Андалузия была оккупирована французскими войсками, и это обстоятельство накладывало на быт испанцев много трудностей. Появились гарильеро-партизаны, атаковавшие французов днем и ночью.
Роберт знал, что происходило за стенами дворца. Новости проникали даже сквозь закрытые ставни и задернутые портьеры, но он воспринимал их равнодушно, как человек, отошедший от дел, а слушал известия от слуги так, как больной неизлечимой болезнью. Роберт сузил границы своего мира до размеров дворца и его сорока шести покоев, которые он часами мерил шагами, мутным взором взирая на покрытые паутиной стены и свои следы, отпечатавшиеся на толстом слое пыли, покрывавшем мрамор пола.
Однажды, осенью 1809 года к нему пожаловала Мария Ортега. Она воспользовалась ключом, открывавшим дверь патио дель Фуэнте, выходившей на Калле Иудихос; о существовании этого ключа Роберт не знал. Индаленсьо с ужасом обнаружил ее, сидящей подле растрескавшейся лазури фонтана, некогда журчащего веселыми струйками воды, стекавшей в маленький бассейн, вырезанный в цельном куске кварца.
– Донья Мария, я не знал…
– Где идальго?
– Я не знаю, сеньорита. Где-то здесь, но… – Он беспомощно пожал плечами.
– Найди его и приведи ко мне. Я должна с ним поговорить.
Вскоре слуга вернулся.
– Сожалею, донья Мария, но он не желает вас видеть. Вы должны уйти.
– Передай ему, что я не уйду, пока не увижу его и не поговорю с ним. А еще скажи, что если понадобится, то я останусь здесь, пока не околею. А выгнать меня силой, ты не сможешь, Индаленсьо, ростом не вышел.
Через полчаса Роберт вошел в патио одним из своих потайных ходов и остановился возле нее в кружке лунного света. Мария изумленно уставилась на него, затем прижала руки ко рту, чтобы в ужасе не закричать. За те четыре года, которые она его не видела, он стал белый, как лунь. Его глаза были безумны, а лицо изборождено складками отчаянья и ненависти к самому себе. На нем был сюртук, который неряшливо свисал с его исхудавшей фигуры, а черные бриджи засалились от жира и грязи. Но он по-прежнему оставался ее последней надеждой. Мария быстро взяла себя в руки.
– Добрый вечер, Роберт.
– Уходи.
– Не раньше, чем я поговорю с тобой.
– Мне нечего тебе сказать, уходи.
– Роберт, ради Бога, выслушай меня. За этими стенами происходят ужасные, неописуемые события. Ты можешь помочь прекратить это. Ты должен остановить их.
Он рассмеялся каким-то странным деревянным смехом, какого она прежде от него не слышала.
– Взгляни на меня, Мария. Мертвецам и призракам Испанию не спасти.
Она встала во весь рост, их глаза были теперь на одном уровне.
– Нет, призраки Мендоза смогут. Роберт, нет сегодня в Испании таких людей, кто мог бы повести за собой массы. Ни один влиятельный человек не высказывается против чинимого церковью произвола и насилия. Ты можешь стать этим человеком. Твое имя заставит людей прислушаться. Все, за что мы боролись, во что верили, потоплено в крови. Это конец.
– За что я боролся, так это за дом Мендоза. Тебе это известно. Ни на что больше я никогда не претендовал. Я проиграл и разрушил этот дом. Я последний в Испании Мендоза и уже мертв.
Она попыталась подойти к нему с другой стороны.
– Наполеон издал для Испании новую конституцию. Ты слышал об этом? Ты знаешь, что там говорится?
Он не ответил и даже не посмотрел в ее сторону.
– Это удивительно, Роберт! Она может принести дому Мендоза новую славу. Он отменил все монопольные права. Это означает конец Месты. Мне в частной беседе говорили, что он все еще хочет предоставить Мендоза права на создание Испанского национального банка.
– Каким Мендоза? Ты слышала, что я сказал? Вот, смотри – все Мендоза перед тобой! Мендоза – это я. Один. А я – труп. Нет денет для этого банка и нет для него банкира. А сейчас, если в тебе сохранилась, хоть капля сочувствия ко мне, уходи.
Мария будто не слышала его и продолжала.
– В конституции сказано еще кое-что. Отныне запрещена инквизиция. Объявлена свобода всех вероисповеданий. Ты снова можешь стать евреем, иудеем. Ведь ты этого хотел. Ты об этом никогда мне не говорил, но я знала.
– Ты сама сюда пришла, сама и уйдешь, – он направился к выходу.
– Роберт, подожди, послушай меня. Еще минуту, умоляю тебя. Гарри Хоукинс прислал тебе письмо.
Это имя, казалось, заставило вспыхнуть искру жизни в нем.
– Бедняга Гарри, как он там?
– Не очень хорошо сейчас, но он счастлив. Когда ты его отослал, он отправился к брату Илие. Сейчас он в монастыре, у него лихорадка. Она все сильнее его подтачивает.
– Это меня не удивляет, – тихо произнес Роберт. – Мендозам приходит конец, как я уже говорил.
Она не стала придавать его словам значение и пропустила их мимо ушей.
– Гарри просил передать тебе письмо. – Она вынула конверт, но Роберт даже не пошевелился. – Возьми, это тебе, – сказала она, будто искушая ребенка. – Гарри говорит, что ты можешь спасти себя, дом и всю Испанию.
Опять этот безрадостный смех.
– То, что мне нужно – не письмо, Мария. Мне здорово пригодился бы философский камень, тот самый, который способен превращать отбросы, пыль, прах в золото. Понимаешь, не верю я в то, что Гарри наделен таким сверхъестественным даром.
Он ушел, оставив ее одну. На этот раз она не могла его остановить. Мария продолжала сидеть у онемевшего фонтана, пока не забрезжил рассвет. Наконец, признавшись себе в том, что потерпела крушение, Мария поднялась и вышла на улицу. Но письмо она все же оставила на том месте, где они беседовали.
Около недели Роберт не возвращался в патио дель Фуэнте. Но как-то по-прежнему бесцельно шатаясь по дворцу, ноги его сами принесли туда. Сначала он не заметил конверта, опавшие листья прикрыли его своим ржавым покрывалом. Он сел на то же место и попытался вызвать в памяти образ Марии, ее тело, каким оно было несколько лет назад и не смог. Единственное лицо, которое он удерживал в памяти, было лицо Софьи. Ее прикосновения он помнил даже сейчас. Иногда он ловил себя на мысли, а думала ли она в эту пору о нем? Но отгонял от себя эти рассуждения, как любые другие воспоминания.
Порыв ветра принес с собой холод. Роберт поежился и его взгляд случайно упал на каменный пол. Наполовину скрытый опавшими листьями лежал конверт. Не сразу решился его поднять Роберт. Он еще раз окинул глазами приходящее в упадок великолепие дворца. Каким прекрасным был когда-то этот фонтан! Он был работы «мудехарес» – арабов, оставшихся после того, как изгнали мавров. Они были мастера, ценимые и христианами и католиками. В старой рукописи упоминалось об одном Мендоза, который пригласил их украсить его дворец.
Так много его предков ушло, а кто придет ему на смену? Что произойдет тогда, когда его тело, наконец, перейдет в то состояние, которое его разум уже осилил и осознал, как свершившийся факт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123
Роберт знал, что происходило за стенами дворца. Новости проникали даже сквозь закрытые ставни и задернутые портьеры, но он воспринимал их равнодушно, как человек, отошедший от дел, а слушал известия от слуги так, как больной неизлечимой болезнью. Роберт сузил границы своего мира до размеров дворца и его сорока шести покоев, которые он часами мерил шагами, мутным взором взирая на покрытые паутиной стены и свои следы, отпечатавшиеся на толстом слое пыли, покрывавшем мрамор пола.
Однажды, осенью 1809 года к нему пожаловала Мария Ортега. Она воспользовалась ключом, открывавшим дверь патио дель Фуэнте, выходившей на Калле Иудихос; о существовании этого ключа Роберт не знал. Индаленсьо с ужасом обнаружил ее, сидящей подле растрескавшейся лазури фонтана, некогда журчащего веселыми струйками воды, стекавшей в маленький бассейн, вырезанный в цельном куске кварца.
– Донья Мария, я не знал…
– Где идальго?
– Я не знаю, сеньорита. Где-то здесь, но… – Он беспомощно пожал плечами.
– Найди его и приведи ко мне. Я должна с ним поговорить.
Вскоре слуга вернулся.
– Сожалею, донья Мария, но он не желает вас видеть. Вы должны уйти.
– Передай ему, что я не уйду, пока не увижу его и не поговорю с ним. А еще скажи, что если понадобится, то я останусь здесь, пока не околею. А выгнать меня силой, ты не сможешь, Индаленсьо, ростом не вышел.
Через полчаса Роберт вошел в патио одним из своих потайных ходов и остановился возле нее в кружке лунного света. Мария изумленно уставилась на него, затем прижала руки ко рту, чтобы в ужасе не закричать. За те четыре года, которые она его не видела, он стал белый, как лунь. Его глаза были безумны, а лицо изборождено складками отчаянья и ненависти к самому себе. На нем был сюртук, который неряшливо свисал с его исхудавшей фигуры, а черные бриджи засалились от жира и грязи. Но он по-прежнему оставался ее последней надеждой. Мария быстро взяла себя в руки.
– Добрый вечер, Роберт.
– Уходи.
– Не раньше, чем я поговорю с тобой.
– Мне нечего тебе сказать, уходи.
– Роберт, ради Бога, выслушай меня. За этими стенами происходят ужасные, неописуемые события. Ты можешь помочь прекратить это. Ты должен остановить их.
Он рассмеялся каким-то странным деревянным смехом, какого она прежде от него не слышала.
– Взгляни на меня, Мария. Мертвецам и призракам Испанию не спасти.
Она встала во весь рост, их глаза были теперь на одном уровне.
– Нет, призраки Мендоза смогут. Роберт, нет сегодня в Испании таких людей, кто мог бы повести за собой массы. Ни один влиятельный человек не высказывается против чинимого церковью произвола и насилия. Ты можешь стать этим человеком. Твое имя заставит людей прислушаться. Все, за что мы боролись, во что верили, потоплено в крови. Это конец.
– За что я боролся, так это за дом Мендоза. Тебе это известно. Ни на что больше я никогда не претендовал. Я проиграл и разрушил этот дом. Я последний в Испании Мендоза и уже мертв.
Она попыталась подойти к нему с другой стороны.
– Наполеон издал для Испании новую конституцию. Ты слышал об этом? Ты знаешь, что там говорится?
Он не ответил и даже не посмотрел в ее сторону.
– Это удивительно, Роберт! Она может принести дому Мендоза новую славу. Он отменил все монопольные права. Это означает конец Месты. Мне в частной беседе говорили, что он все еще хочет предоставить Мендоза права на создание Испанского национального банка.
– Каким Мендоза? Ты слышала, что я сказал? Вот, смотри – все Мендоза перед тобой! Мендоза – это я. Один. А я – труп. Нет денет для этого банка и нет для него банкира. А сейчас, если в тебе сохранилась, хоть капля сочувствия ко мне, уходи.
Мария будто не слышала его и продолжала.
– В конституции сказано еще кое-что. Отныне запрещена инквизиция. Объявлена свобода всех вероисповеданий. Ты снова можешь стать евреем, иудеем. Ведь ты этого хотел. Ты об этом никогда мне не говорил, но я знала.
– Ты сама сюда пришла, сама и уйдешь, – он направился к выходу.
– Роберт, подожди, послушай меня. Еще минуту, умоляю тебя. Гарри Хоукинс прислал тебе письмо.
Это имя, казалось, заставило вспыхнуть искру жизни в нем.
– Бедняга Гарри, как он там?
– Не очень хорошо сейчас, но он счастлив. Когда ты его отослал, он отправился к брату Илие. Сейчас он в монастыре, у него лихорадка. Она все сильнее его подтачивает.
– Это меня не удивляет, – тихо произнес Роберт. – Мендозам приходит конец, как я уже говорил.
Она не стала придавать его словам значение и пропустила их мимо ушей.
– Гарри просил передать тебе письмо. – Она вынула конверт, но Роберт даже не пошевелился. – Возьми, это тебе, – сказала она, будто искушая ребенка. – Гарри говорит, что ты можешь спасти себя, дом и всю Испанию.
Опять этот безрадостный смех.
– То, что мне нужно – не письмо, Мария. Мне здорово пригодился бы философский камень, тот самый, который способен превращать отбросы, пыль, прах в золото. Понимаешь, не верю я в то, что Гарри наделен таким сверхъестественным даром.
Он ушел, оставив ее одну. На этот раз она не могла его остановить. Мария продолжала сидеть у онемевшего фонтана, пока не забрезжил рассвет. Наконец, признавшись себе в том, что потерпела крушение, Мария поднялась и вышла на улицу. Но письмо она все же оставила на том месте, где они беседовали.
Около недели Роберт не возвращался в патио дель Фуэнте. Но как-то по-прежнему бесцельно шатаясь по дворцу, ноги его сами принесли туда. Сначала он не заметил конверта, опавшие листья прикрыли его своим ржавым покрывалом. Он сел на то же место и попытался вызвать в памяти образ Марии, ее тело, каким оно было несколько лет назад и не смог. Единственное лицо, которое он удерживал в памяти, было лицо Софьи. Ее прикосновения он помнил даже сейчас. Иногда он ловил себя на мысли, а думала ли она в эту пору о нем? Но отгонял от себя эти рассуждения, как любые другие воспоминания.
Порыв ветра принес с собой холод. Роберт поежился и его взгляд случайно упал на каменный пол. Наполовину скрытый опавшими листьями лежал конверт. Не сразу решился его поднять Роберт. Он еще раз окинул глазами приходящее в упадок великолепие дворца. Каким прекрасным был когда-то этот фонтан! Он был работы «мудехарес» – арабов, оставшихся после того, как изгнали мавров. Они были мастера, ценимые и христианами и католиками. В старой рукописи упоминалось об одном Мендоза, который пригласил их украсить его дворец.
Так много его предков ушло, а кто придет ему на смену? Что произойдет тогда, когда его тело, наконец, перейдет в то состояние, которое его разум уже осилил и осознал, как свершившийся факт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123