Это химера, говорил он себе, открывая неподатливую скрипучую калитку. Когда Роуленд ехал сюда, Уайльдфелл-Холл стоял у него перед глазами как живой. Теперь этот мысленный образ потускнел.
В этих поисках был один положительный момент – отвлечение. Но теперь Роуленд решил, что пора возвращаться в Лондон – к работе, в реальный мир. Он уедет завтра утром и днем уже будет дома. Может быть, позвонить Линдсей? Сейчас уже суббота, подумал он, взглянув на часы. Он проведет здесь ночь и уедет сразу после завтрака. Он вернулся в коттедж, полный решимости твердо заявить об этом Колину.
– Прекрасно, прекрасно, прекрасно, прекрасно, – было первое, что он услышал от Колина.
Роуленд замер на пороге. Было ясно, что Колин, который час назад поговаривал о самоубийстве, сейчас в прекрасном настроении и сильно пьян. В половине второго ночи. За полтора часа отсутствия Роуленда он ухитрился развеселиться. Колин лежал на диване, вытянув длинные ноги к огню, светлые волосы были растрепаны, в руке он сжимал бутылку виски и улыбался лучезарной улыбкой.
– Ага, – произнес он заплетающимся языком. – Хорошая новость! Двойная хорошая новость. Какой же ты хитрец, Роуленд. Темная лошадка. До чего же прекрасна жизнь!
Роуленд воспринял это заявление с непоколебимым спокойствием. Он снял мокрые ботинки и налил себе виски из почти пустой бутылки. Потом он сел в уютное кресло у камина. Колин благодушно наблюдал за его действиями.
– Сейчас угадаю, – спокойно сказал Роуленд, заметив, что Колин вот-вот погрузится в нирвану или просто заснет. – Звонил Томас Корт. Или прислал факс. Ему понравился какой-нибудь дом?
– Еще как. Самый первый, который ты предложил. Тот, у моря… Он просто посмотрел в-в-в…
– Видеозапись?
– Ее самую. Вернее, их. И картинки. Нет, карточки.
– Снимки?
– Правильно, снимки. Ему очень понравилось. Безумно понравилось. Невероятно понравилось.
– Ну что ж, это действительно хорошая новость. Все твои проблемы разрешились. Великолепно.
– Ты настоящий друг, Роуленд, вот ты кто такой. Друг помогает в беде. – Колин начал проявлять признаки эмоционального возбуждения.
– Не думай об этом, – сказал Роуленд. – На твоем месте я не стал бы придавать этому такое значение. Ты уверен, что действительно хочешь допить эту бутылку?
Колин был уверен. Он сказал, что он умрет, если не допьет это виски. Он сказал, что он готов вступить в смертный бой со всяким, кто осмелится лишить его этого виски. Бой до победного конца.
Чтобы заявить о своих правах, он с трудом встал на ноги. Потом осторожно опустился обратно на диван. Некоторое время он подозрительно смотрел на Роуленда, затем, узнав его, вновь высказал мнение, что Роуленд темная лошадка.
Роуленд не стал возражать. После десятиминутных излияний чувств он получил новую информацию. Почти сразу после звонка Корта, который Колин решил немедленно отпраздновать, позвонила какая-то женщина, желавшая говорить с Роулендом. У этой женщины – не то Линди, не то Динни, а может быть, даже Линетт, оказался голос, который Колину страшно понравился. То есть они с Лизой или Линной страшно понравились друг другу. На самом деле они с Линдой болтали как старые друзья целый час или даже больше. О Йоркшире, о людях, которые любят гулять но ночам, о жизни, о том о сем…
– О том о сем? – саркастически повторил Роуленд, когда этот словесный поток несколько иссяк. – Между прочим, ее зовут Линдсей.
– Линдсей! Прекрасная Линдсей! С волшебным голосом. – Судя по интонациям Колина, он начал трезветь. – Я мог бы слушать этот голос всю ночь напролет. Ей тоже понравился мой голос. Она сама сказала. Она сказала, что я очень веселый. Я ее развеселил. – Он допил наконец виски.
– Счастлив это слышать. – Роуленд поднялся. – А она не просила мне что-нибудь передать в промежутках между обменом комплиментами?
– Не могу никак вспомнить.
– Попытайся. Она не могла позвонить просто так, без причины.
– Она передавала привет. Да, точно – привет.
– Нет, не то. Что ей было нужно?
Колина снова развезло. На его лице появилась ангельская улыбка.
– Мы поняли друг друга, – объявил он.
– Сомневаюсь.
– Нет, поняли. Мы пришли к взаимопониманию. Я вспомнил! Вспомнил! – Колин вскочил, потом снова рухнул на диван. – Она сказала, что это дружеский звонок. Она хотела узнать, когда ты собираешься вернуться. Вы с ней друзья. Дружественные друзья. Вот что она сказала. А потом…
– Что потом?
– Потом я сделал ей предложение.
– Понятно. – Роуленд окинул Колина внимательным долгим взглядом. – Ну и как? Она согласилась?
– Кажется, да.
– Что ж, прими мои поздравления, – бесстрастно проговорил Роуленд. – Я пошел спать.
5
В ту же субботу в десять утра сын Линдсей Том находился в комнате, служившей ему одновременно спальной и гостиной дома в северном Оксфорде. Сверху и снизу из квартир других выпускников доносилась музыка: Моцарт слева и джаз справа. Том лежал, вытянувшись во весь рост, на диване. На груди он держал третью за утро миску кукурузных хлопьев, на этот раз с водой, потому что вчера Том и его подружка Катя позабыли купить молока. Он съел на пробу одну ложку и решил, что на худой конец сойдет и это. Том перевернул страницу толстой книги, в которой подробно разбирались экономические последствия Версальского договора для Германии.
В другом углу комнаты Катя, которая официально жила в своем колледже, но проводила там очень мало времени, двумя пальцами стучала по клавиатуре компьютера. Время от времени она прекращала печатать и нетерпеливо отводила упавшие на лицо рыжие пряди, потом поправляла большие очки и всматривалась в экран. Перед ней стояла трудная задача – сегодня вечером она должна была представить эссе своей наставнице, доктору Старк, которую все страшно боялись. Пожалуй, работа могла бы быть закончена к сроку, если бы они с Томом не решили вчера устроить ретроспективный просмотр фильмов о вампирах, что в канун Дня Всех Святых, несомненно, было более актуальным, чем Катино эссе или проблемы инфляции в Германии в тридцатых годах. Потом пришлось перекусить, потом появилась Крессида-с-верхнего-этажа с бутылкой красного вина и алжирской травкой, потом надо было поспать – во всяком случае, лечь в постель, потом… Том с удовольствием перебрал в уме все, что происходило потом. В результате получилось два часа настоящего сна. Или полтора? Он отставил кукурузные хлопья и закрыл глаза, книга соскользнула на пол. Десять часов. В Оксфорде столько церквей, и все они бьют вразнобой. Бой, возвещающий окончание часа, может продолжаться минут пять, и Том, любивший Оксфорд, любил его и за то, что время там чуть-чуть растягивалось.
Катины пальцы мягко стучали по клавишам. Катя отличалась твердостью во взглядах и все делала с неиссякаемой страстью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112