Они обсудили пятерых детей Макса и личную жизнь Пикси. Пикси решила, что, несмотря на его костюм и произношение, с Максом можно иметь дело. В результате было решено, что, если Линдсей не передумает, место редактора раздела моды займет Пикси.
– Да, и я раскрутила его на пять тысяч, – как бы невзначай добавила Пикси.
– Пять тысяч? Ублюдок! Лживый, двуличный…
– Это было очень легко, Линдсей. Ты могла бы добиться этого в любое время. Ты просто никогда не сражалась на финансовом фронте. Макс – душка, котик…
– Да, с очень острыми когтями. Ты уверена, что он не выцарапает из тебя обратно эти пять тысяч? Он наверняка попытается. Послушай, неужели вы действительно обсуждали даже твое жалованье?
– Конечно, а как же иначе?! Но, разумеется, пока предположительно.
И тут Линдсей, уже несколько оправившаяся от потрясения, разразилась смехом. Она смеялась над самоуверенностью Пикси, над Максовыми замашками завзятого игрока в покер, но больше всего она смеялась над собственной наивностью и тщеславием. Ей не приходило в голову, что она может оказаться заменимой. Она думала, что Макс будет изо всех сил стараться ее удержать, что Пикси никогда не придет в голову рассчитывать на ее место. Прозрев, она вначале сильно расстроилась, потому что оказалось, что ее можно заменить и как жену, и как мать, и, наконец, как редактора. После приступа жалости к себе ее доброжелательность, здравый смысл и природный оптимизм взяли верх. Такие уроки, небольшие репетиции, которые жизнь устраивает для каждого, приносят пользу – начинаешь понимать, что в конечном счете незаменимых людей нет, и главное доказательство тому – смерть.
Теперь, глядя, как Пикси усердно перерывает содержимое платяного шкафа, выбирая наряд для встречи, которая вопреки ее представлению вовсе не была любовным свиданием, Линдсей подумала, что откровения Пикси принесли ей двойную пользу: во-первых, они породили в ней приятное сознание собственной мудрости и терпимости, а во-вторых, теперь она твердо знала, что обратной дороги нет. Возможности менять решения, возможности, которой, как Линдсей теперь понимала, она слишком часто пользовалась, теперь не стало. Это было хорошо – мосты сожжены, и Рубикон перейден. Она почувствовала прилив энергии и вскочила с кровати.
– Вон то красное платье, – твердо сказала она. – Я пойду в красном платье.
У Пикси округлились глаза.
– Из магазина готовой одежды? – только и сказала она.
– А что в нем плохого? Прекрасное платье. Многим нравится. Например, Роуленду Макгиру.
Пикси перевесила красное платье в самый дальний угол шкафа. Она достала черный костюм, белую шелковую блузку, чулки, черные туфли на высоких каблуках и нитку искусственного жемчуга, который при подходящем освещении выглядел как искусственный жемчуг от Шанель.
– Отверни бра в сторону, – приказала она Линдсей. – Мне нужен мягкий свет. Так, прекрасно, сосок чуть обозначен – это для Колина. Не спорь со мной, я лучше знаю. И никогда не ссылайся на Роуленда Макгира, когда речь идет об одежде. Он мне безумно нравится, но он ничего не понимает в том, что делает женщину красивой. Роуленда должно больше интересовать, что у нее под одеждой. – Она улыбнулась. – И конечно, он…
– Да, да, да, – поспешно произнесла Линдсей. Она повернула бра и быстро надела блузку. Она знала, что Пикси вот-вот разразится речью на тему физических совершенств Роуленда Макгира, его выдающихся сексуальных достоинств и любовных похождений. Этот монолог мог иметь то более, то менее приличную форму и обычно тянулся долго и нудно, как поэма Гомера. Линдсей совершенно не нравилось слушать ни о прошлых романах Роуленда, ни о подробностях нынешних. Мнение Линдсей в любом случае оказывалось совершенно бесполезным, потому что, по убеждению Пикси, она подходила к Роуленду с заведомо неверных позиций. Пикси считала, что любой мужчина в присутствии женщины думает только о том, как бы с ней переспать.
Линдсей заткнула уши, чтобы не слышать комментариев Пикси, но это не помогло.
– Так вот, скажи мне честно, – говорила Пикси. – Я права? Вы с Роулендом когда-нибудь…
– Что? – негодующе воскликнула Линдсей. – Конечно, нет. Ради Бога, Пикси…
– Очень жаль, судя по тому, что говорят, это божественно. Хотелось бы знать, правда это или нет. – Она глубоко вздохнула. – Лучший в мире секс! Восемь раз за ночь! Мечта!
– Не будь идиоткой. – Линдсей начала натягивать чулок. – Никто не делает этого восемь раз за ночь. Больше не значит лучше, Пикси. Запомни это.
– Конечно, Линдсей, тебе лучше знать, – самым смиренным тоном ответила Пикси. – Тебе лучше знать… – Глаза у нее сузились. – А ты говоришь мне правду? Ты уверена, что никогда с ним не трахалась? Ни разу? Ты, случаем, не забыла?
– Ни разу. Роуленд – мой коллега. Не могли бы мы сменить тему, и прямо сейчас?
– Хорошо, хорошо. – Вид у Пикси был задумчивый. – Просто… я раз или два замечала, как он смотрит на тебя, и могла бы поклясться, что…
Линдсей надела юбку, жакет и туфли. На это потребовалась минута. За это время ей удалось обрести присутствие духа.
– В чем ты могла бы поклясться? – спросила она наконец.
– Ни в чем. Это я так. Может быть, он просто восхищался твоей работой, хотя у меня сложилось другое впечатление.
– Ерунда, – твердо сказала Линдсей. – Чушь. Романтические бредни. А, кстати, когда это было?
– Давно, еще летом. – Пикси нетерпеливо взмахнула рукой. – Ты тогда была в том кремовом платье.
– Правда? Оно мне всегда нравилось.
– И в другой раз, когда вы с ним прямо с работы должны были идти в театр. Кажется, в сентябре.
– Я помню. Восьмого сентября.
– Он подавал тебе пальто, и я заметила у него на лице такое выражение… – Пикси пожала плечами. – Может, мне просто показалось. Ты, как обычно, пилила его, наверное, поэтому не заметила.
– Я пилила его? – Линдсей недоуменно подняла брови. – Пикси, ты с ума сошла! Я никогда этого не делаю.
– Ты никогда не перестаешь это делать. – Пикси взглянула на нее с жалостью. – Я знаю, что ты не со зла, и он это знает, но у тебя гадкий язык, ты все время обижаешь Роуленда. Очень жаль, потому что у тебя мог бы быть шанс.
Линдсей повернулась к зеркалу и уставилась на свое отражение. Она откусит этот язык, отрежет его. Никогда, никогда больше Роуленд Макгир не услышит от нее резкого ответа, как бы он ее ни провоцировал. Отныне она будет говорить с ним – как друг, разумеется, – нежно и мягко, будет источать на него бальзам своей женственности. Она будет ангелом, обещала она себе, и не только с Роулендом, но и со всеми остальными мужчинами. Может быть, именно резкость и была причиной всех ее проблем? И как удивительно, что Пикси с ее острой чувствительностью считает, что у Линдсей может быть шанс в отношении Роуленда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
– Да, и я раскрутила его на пять тысяч, – как бы невзначай добавила Пикси.
– Пять тысяч? Ублюдок! Лживый, двуличный…
– Это было очень легко, Линдсей. Ты могла бы добиться этого в любое время. Ты просто никогда не сражалась на финансовом фронте. Макс – душка, котик…
– Да, с очень острыми когтями. Ты уверена, что он не выцарапает из тебя обратно эти пять тысяч? Он наверняка попытается. Послушай, неужели вы действительно обсуждали даже твое жалованье?
– Конечно, а как же иначе?! Но, разумеется, пока предположительно.
И тут Линдсей, уже несколько оправившаяся от потрясения, разразилась смехом. Она смеялась над самоуверенностью Пикси, над Максовыми замашками завзятого игрока в покер, но больше всего она смеялась над собственной наивностью и тщеславием. Ей не приходило в голову, что она может оказаться заменимой. Она думала, что Макс будет изо всех сил стараться ее удержать, что Пикси никогда не придет в голову рассчитывать на ее место. Прозрев, она вначале сильно расстроилась, потому что оказалось, что ее можно заменить и как жену, и как мать, и, наконец, как редактора. После приступа жалости к себе ее доброжелательность, здравый смысл и природный оптимизм взяли верх. Такие уроки, небольшие репетиции, которые жизнь устраивает для каждого, приносят пользу – начинаешь понимать, что в конечном счете незаменимых людей нет, и главное доказательство тому – смерть.
Теперь, глядя, как Пикси усердно перерывает содержимое платяного шкафа, выбирая наряд для встречи, которая вопреки ее представлению вовсе не была любовным свиданием, Линдсей подумала, что откровения Пикси принесли ей двойную пользу: во-первых, они породили в ней приятное сознание собственной мудрости и терпимости, а во-вторых, теперь она твердо знала, что обратной дороги нет. Возможности менять решения, возможности, которой, как Линдсей теперь понимала, она слишком часто пользовалась, теперь не стало. Это было хорошо – мосты сожжены, и Рубикон перейден. Она почувствовала прилив энергии и вскочила с кровати.
– Вон то красное платье, – твердо сказала она. – Я пойду в красном платье.
У Пикси округлились глаза.
– Из магазина готовой одежды? – только и сказала она.
– А что в нем плохого? Прекрасное платье. Многим нравится. Например, Роуленду Макгиру.
Пикси перевесила красное платье в самый дальний угол шкафа. Она достала черный костюм, белую шелковую блузку, чулки, черные туфли на высоких каблуках и нитку искусственного жемчуга, который при подходящем освещении выглядел как искусственный жемчуг от Шанель.
– Отверни бра в сторону, – приказала она Линдсей. – Мне нужен мягкий свет. Так, прекрасно, сосок чуть обозначен – это для Колина. Не спорь со мной, я лучше знаю. И никогда не ссылайся на Роуленда Макгира, когда речь идет об одежде. Он мне безумно нравится, но он ничего не понимает в том, что делает женщину красивой. Роуленда должно больше интересовать, что у нее под одеждой. – Она улыбнулась. – И конечно, он…
– Да, да, да, – поспешно произнесла Линдсей. Она повернула бра и быстро надела блузку. Она знала, что Пикси вот-вот разразится речью на тему физических совершенств Роуленда Макгира, его выдающихся сексуальных достоинств и любовных похождений. Этот монолог мог иметь то более, то менее приличную форму и обычно тянулся долго и нудно, как поэма Гомера. Линдсей совершенно не нравилось слушать ни о прошлых романах Роуленда, ни о подробностях нынешних. Мнение Линдсей в любом случае оказывалось совершенно бесполезным, потому что, по убеждению Пикси, она подходила к Роуленду с заведомо неверных позиций. Пикси считала, что любой мужчина в присутствии женщины думает только о том, как бы с ней переспать.
Линдсей заткнула уши, чтобы не слышать комментариев Пикси, но это не помогло.
– Так вот, скажи мне честно, – говорила Пикси. – Я права? Вы с Роулендом когда-нибудь…
– Что? – негодующе воскликнула Линдсей. – Конечно, нет. Ради Бога, Пикси…
– Очень жаль, судя по тому, что говорят, это божественно. Хотелось бы знать, правда это или нет. – Она глубоко вздохнула. – Лучший в мире секс! Восемь раз за ночь! Мечта!
– Не будь идиоткой. – Линдсей начала натягивать чулок. – Никто не делает этого восемь раз за ночь. Больше не значит лучше, Пикси. Запомни это.
– Конечно, Линдсей, тебе лучше знать, – самым смиренным тоном ответила Пикси. – Тебе лучше знать… – Глаза у нее сузились. – А ты говоришь мне правду? Ты уверена, что никогда с ним не трахалась? Ни разу? Ты, случаем, не забыла?
– Ни разу. Роуленд – мой коллега. Не могли бы мы сменить тему, и прямо сейчас?
– Хорошо, хорошо. – Вид у Пикси был задумчивый. – Просто… я раз или два замечала, как он смотрит на тебя, и могла бы поклясться, что…
Линдсей надела юбку, жакет и туфли. На это потребовалась минута. За это время ей удалось обрести присутствие духа.
– В чем ты могла бы поклясться? – спросила она наконец.
– Ни в чем. Это я так. Может быть, он просто восхищался твоей работой, хотя у меня сложилось другое впечатление.
– Ерунда, – твердо сказала Линдсей. – Чушь. Романтические бредни. А, кстати, когда это было?
– Давно, еще летом. – Пикси нетерпеливо взмахнула рукой. – Ты тогда была в том кремовом платье.
– Правда? Оно мне всегда нравилось.
– И в другой раз, когда вы с ним прямо с работы должны были идти в театр. Кажется, в сентябре.
– Я помню. Восьмого сентября.
– Он подавал тебе пальто, и я заметила у него на лице такое выражение… – Пикси пожала плечами. – Может, мне просто показалось. Ты, как обычно, пилила его, наверное, поэтому не заметила.
– Я пилила его? – Линдсей недоуменно подняла брови. – Пикси, ты с ума сошла! Я никогда этого не делаю.
– Ты никогда не перестаешь это делать. – Пикси взглянула на нее с жалостью. – Я знаю, что ты не со зла, и он это знает, но у тебя гадкий язык, ты все время обижаешь Роуленда. Очень жаль, потому что у тебя мог бы быть шанс.
Линдсей повернулась к зеркалу и уставилась на свое отражение. Она откусит этот язык, отрежет его. Никогда, никогда больше Роуленд Макгир не услышит от нее резкого ответа, как бы он ее ни провоцировал. Отныне она будет говорить с ним – как друг, разумеется, – нежно и мягко, будет источать на него бальзам своей женственности. Она будет ангелом, обещала она себе, и не только с Роулендом, но и со всеми остальными мужчинами. Может быть, именно резкость и была причиной всех ее проблем? И как удивительно, что Пикси с ее острой чувствительностью считает, что у Линдсей может быть шанс в отношении Роуленда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112