– Колин внимательно взглянул на друга и подумал, что у Роуленда есть и другие способы скрывать боль, кроме надменности. Он понимал, как трудно было Роуленду придать разговору такой оборот, и понимал, почему он это сделал. Он попрощался и ушел.
Теперь он шел рядом с Линдсей, впереди уже был виден отель. От разговора с Роулендом на сердце у него стало легче. Он думал о том, что Роуленд не хотел, чтобы они расстались врагами. Он поступил более чем великодушно, а если это великодушие было всего лишь результатом того, что его отвергли, – что ж, Колин находил это простительным.
На углу парка он остановился и притянул Линдсей к себе. Лунный свет чудесно преобразил ее лицо – кожа светилась, глаза казались бездонными, на волосах и ресницах блестела снежная пыль. Взглянув на нее, Колин ощутил всплеск желания и безнадежной любви. Он поцеловал ее губы, они были теплыми и приветственно приоткрылись.
Стоило ему прикоснуться к ней, как все вопросы, над которыми бился его разум, утратили актуальность. Кто может объяснить любовь? – думал он, глядя на Линдсей. Если бы его спросили, почему он любит ее, он мог бы дать множество ответов.
Он любил ее потому, что с ней день становился светлей, одно ее присутствие вселяло в него радость, потому что она была правдива. Он любил ее потому, что она часто терялась и смущалась, как он сам, потому, что она вот так отвечала на его поцелуй. Просто он любил ее и все в ней.
Линдсей очень хотелось, чтобы он еще раз поцеловал ее – когда он прикасался к ней, она обретала себя. Они шли по искрящемуся снегу, и Линдсей подумала, что сегодня ночью она уже приняла одно верное решение, и теперь принять второе будет нетрудно. Проложить курс оказалось легче, чем она предполагала – да, на пути встречались рифы, но их можно было обогнуть.
– Ты не знаешь, можно загадывать желание на полную луну? Или только на молодую? – спросила она Колина. Она расстегнула свое пальто, пальто Колина и прижалась к нему.
– Уверен, что можно, – ответил Колин.
Линдсей загадала желание, но, будучи не только суеверной, но и практичной, она знала, что нельзя полагаться лишь на сверхъестественные силы. Она склонила голову на грудь Колина, словно прислушивалась к биению его сердца. Сердце Колина что-то ответило ей, и Линдсей успокоилась.
– Я хочу сказать тебе, – проговорила она. – Я знаю, что ты видел меня с Роулендом сегодня ночью. Ты говорил с ним об этом?
– Не совсем. Мне надо бы спросить тебя, но я боюсь.
– Бояться нет причины, Колин. Я даю тебе слово.
– Тогда мне нечего спрашивать. Ответ получен.
– Я прощалась с Роулендом, а он прощался со мной. Мы оба оставили позади что-то, что так и не случилось. По-другому я объяснить не могу. Но, может быть, ты поймешь.
– Я понимаю.
– Это было прощание навсегда, Колин. Правда. – Она посмотрела ему в глаза и улыбнулась. – И тебе следует знать, что прощание было очень строгим, мы продемонстрировали истинно британскую сдержанность.
У Колина просветлело лицо.
– Я рад, – усмехнулся он. – Если бы вы ее не продемонстрировали, я бы этого не вынес. Только не пытайся прощаться со мной, я тебе этого никогда не позволю. Тебе это ясно?
– Сказано решительно.
– Я полон решимости. Сегодня ночью я многое понял. Нельзя тратить время впустую, его может не хватить. Кроме того… – Он взял ее за руку, они пошли дальше. – Не забывай обо всех моих предках – английских и американских. В моих жилах течет кровь безжалостных собственников, хотя по мне этого и не скажешь.
– Ах, эти предки, – сказала Линдсей. – Я о них и забыла. И об этом твоем богатстве тоже. Так и быть, я прощаю тебе и то и другое. Думаю, я буду тебя любить вопреки всему.
Колин остановился посреди дороги, словно налетел на неожиданное препятствие.
– Что ты сказала? Что ты сейчас сказала?
– Я сказала, что буду любить тебя, – ответила Линдсей. – Хотя почему буду? Я люблю тебя, Колин. – Произнеси это еще раз! – Колин схватил ее за руки.
– Я шепну тебе на ухо, – пообещала Линдсей, увлекая его к дверям отеля. – Сначала мы поднимемся наверх, потом я позвоню сыну, потом я должна умыться и раздеться…
Колин застонал.
– А потом я скажу это слово, которое тебе так понравилось. Когда мы будем в постели.
В постели они оказались очень скоро. Но разговора не получилось – в нем не было необходимости.
Жюльетт Маккехни приехала в «Конрад» в семь утра и обнаружила, что дом заполонили репортеры и полиция. Она никак не могла связаться с Наташей по телефону, и ей стоило немалого труда прорваться в «Конрад». Когда она наконец проникла внутрь, то столкнулась лицом к лицу с Эмили Ланкастер.
– С каких это пор вы стали ранней пташкой, Эмили? – довольно невежливо спросила она вместо приветствия.
– Я вышла, чтобы взять газеты, – с достоинством объяснила Эмили. – К сожалению, газет еще нет. Ужасно жаль. Мы с Фробишер мечтали почитать о скандале.
– А вы сами вчера что-нибудь видели?
– Видела?! Милая моя, да я была в самой гуще событий!
– Какой ужас, правда? Я видела в новостях по телевизору. Не могла поверить своим глазам. – Жюльетт взглянула на Эмили широко открытыми голубыми глазами. – Бедная Наташа! Кто была эта женщина?
– Какая-то психопатка. К счастью, – продолжала она, – ее муж не дал случиться худшему.
– Бывший муж.
– Знаете, ему пришлось запереть ее в квартире, потому что она была в истерике. Конечно, если бы эта сумасшедшая увидела ее, все могло бы кончиться гораздо хуже. Так говорит мой племянник Колин. Знаете, мой племянник вел себя как герой. Действовал без колебаний, бросился в погоню. Такой храбрец! Я горжусь им.
Жюльетт не интересовали ни племянник Эмили, ни его храбрость.
– Представьте себе, – театрально продолжала Эмили, – сплошной кошмар, крики, люди бегают туда-сюда. Мне стало плохо. Страшное сердцебиение. Моя подруга сказала: «Эмили, дорогая, тебе плохо?» – и знаете, Жюльетт, именно в эту секунду я поняла, что теряю сознание. Ужасная боль. Все это, конечно, от стресса. Я схватилась за грудь и подумала: «Это конец. У меня сердечный приступ». – Да, ужасно, – проговорила Жюльетт, – это так понятно в вашем возрасте. Эмили, мне надо идти…
– К счастью, – продолжала Эмили, – там оказался лучший друг моего племянника. Прекрасный молодой человек! Кроме всех прочих превосходных качеств, сведущий в оказании первой помощи. Он, знаете ли, альпинист. Он обо мне позаботился. Так приятно, когда о тебе заботится мужчина, не правда ли, Жюльетт? Только оказалось, что это не сердечный приступ. Несварение желудка, я думаю. Наверное, из-за супа, хотя он был замечательно вкусный. К тому времени, как я пришла в себя, на лестнице раздавались крики…
У Жюльетт, которая все время порывалась уйти, возникло подозрение, что этот неиссякаемый поток бесполезной информации имеет определенный подтекст.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
Теперь он шел рядом с Линдсей, впереди уже был виден отель. От разговора с Роулендом на сердце у него стало легче. Он думал о том, что Роуленд не хотел, чтобы они расстались врагами. Он поступил более чем великодушно, а если это великодушие было всего лишь результатом того, что его отвергли, – что ж, Колин находил это простительным.
На углу парка он остановился и притянул Линдсей к себе. Лунный свет чудесно преобразил ее лицо – кожа светилась, глаза казались бездонными, на волосах и ресницах блестела снежная пыль. Взглянув на нее, Колин ощутил всплеск желания и безнадежной любви. Он поцеловал ее губы, они были теплыми и приветственно приоткрылись.
Стоило ему прикоснуться к ней, как все вопросы, над которыми бился его разум, утратили актуальность. Кто может объяснить любовь? – думал он, глядя на Линдсей. Если бы его спросили, почему он любит ее, он мог бы дать множество ответов.
Он любил ее потому, что с ней день становился светлей, одно ее присутствие вселяло в него радость, потому что она была правдива. Он любил ее потому, что она часто терялась и смущалась, как он сам, потому, что она вот так отвечала на его поцелуй. Просто он любил ее и все в ней.
Линдсей очень хотелось, чтобы он еще раз поцеловал ее – когда он прикасался к ней, она обретала себя. Они шли по искрящемуся снегу, и Линдсей подумала, что сегодня ночью она уже приняла одно верное решение, и теперь принять второе будет нетрудно. Проложить курс оказалось легче, чем она предполагала – да, на пути встречались рифы, но их можно было обогнуть.
– Ты не знаешь, можно загадывать желание на полную луну? Или только на молодую? – спросила она Колина. Она расстегнула свое пальто, пальто Колина и прижалась к нему.
– Уверен, что можно, – ответил Колин.
Линдсей загадала желание, но, будучи не только суеверной, но и практичной, она знала, что нельзя полагаться лишь на сверхъестественные силы. Она склонила голову на грудь Колина, словно прислушивалась к биению его сердца. Сердце Колина что-то ответило ей, и Линдсей успокоилась.
– Я хочу сказать тебе, – проговорила она. – Я знаю, что ты видел меня с Роулендом сегодня ночью. Ты говорил с ним об этом?
– Не совсем. Мне надо бы спросить тебя, но я боюсь.
– Бояться нет причины, Колин. Я даю тебе слово.
– Тогда мне нечего спрашивать. Ответ получен.
– Я прощалась с Роулендом, а он прощался со мной. Мы оба оставили позади что-то, что так и не случилось. По-другому я объяснить не могу. Но, может быть, ты поймешь.
– Я понимаю.
– Это было прощание навсегда, Колин. Правда. – Она посмотрела ему в глаза и улыбнулась. – И тебе следует знать, что прощание было очень строгим, мы продемонстрировали истинно британскую сдержанность.
У Колина просветлело лицо.
– Я рад, – усмехнулся он. – Если бы вы ее не продемонстрировали, я бы этого не вынес. Только не пытайся прощаться со мной, я тебе этого никогда не позволю. Тебе это ясно?
– Сказано решительно.
– Я полон решимости. Сегодня ночью я многое понял. Нельзя тратить время впустую, его может не хватить. Кроме того… – Он взял ее за руку, они пошли дальше. – Не забывай обо всех моих предках – английских и американских. В моих жилах течет кровь безжалостных собственников, хотя по мне этого и не скажешь.
– Ах, эти предки, – сказала Линдсей. – Я о них и забыла. И об этом твоем богатстве тоже. Так и быть, я прощаю тебе и то и другое. Думаю, я буду тебя любить вопреки всему.
Колин остановился посреди дороги, словно налетел на неожиданное препятствие.
– Что ты сказала? Что ты сейчас сказала?
– Я сказала, что буду любить тебя, – ответила Линдсей. – Хотя почему буду? Я люблю тебя, Колин. – Произнеси это еще раз! – Колин схватил ее за руки.
– Я шепну тебе на ухо, – пообещала Линдсей, увлекая его к дверям отеля. – Сначала мы поднимемся наверх, потом я позвоню сыну, потом я должна умыться и раздеться…
Колин застонал.
– А потом я скажу это слово, которое тебе так понравилось. Когда мы будем в постели.
В постели они оказались очень скоро. Но разговора не получилось – в нем не было необходимости.
Жюльетт Маккехни приехала в «Конрад» в семь утра и обнаружила, что дом заполонили репортеры и полиция. Она никак не могла связаться с Наташей по телефону, и ей стоило немалого труда прорваться в «Конрад». Когда она наконец проникла внутрь, то столкнулась лицом к лицу с Эмили Ланкастер.
– С каких это пор вы стали ранней пташкой, Эмили? – довольно невежливо спросила она вместо приветствия.
– Я вышла, чтобы взять газеты, – с достоинством объяснила Эмили. – К сожалению, газет еще нет. Ужасно жаль. Мы с Фробишер мечтали почитать о скандале.
– А вы сами вчера что-нибудь видели?
– Видела?! Милая моя, да я была в самой гуще событий!
– Какой ужас, правда? Я видела в новостях по телевизору. Не могла поверить своим глазам. – Жюльетт взглянула на Эмили широко открытыми голубыми глазами. – Бедная Наташа! Кто была эта женщина?
– Какая-то психопатка. К счастью, – продолжала она, – ее муж не дал случиться худшему.
– Бывший муж.
– Знаете, ему пришлось запереть ее в квартире, потому что она была в истерике. Конечно, если бы эта сумасшедшая увидела ее, все могло бы кончиться гораздо хуже. Так говорит мой племянник Колин. Знаете, мой племянник вел себя как герой. Действовал без колебаний, бросился в погоню. Такой храбрец! Я горжусь им.
Жюльетт не интересовали ни племянник Эмили, ни его храбрость.
– Представьте себе, – театрально продолжала Эмили, – сплошной кошмар, крики, люди бегают туда-сюда. Мне стало плохо. Страшное сердцебиение. Моя подруга сказала: «Эмили, дорогая, тебе плохо?» – и знаете, Жюльетт, именно в эту секунду я поняла, что теряю сознание. Ужасная боль. Все это, конечно, от стресса. Я схватилась за грудь и подумала: «Это конец. У меня сердечный приступ». – Да, ужасно, – проговорила Жюльетт, – это так понятно в вашем возрасте. Эмили, мне надо идти…
– К счастью, – продолжала Эмили, – там оказался лучший друг моего племянника. Прекрасный молодой человек! Кроме всех прочих превосходных качеств, сведущий в оказании первой помощи. Он, знаете ли, альпинист. Он обо мне позаботился. Так приятно, когда о тебе заботится мужчина, не правда ли, Жюльетт? Только оказалось, что это не сердечный приступ. Несварение желудка, я думаю. Наверное, из-за супа, хотя он был замечательно вкусный. К тому времени, как я пришла в себя, на лестнице раздавались крики…
У Жюльетт, которая все время порывалась уйти, возникло подозрение, что этот неиссякаемый поток бесполезной информации имеет определенный подтекст.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112