– А почему бы не отложить все это до конца каникул, а еще лучше до весны? Может, к тому времени у тебя появятся какие-нибудь новые идеи.
Дженис промолчала. Она и так уже столько времени терпеливо ждала. Неужели он не понимает, как это все для нее важно? Или просто старается утешить ее единственным доступным ему образом, делая вид, что ничего не произошло?
Джейк обнял ее за плечи и поцеловал, а когда она заплакала, взял за руку, отвел наверх, уложил в постель и занялся любовью. Тоска не прошла, но стало чуть полегче.
– Мой меченосец, – пробормотала Дженис, все еще тяжело дыша и прижимая лицо к его груди. На этот раз обычного экстаза не было, но ощущение его близости – само по себе благо, на что он и рассчитывал.
* * *
На следующее утро Дженис позвонил ее старинный друг Арнольд Уотерфорд. Густой баритон его звучал, как эхо из далекого детства. Она улыбнулась.
– Кто это – уж не моя ли любимая крестница? – послышалось в трубке.
– Она самая. Насколько мне известно, я твоя единственная крестница.
– А тебе всегда нужна точность. Я тут подумал, что давненько мы не обедали вдвоем. Помнишь, как ты буквально забалтывала меня, когда совсем еще девчонкой была?
– Тогда ты был главным мужчиной в моей жизни. Отчим-то и имя мое с трудом припоминал.
– У этого типа рыбья кровь в жилах течет, а мачехе твоей следовало бы оставаться старой девой. Если бы не напоминать ей постоянно, что я твой законный опекун, а также крестный, она и на порог бы меня, наверное, не пустила.
– Она не слишком высокого мнения об адвокатах, особенно тех, что занимаются разводами.
– Но подумай, сколько несправедливостей я предотвратил. И сколько несчастных женщин страдают только оттого, что в бракоразводных делах их интересы не защищают должным образом, потому что им нечем заплатить солидному адвокату.
– М-да. А среди твоих клиенток много бедных?
– Ну, когда попадаются интересные случаи, я вообще не беру гонорара, только на покрытие расходов. Это облегчает мне душу, – голосом праведника сказал Арнольд.
– Ах ты, старый мошенник. И как это только я терплю тебя?
– А все потому, что ты от меня без ума. Все женщины, молодые или старые, от меня без ума. Поэтому я и был женат четыре раза и разведен столько же.
– Как, снова? А что с Илкой?
– Она решила, что лучше ей обойтись без этой старой развалины – адвоката. По-моему, она живет с каким-то продюсером в Тинзел-Тауне. На прошлой неделе окончательно расстались.
Голос его звучал вполне бодро, так что Дженис сочувствовать не стала и ограничилась только уверенной репликой:
– Ничего, кого-нибудь еще найдешь.
– Возможно. Но пока я пребываю в одиночестве. Так как насчет того, чтобы пообедать завтра с несчастным одиноким старичком?
– Старичком ты никогда не станешь. А насчет пообедать – с удовольствием. Может, заодно тоску разгонишь.
– А что случилось?
– Завтра расскажу. Так когда встречаемся?
– Может, зайдешь ко мне на работу, скажем, около двенадцати? Я попрошу Марту заказать столик в университетском клубе на половину первого, а перед тем пропустим по рюмочке в баре. Ты мне поведаешь свою печаль, а я расскажу, чего мне стоило избавиться от этой стервы Илки.
Дженис с улыбкой повесила трубку. Настроение у нее чуть улучшилось. Не то чтобы она поверила Арнольду, будто бывшая жена его основательно выпотрошила. Если кого и можно облапошить в зале суда, то только не Арнольда Уотерфорда, человека, которого в газетах называют Дедом Морозом, разносящим бракоразводные подарки.
Кое-что из того, что о нем пишут, – правда. Хватка у него действительно бульдожья. Но он настоящий, верный друг. И что бы там о нем ни говорили, он ее поймет – и ее разочарование, и решимость начать сначала и так до конца, пока своего не добьется.
Глава 5
Всю жизнь Ариэль ди Русси повсюду опаздывала – к застольям, к терапевту и стоматологу, даже на собственную свадьбу пришла не вовремя; так что неудивительно, что и к адвокату Арнольду Уотерфорду она тоже опоздала.
До брака с Алексом это не имело особенного значения, потому что родители давно примирились с ее хроническим пороком. Но Алекс – нет. Он никогда и ничего ей не прощал и не забывал. А прощать и забывать было что, начиная с того самого момента, когда Ариэль на полчаса опоздала в церковь на собственное бракосочетание.
Ну что ж, сегодня он наконец должен быть ею доволен.
Разве не сидит она в приемной Арнольда Уотерфорда, обставленной в стиле американского ампира, со стенами, оклеенными яркими обоями и рядами книг в кожаных переплетах, в ожидании, когда можно будет подписать бумаги, что положит начало бракоразводному процессу? Разве не этого он хотел?
Она-то, видит Бог, развода не желала. Она умоляла Алекса не идти на этот шаг, обещала, что теперь все переменится, она будет хорошей женой, всюду станет появляться вовремя, сделается гостеприимной хозяйкой, вместо того чтобы прятаться по углам, когда в доме гости. И даже в постели постарается быть такой, как ему хочется, хотя это становилось все труднее и труднее.
Но ко всем ее обещаниям Алекс оставался глух, и всю прошлую неделю она проплакала, так что веки опухли. Брак с Алексом был далек от совершенства – а по правде говоря, вообще невыносим, – но он ей был нужен: чтобы отгонять демонов. Когда посреди ночи возникали кошмары, избавиться от них можно было только одним способом – прикоснуться к его теплому телу, пусть лишь слегка, чтобы не потревожить сон мужа.
Алекс не любил, когда его будили ночью. Однажды он сказал ей, что именно поэтому и стал психиатром, а не терапевтом или хирургом, которого могут поднять с постели посреди ночи, чтобы принять роды или зашить рану какой-нибудь жертве автомобильной катастрофы.
Попросту говоря, он терпеть не мог всяческих перемен.
Его жизнь была «разложена по полочкам» – столько-то часов на сон, на регулярный прием пищи, столько-то времени на физические упражнения. И отклонения не превышали нескольких секунд. Все в жизни Алекса было строго регламентировано, включая секс три раза в неделю, по понедельникам, средам и воскресеньям. Неудивительно, что ее разгильдяйство приводило его в бешенство.
Вот почему Ариэль в конце концов и оказалась здесь, в ожидании разговора с адвокатом; она была очень несчастна, и внутри у нее все дрожало. Как же завидовала она брюнетке, сидевшей рядом, как хотела бы оставаться такой же хладнокровной! Алекс утверждал, что она выросла такой из-за того, что была у родителей поздним ребенком. Он психиатр, ему виднее, но разве они не старались воспитывать ее как положено? И разве отец с матерью виноваты в том, что всегда ее преследовали какие-то безотчетные страхи, а общаться с посторонними она вообще так и не научилась.
Удивительно, что, пока на то не указал Алекс, она и не задумывалась, что сделалась такой, какой сделалась, именно потому, что воспитывали ее дома, друзей-сверстников у нее не было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151
Дженис промолчала. Она и так уже столько времени терпеливо ждала. Неужели он не понимает, как это все для нее важно? Или просто старается утешить ее единственным доступным ему образом, делая вид, что ничего не произошло?
Джейк обнял ее за плечи и поцеловал, а когда она заплакала, взял за руку, отвел наверх, уложил в постель и занялся любовью. Тоска не прошла, но стало чуть полегче.
– Мой меченосец, – пробормотала Дженис, все еще тяжело дыша и прижимая лицо к его груди. На этот раз обычного экстаза не было, но ощущение его близости – само по себе благо, на что он и рассчитывал.
* * *
На следующее утро Дженис позвонил ее старинный друг Арнольд Уотерфорд. Густой баритон его звучал, как эхо из далекого детства. Она улыбнулась.
– Кто это – уж не моя ли любимая крестница? – послышалось в трубке.
– Она самая. Насколько мне известно, я твоя единственная крестница.
– А тебе всегда нужна точность. Я тут подумал, что давненько мы не обедали вдвоем. Помнишь, как ты буквально забалтывала меня, когда совсем еще девчонкой была?
– Тогда ты был главным мужчиной в моей жизни. Отчим-то и имя мое с трудом припоминал.
– У этого типа рыбья кровь в жилах течет, а мачехе твоей следовало бы оставаться старой девой. Если бы не напоминать ей постоянно, что я твой законный опекун, а также крестный, она и на порог бы меня, наверное, не пустила.
– Она не слишком высокого мнения об адвокатах, особенно тех, что занимаются разводами.
– Но подумай, сколько несправедливостей я предотвратил. И сколько несчастных женщин страдают только оттого, что в бракоразводных делах их интересы не защищают должным образом, потому что им нечем заплатить солидному адвокату.
– М-да. А среди твоих клиенток много бедных?
– Ну, когда попадаются интересные случаи, я вообще не беру гонорара, только на покрытие расходов. Это облегчает мне душу, – голосом праведника сказал Арнольд.
– Ах ты, старый мошенник. И как это только я терплю тебя?
– А все потому, что ты от меня без ума. Все женщины, молодые или старые, от меня без ума. Поэтому я и был женат четыре раза и разведен столько же.
– Как, снова? А что с Илкой?
– Она решила, что лучше ей обойтись без этой старой развалины – адвоката. По-моему, она живет с каким-то продюсером в Тинзел-Тауне. На прошлой неделе окончательно расстались.
Голос его звучал вполне бодро, так что Дженис сочувствовать не стала и ограничилась только уверенной репликой:
– Ничего, кого-нибудь еще найдешь.
– Возможно. Но пока я пребываю в одиночестве. Так как насчет того, чтобы пообедать завтра с несчастным одиноким старичком?
– Старичком ты никогда не станешь. А насчет пообедать – с удовольствием. Может, заодно тоску разгонишь.
– А что случилось?
– Завтра расскажу. Так когда встречаемся?
– Может, зайдешь ко мне на работу, скажем, около двенадцати? Я попрошу Марту заказать столик в университетском клубе на половину первого, а перед тем пропустим по рюмочке в баре. Ты мне поведаешь свою печаль, а я расскажу, чего мне стоило избавиться от этой стервы Илки.
Дженис с улыбкой повесила трубку. Настроение у нее чуть улучшилось. Не то чтобы она поверила Арнольду, будто бывшая жена его основательно выпотрошила. Если кого и можно облапошить в зале суда, то только не Арнольда Уотерфорда, человека, которого в газетах называют Дедом Морозом, разносящим бракоразводные подарки.
Кое-что из того, что о нем пишут, – правда. Хватка у него действительно бульдожья. Но он настоящий, верный друг. И что бы там о нем ни говорили, он ее поймет – и ее разочарование, и решимость начать сначала и так до конца, пока своего не добьется.
Глава 5
Всю жизнь Ариэль ди Русси повсюду опаздывала – к застольям, к терапевту и стоматологу, даже на собственную свадьбу пришла не вовремя; так что неудивительно, что и к адвокату Арнольду Уотерфорду она тоже опоздала.
До брака с Алексом это не имело особенного значения, потому что родители давно примирились с ее хроническим пороком. Но Алекс – нет. Он никогда и ничего ей не прощал и не забывал. А прощать и забывать было что, начиная с того самого момента, когда Ариэль на полчаса опоздала в церковь на собственное бракосочетание.
Ну что ж, сегодня он наконец должен быть ею доволен.
Разве не сидит она в приемной Арнольда Уотерфорда, обставленной в стиле американского ампира, со стенами, оклеенными яркими обоями и рядами книг в кожаных переплетах, в ожидании, когда можно будет подписать бумаги, что положит начало бракоразводному процессу? Разве не этого он хотел?
Она-то, видит Бог, развода не желала. Она умоляла Алекса не идти на этот шаг, обещала, что теперь все переменится, она будет хорошей женой, всюду станет появляться вовремя, сделается гостеприимной хозяйкой, вместо того чтобы прятаться по углам, когда в доме гости. И даже в постели постарается быть такой, как ему хочется, хотя это становилось все труднее и труднее.
Но ко всем ее обещаниям Алекс оставался глух, и всю прошлую неделю она проплакала, так что веки опухли. Брак с Алексом был далек от совершенства – а по правде говоря, вообще невыносим, – но он ей был нужен: чтобы отгонять демонов. Когда посреди ночи возникали кошмары, избавиться от них можно было только одним способом – прикоснуться к его теплому телу, пусть лишь слегка, чтобы не потревожить сон мужа.
Алекс не любил, когда его будили ночью. Однажды он сказал ей, что именно поэтому и стал психиатром, а не терапевтом или хирургом, которого могут поднять с постели посреди ночи, чтобы принять роды или зашить рану какой-нибудь жертве автомобильной катастрофы.
Попросту говоря, он терпеть не мог всяческих перемен.
Его жизнь была «разложена по полочкам» – столько-то часов на сон, на регулярный прием пищи, столько-то времени на физические упражнения. И отклонения не превышали нескольких секунд. Все в жизни Алекса было строго регламентировано, включая секс три раза в неделю, по понедельникам, средам и воскресеньям. Неудивительно, что ее разгильдяйство приводило его в бешенство.
Вот почему Ариэль в конце концов и оказалась здесь, в ожидании разговора с адвокатом; она была очень несчастна, и внутри у нее все дрожало. Как же завидовала она брюнетке, сидевшей рядом, как хотела бы оставаться такой же хладнокровной! Алекс утверждал, что она выросла такой из-за того, что была у родителей поздним ребенком. Он психиатр, ему виднее, но разве они не старались воспитывать ее как положено? И разве отец с матерью виноваты в том, что всегда ее преследовали какие-то безотчетные страхи, а общаться с посторонними она вообще так и не научилась.
Удивительно, что, пока на то не указал Алекс, она и не задумывалась, что сделалась такой, какой сделалась, именно потому, что воспитывали ее дома, друзей-сверстников у нее не было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151