество? – закончила она его вопрос. – Нет, не смущайтесь, я могу понять, почему вы это спрашиваете. Но, согласитесь, иметь статус любовницы, пусть даже самого Мендозы, это не совсем в правилах приличного общества.
У него мелькнула мысль о Марии Ортеге, но Софья продолжала говорить и он ее упустил.
– Кроме того, конечно, была и нужда, но дело не только в недостатке средств, это не то, что вы думаете.
– Что же тогда?
– Потребность стать независимой и надеяться ни на кого-нибудь, а на самое себя, самой обеспечивать свое будущее.
– Значит, вы вернулись к тому, чтобы петь как на постоялых дворах, – в его голосе послышалась неуверенность, и Софья заметила это.
– Нет, – не уступала она. – Не таким способом, как делала это тогда, когда вы меня впервые увидели. Теперь я езжу с двумя музыкантами, но их я наняла для себя, а не наоборот. Пою я, только добившись приемлемых условий ангажемента и только на самых значительных праздниках и ярмарках в Испании. Роберт, я не вымаливаю монет после концерта. Зрители платят за то, чтобы увидеть меня.
– Как матадору, – попытался пошутить он и тут же пожалел, что воспользовался именно этой аналогией. – Извините, я не подумал.
Она полсала плечами.
– Все это было, Бог знает, как давно. Вы имеете полное право забыть.
– А вы нет?
Софья повернулась к нему, изучая его лицо в белом, ярком лунном свете и пытаясь угадать, знал ли он о Карлосе или просто догадывался.
– Бог знает, как давно, но крови пролито было очень много, – тихо произнесла она. – Нет, я поняла, что забыть это не смогу.
– Матадоры рискуют жизнью, выходя на арену. Да и Пабло Луис с самого начала своей жизни стал одержимым человеком, человеком навязчивой идеи. Ни в том, ни в другом случае никакой вины на вас нет.
– Может и нет.
Он заметил, что она поежилась и плотнее завязала шаль.
– Вам холодно. Не следовало бы мне на улице затевать этот разговор. Вы остановились в гостинице?
Софья кивнула, они повернулись и направились обратно в город.
– Когда я вас вновь могу увидеть? – спросил он ее, когда они прощались.
– Завтра вечером у меня последнее выступление в этом городе. Потом я уеду. На той неделе я должна снова выступать, я думаю, в Кордове, если получится.
– Вы не поужинаете со мной после завтрашнего выступления?
– Если вы этого желаете.
– Да, желаю, Вы для меня как глоток свежего воздуха, Софья. Я считаю, что сейчас мне это очень нужно.
– У вас какие-то неприятности, ведь так? – спросила она. – Поражение адмирала Гравины и его кораблей оказало на ваши планы, обратное воздействие, да?
Роберт был поражен ее проницательностью.
– Можно сказать, что да, – признался он. – Но у нас есть более приятные темы для беседы. Итак, до завтрашнего вечера, Гитанита.
Она протянула ему руку, он прикоснулся к ней губами, поклонился и зашагал прочь.
Волочась за этой женщиной, он обретал отдохновение от своего сокрушительного поражения. Его жизнь сейчас представляла собой обломки надежд и иллюзий. Скалы Трафальгарского мыса пробили солидную брешь в его доселе несокрушимом корабле, именуемом домом Мендоза. Да, он жаждал ее, жаждал унять эту агонию поражения, унять огнем… Огнем чего? Похоти? Нет, не совсем, наверное. При желании это могло сойти и за победу.
– Софья, отправьте ваших музыкантов вперед, а мы поедем в Кордову вдвоем. И мне и вам нужно туда, так почему нам не поехать вместе?
– А вы разве не остаетесь в Кадисе?
Он улыбнулся и подлил ей вина из стоящего на столе графина. Они сидели в столовой его апартаментов над складами.
– Мне незачем теперь здесь оставаться.
Она испытующе смотрела на него. Он выводил ее из равновесия. Его присутствие смущало ее уже тогда, когда он стоял на Плаза Майор рядом с ней в день первой корриды Карлоса, и она объясняла ему, английскому кузену Пабло, все тонкости боя быков.
– Вы много потеряли из-за лорда Нельсона?
– Да.
– Это очень неприятно, тем более, что он ваш соотечественник.
– Был таковым. Мне сообщили, что Нельсон погиб во время битвы.
– Вас это утешает?
– Нет, почему это должно меня утешать? – Он поигрывал вилкой, подцепив на нее кусочек оленины, зажаренной с грушами и грибами.
– У меня нет и никогда не было к нему никакой личной неприязни. Все это исключительно деловые интересы, они и были затронуты.
– Но ведь вы – англичанин и он был тоже англичанином, – сказала Софья.
– Я – Мендоза.
Софья уткнулась в тарелку.
– Вы имеете в виду дом? – тихо спросила она. – Семью? Это же, по-вашему, самая сильная степень преданности, так?
Интересно, а кому ей быть преданной? Кому она обязана своим рождением? Где?
– Для меня – да. По крайней мере, так было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123
Она медленно шла, и музыка рождалась из-под ее пальцев. На ней было надето платье в андалузском стиле: в обтяжку, красное с черным, а у ног, как волны, бушевали пышные складки юбки. Большой черный гребень держал ее волосы, чуть ниже, за ухом рдели розы.
Он уже видел ее, в этом он не сомневался, хотя не мог издали ее разглядеть, но…
Она запела и ее голос, неземной, восхитительный, необыкновенной чистоты заставил его вспомнить все.
– Я не мог и подумать, что девочка-цыганка, которая пела на постоялом дворе близ Севильи и донья Софья – одно и то же лицо… – говорил он ей позже, когда они неспешно прогуливались по одной из улиц позади причалов.
Софья не улыбнулась.
– В какой-то степени и мне это трудно представить, даже теперь. Та девочка была частью одного мира, женщина идальго – другого.
– Но вы соединили их обе в себе.
– Да, когда оказалась перед необходимостью.
– Извините меня.
– За что? – не поняла она.
– Мне никогда не могло прийти в голову, что вы когда-нибудь будете в чем-то нуждаться. Я думал, что Пабло все же как-то позаботится о Вас.
Как ей было объяснить этому человеку, в чем она нуждалась? Разве он мог даровать ей отпущение всех грехов? Или смыть кровь Карлоса и Пабло с ее рук? Нет, объяснить все это ему она не могла тоже.
– Вы ни в чем не виноваты, – сказала она. – Да и я не была в такой уж нужде. У меня был свой дом в Мадриде, много украшений. Мне ничего не грозило, я не голодала, дон Роберт. Вы не должны чувствовать никакой вины передо мной.
– Пожалуйста, вот о чем я хотел бы вас попросить. Ведь мы вместе пережили многое. Разве мы не можем быть друг для друга Робертом и Софьей? А если вы не нуждались, то тогда почему… – Он не закончил свой вопрос.
– Вы хотите спросить, почему я пою для публики и избегаю приличное общество? – закончила она его вопрос. – Нет, не смущайтесь, я могу понять, почему вы это спрашиваете. Но, согласитесь, иметь статус любовницы, пусть даже самого Мендозы, это не совсем в правилах приличного общества.
У него мелькнула мысль о Марии Ортеге, но Софья продолжала говорить и он ее упустил.
– Кроме того, конечно, была и нужда, но дело не только в недостатке средств, это не то, что вы думаете.
– Что же тогда?
– Потребность стать независимой и надеяться ни на кого-нибудь, а на самое себя, самой обеспечивать свое будущее.
– Значит, вы вернулись к тому, чтобы петь как на постоялых дворах, – в его голосе послышалась неуверенность, и Софья заметила это.
– Нет, – не уступала она. – Не таким способом, как делала это тогда, когда вы меня впервые увидели. Теперь я езжу с двумя музыкантами, но их я наняла для себя, а не наоборот. Пою я, только добившись приемлемых условий ангажемента и только на самых значительных праздниках и ярмарках в Испании. Роберт, я не вымаливаю монет после концерта. Зрители платят за то, чтобы увидеть меня.
– Как матадору, – попытался пошутить он и тут же пожалел, что воспользовался именно этой аналогией. – Извините, я не подумал.
Она полсала плечами.
– Все это было, Бог знает, как давно. Вы имеете полное право забыть.
– А вы нет?
Софья повернулась к нему, изучая его лицо в белом, ярком лунном свете и пытаясь угадать, знал ли он о Карлосе или просто догадывался.
– Бог знает, как давно, но крови пролито было очень много, – тихо произнесла она. – Нет, я поняла, что забыть это не смогу.
– Матадоры рискуют жизнью, выходя на арену. Да и Пабло Луис с самого начала своей жизни стал одержимым человеком, человеком навязчивой идеи. Ни в том, ни в другом случае никакой вины на вас нет.
– Может и нет.
Он заметил, что она поежилась и плотнее завязала шаль.
– Вам холодно. Не следовало бы мне на улице затевать этот разговор. Вы остановились в гостинице?
Софья кивнула, они повернулись и направились обратно в город.
– Когда я вас вновь могу увидеть? – спросил он ее, когда они прощались.
– Завтра вечером у меня последнее выступление в этом городе. Потом я уеду. На той неделе я должна снова выступать, я думаю, в Кордове, если получится.
– Вы не поужинаете со мной после завтрашнего выступления?
– Если вы этого желаете.
– Да, желаю, Вы для меня как глоток свежего воздуха, Софья. Я считаю, что сейчас мне это очень нужно.
– У вас какие-то неприятности, ведь так? – спросила она. – Поражение адмирала Гравины и его кораблей оказало на ваши планы, обратное воздействие, да?
Роберт был поражен ее проницательностью.
– Можно сказать, что да, – признался он. – Но у нас есть более приятные темы для беседы. Итак, до завтрашнего вечера, Гитанита.
Она протянула ему руку, он прикоснулся к ней губами, поклонился и зашагал прочь.
Волочась за этой женщиной, он обретал отдохновение от своего сокрушительного поражения. Его жизнь сейчас представляла собой обломки надежд и иллюзий. Скалы Трафальгарского мыса пробили солидную брешь в его доселе несокрушимом корабле, именуемом домом Мендоза. Да, он жаждал ее, жаждал унять эту агонию поражения, унять огнем… Огнем чего? Похоти? Нет, не совсем, наверное. При желании это могло сойти и за победу.
– Софья, отправьте ваших музыкантов вперед, а мы поедем в Кордову вдвоем. И мне и вам нужно туда, так почему нам не поехать вместе?
– А вы разве не остаетесь в Кадисе?
Он улыбнулся и подлил ей вина из стоящего на столе графина. Они сидели в столовой его апартаментов над складами.
– Мне незачем теперь здесь оставаться.
Она испытующе смотрела на него. Он выводил ее из равновесия. Его присутствие смущало ее уже тогда, когда он стоял на Плаза Майор рядом с ней в день первой корриды Карлоса, и она объясняла ему, английскому кузену Пабло, все тонкости боя быков.
– Вы много потеряли из-за лорда Нельсона?
– Да.
– Это очень неприятно, тем более, что он ваш соотечественник.
– Был таковым. Мне сообщили, что Нельсон погиб во время битвы.
– Вас это утешает?
– Нет, почему это должно меня утешать? – Он поигрывал вилкой, подцепив на нее кусочек оленины, зажаренной с грушами и грибами.
– У меня нет и никогда не было к нему никакой личной неприязни. Все это исключительно деловые интересы, они и были затронуты.
– Но ведь вы – англичанин и он был тоже англичанином, – сказала Софья.
– Я – Мендоза.
Софья уткнулась в тарелку.
– Вы имеете в виду дом? – тихо спросила она. – Семью? Это же, по-вашему, самая сильная степень преданности, так?
Интересно, а кому ей быть преданной? Кому она обязана своим рождением? Где?
– Для меня – да. По крайней мере, так было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123