– И трудится, не жалея себя.
– Ты имеешь в виду разговор с Линдой? Это даже для тебя чересчур зло.
Он тряхнул головой:
– Я имею в виду переговоры. Она скупает произведения искусства для парня, который уже завладел половиной Уилтшира.
Я пожала плечами – мне это ни о чем не говорило.
Фишер, обняв меня за плечи, повел в тот конец L-образного зала, где было меньше людей и, следовательно, ниже вероятность быть подслушанными.
– Этот парень по богатству вполне может соперничать с Ага-ханом, – прошептал он мне на ухо и рукой, в которой держал бокал, указал на стену. Я взглянула. – Вот чего он хочет.
– Недурной вкус, – заметила я, стараясь не выдать волнения, но надолго меня не хватило, и я простодушно призналась: – Я тоже ее хочу. Я ее обожаю. Всегда обожала.
Речь, разумеется, шла о «Головке девочки» Матисса.
– Она того заслуживает, – без всякого ёрничества согласился Фишер и, с несвойственной ему импульсивностью залпом опорожнив бокал, добавил: – Но она ее не получит. Я хочу сказать – Борджиа. Я думаю… – вид ун действительно сделался задумчивым, – Джулиус не хочет ее продавать – по крайней мере так он говорит.
– Мне он тоже сказал, что не хочет.
– Но остается вопрос, чего хочет Линда.
– Она хочет бассейн, – выпалила я. Фишер с недоверием взглянул на меня:
– Хокни?
Я рассмеялась. Забавно, насколько люди бывают сосредоточены на своей профессии.
– Не картину, а настоящий бассейн. – Я изобразила плавание брассом. – Кафельная облицовка, тенты, голубая вода… дорогостоящее, как ты понимаешь, удовольствие…
Фишер возмущенно поднял бровь:
– Матисс в обмен на бассейн?! – Он допил вино, пригладил волосы на висках – забавный мужской жест, а в данном случае еще и гладиаторский, как мне показалось, – и решительно направился к заговорщицам.
Я видела, как он подошел к ним, улыбнулся медоточивой улыбкой человека, вознамерившегося улестить собеседника, обнял обеих за плечи и притянул к себе. Мне ужасно хотелось узнать, что он им говорит, но тут подошел Джулиус. Наполнив мой бокал, он церемонно заверил, что чрезвычайно рад меня видеть, и сразу же отошел. Я рассердилась, потому что почти ни с кем из гостей не была знакома. Он наказывал меня тем, что никому не представлял, хотя прекрасно понимал, как положено вести себя воспитанному хозяину. Не слишком благородно с твоей стороны, Джулиус, мысленно упрекнула я, оглядываясь по сторонам и постукивая пальцем по бокалу. В дальнем углу гостиной маячила одинокая спина седовласого мужчины, высокого, в аккуратном темно-сером костюме. Он разглядывал викторианскую картину, изображавшую бедного, но честного земледельца и его миловидную жену, которые, в свою очередь, с ласковым восторгом взирали на овцу и ее новорожденного ягненка. У меня картина вызывала раздражение, поскольку окна домика, нарисованного на заднем плане, были чище моих, на ногтях у крестьянской четы не было дурацких блесток, а фартук на округлившемся животе женщины белизной превосходил кукольную ванночку. Ох уж эти несносные прерафаэлиты!
– Смысл послания предельно ясен, – приблизившись, обратилась я к спине. – Овца родила ягненка – символ Спасителя, явившегося на землю, чтобы взять на себя людские грехи. Жена крестьянина на сносях – этим художник хочет сказать, что, несмотря на всю греховность действий, приведших ее к такому положению, Бог простит… – Спина начала поворачиваться. Я хмыкнула и добавила: – Простит, поскольку действия эти не доставили ей никакого удовольствия и, лежа на спине, она только и делала, что молилась за добрую старую Англию… На этих словах неизвестный господин окончательно повернулся ко мне лицом и неуверенно – я бы даже сказала, нервно – улыбнулся. Только тут я сообразила, что его костюм сшит из ткани того особого серого цвета, который называют «церковным». Кстати, его подбородок подпирала жесткая полоска пасторского воротника, такого же персильно-белого, как передник на животе крестьянки.
– Очаровательно, – сказал он. – Прелестная картина. Вы разбираетесь в живописи?
– Ну… – ответила я, потупив взор, кроткая, как агнец пред ликом Господа. – Просто я знаю, что мне нравится.
Вскоре вернулся Фишер, и мы с ним вышли прогуляться в сад. Сад почти сплошь состоял из спланированных опытным дизайнером кустарников, лужаек, фигурно подстриженных фруктовых и хвойных деревьев. Все традиционно, ничто не изумляло взгляда.
– Бассейн изменит здешний вид, – заметил Фишер. – К сожалению. – Выглядел он весьма самодовольным.
– Что ты задумал? – спросила я.
– Ничего особенного. Просто хочу немного замутить воду. – Подняв голову, он посмотрел на покрытое облаками небо. – Похоже, дождь собирается. Я остановилась:
– Прекрати пудрить мне мозги. Признавайся.
Он улыбнулся, все так же глядя на небо:
– Я не сделал ничего порочащего мою профессиональную репутацию. К тому же я ведь почти отошел от дел…
– Мне никогда и в голову не могло прийти, что ты способен совершить порочащий профессию поступок. Но сейчас ты говоришь как провинившийся!
– Я сказал миссис Борджиа, что, по слухам, в будущем году на рынке появится несколько произведений Матисса. Вот и все.
– И что из этого следует?
– Ничего. Просто, когда Линда пошла принести нам что-нибудь выпить, я сообщил даме, что эти Матиссы будут первоклассными.
– Ты хотел ее уверить, что Матисс Джулиуса не первоклассный?
– Всего лишь намекнул. Дураку понятно, как хорош – исключительно хорош – этот портрет, но ни Лукреция, ни Линда не разбираются в живописи. Я также посоветовал Линде, которая была несколько уязвлена тем, как быстро ретировалась синеволосая леди, немного подождать и сориентироваться на рынке. А это универсально мудрый совет.
– По-моему, это хулиганство.
– Вовсе нет. Посмотри-ка вон на того дрозда. Полагаю, он рекомендует нам вернуться в дом. Гм… так о чем бишь мы? Ах да, вовсе это не хулиганство. Я всего лишь объяснил хозяйке, что лучшую цену можно взять, продавая вещи в комплекте. У миссис Мортимер прекрасная коллекция работ художников школы Сент-Ива, поп-арта, они подобраны тематически и хронологически. Людям нравится, когда нечто выстраивается в историю. Этот же Матисс торчит одиноко – фрагмент, прекрасный, но фрагмент. – Фишер искоса взглянул на меня. Мы почти подошли к дому. – Я еще сказал, что выгоднее было бы продать комплект офортов Пикассо… – Он распахнул передо мной дверь. – На это Линда ехидно заметила: «Но он же принадлежит ей», – имея в виду тебя…
– Очень скоро я выставлю его на аукцион.
– Тебе так нужны деньги?
– Пока нет, – сказала я. – Просто эти офорты мне не нравятся. И в любом случае мне было велено их продать.
– Повремени. По крайней мере пока, – сказал он. На нас надвигалась Линда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
– Ты имеешь в виду разговор с Линдой? Это даже для тебя чересчур зло.
Он тряхнул головой:
– Я имею в виду переговоры. Она скупает произведения искусства для парня, который уже завладел половиной Уилтшира.
Я пожала плечами – мне это ни о чем не говорило.
Фишер, обняв меня за плечи, повел в тот конец L-образного зала, где было меньше людей и, следовательно, ниже вероятность быть подслушанными.
– Этот парень по богатству вполне может соперничать с Ага-ханом, – прошептал он мне на ухо и рукой, в которой держал бокал, указал на стену. Я взглянула. – Вот чего он хочет.
– Недурной вкус, – заметила я, стараясь не выдать волнения, но надолго меня не хватило, и я простодушно призналась: – Я тоже ее хочу. Я ее обожаю. Всегда обожала.
Речь, разумеется, шла о «Головке девочки» Матисса.
– Она того заслуживает, – без всякого ёрничества согласился Фишер и, с несвойственной ему импульсивностью залпом опорожнив бокал, добавил: – Но она ее не получит. Я хочу сказать – Борджиа. Я думаю… – вид ун действительно сделался задумчивым, – Джулиус не хочет ее продавать – по крайней мере так он говорит.
– Мне он тоже сказал, что не хочет.
– Но остается вопрос, чего хочет Линда.
– Она хочет бассейн, – выпалила я. Фишер с недоверием взглянул на меня:
– Хокни?
Я рассмеялась. Забавно, насколько люди бывают сосредоточены на своей профессии.
– Не картину, а настоящий бассейн. – Я изобразила плавание брассом. – Кафельная облицовка, тенты, голубая вода… дорогостоящее, как ты понимаешь, удовольствие…
Фишер возмущенно поднял бровь:
– Матисс в обмен на бассейн?! – Он допил вино, пригладил волосы на висках – забавный мужской жест, а в данном случае еще и гладиаторский, как мне показалось, – и решительно направился к заговорщицам.
Я видела, как он подошел к ним, улыбнулся медоточивой улыбкой человека, вознамерившегося улестить собеседника, обнял обеих за плечи и притянул к себе. Мне ужасно хотелось узнать, что он им говорит, но тут подошел Джулиус. Наполнив мой бокал, он церемонно заверил, что чрезвычайно рад меня видеть, и сразу же отошел. Я рассердилась, потому что почти ни с кем из гостей не была знакома. Он наказывал меня тем, что никому не представлял, хотя прекрасно понимал, как положено вести себя воспитанному хозяину. Не слишком благородно с твоей стороны, Джулиус, мысленно упрекнула я, оглядываясь по сторонам и постукивая пальцем по бокалу. В дальнем углу гостиной маячила одинокая спина седовласого мужчины, высокого, в аккуратном темно-сером костюме. Он разглядывал викторианскую картину, изображавшую бедного, но честного земледельца и его миловидную жену, которые, в свою очередь, с ласковым восторгом взирали на овцу и ее новорожденного ягненка. У меня картина вызывала раздражение, поскольку окна домика, нарисованного на заднем плане, были чище моих, на ногтях у крестьянской четы не было дурацких блесток, а фартук на округлившемся животе женщины белизной превосходил кукольную ванночку. Ох уж эти несносные прерафаэлиты!
– Смысл послания предельно ясен, – приблизившись, обратилась я к спине. – Овца родила ягненка – символ Спасителя, явившегося на землю, чтобы взять на себя людские грехи. Жена крестьянина на сносях – этим художник хочет сказать, что, несмотря на всю греховность действий, приведших ее к такому положению, Бог простит… – Спина начала поворачиваться. Я хмыкнула и добавила: – Простит, поскольку действия эти не доставили ей никакого удовольствия и, лежа на спине, она только и делала, что молилась за добрую старую Англию… На этих словах неизвестный господин окончательно повернулся ко мне лицом и неуверенно – я бы даже сказала, нервно – улыбнулся. Только тут я сообразила, что его костюм сшит из ткани того особого серого цвета, который называют «церковным». Кстати, его подбородок подпирала жесткая полоска пасторского воротника, такого же персильно-белого, как передник на животе крестьянки.
– Очаровательно, – сказал он. – Прелестная картина. Вы разбираетесь в живописи?
– Ну… – ответила я, потупив взор, кроткая, как агнец пред ликом Господа. – Просто я знаю, что мне нравится.
Вскоре вернулся Фишер, и мы с ним вышли прогуляться в сад. Сад почти сплошь состоял из спланированных опытным дизайнером кустарников, лужаек, фигурно подстриженных фруктовых и хвойных деревьев. Все традиционно, ничто не изумляло взгляда.
– Бассейн изменит здешний вид, – заметил Фишер. – К сожалению. – Выглядел он весьма самодовольным.
– Что ты задумал? – спросила я.
– Ничего особенного. Просто хочу немного замутить воду. – Подняв голову, он посмотрел на покрытое облаками небо. – Похоже, дождь собирается. Я остановилась:
– Прекрати пудрить мне мозги. Признавайся.
Он улыбнулся, все так же глядя на небо:
– Я не сделал ничего порочащего мою профессиональную репутацию. К тому же я ведь почти отошел от дел…
– Мне никогда и в голову не могло прийти, что ты способен совершить порочащий профессию поступок. Но сейчас ты говоришь как провинившийся!
– Я сказал миссис Борджиа, что, по слухам, в будущем году на рынке появится несколько произведений Матисса. Вот и все.
– И что из этого следует?
– Ничего. Просто, когда Линда пошла принести нам что-нибудь выпить, я сообщил даме, что эти Матиссы будут первоклассными.
– Ты хотел ее уверить, что Матисс Джулиуса не первоклассный?
– Всего лишь намекнул. Дураку понятно, как хорош – исключительно хорош – этот портрет, но ни Лукреция, ни Линда не разбираются в живописи. Я также посоветовал Линде, которая была несколько уязвлена тем, как быстро ретировалась синеволосая леди, немного подождать и сориентироваться на рынке. А это универсально мудрый совет.
– По-моему, это хулиганство.
– Вовсе нет. Посмотри-ка вон на того дрозда. Полагаю, он рекомендует нам вернуться в дом. Гм… так о чем бишь мы? Ах да, вовсе это не хулиганство. Я всего лишь объяснил хозяйке, что лучшую цену можно взять, продавая вещи в комплекте. У миссис Мортимер прекрасная коллекция работ художников школы Сент-Ива, поп-арта, они подобраны тематически и хронологически. Людям нравится, когда нечто выстраивается в историю. Этот же Матисс торчит одиноко – фрагмент, прекрасный, но фрагмент. – Фишер искоса взглянул на меня. Мы почти подошли к дому. – Я еще сказал, что выгоднее было бы продать комплект офортов Пикассо… – Он распахнул передо мной дверь. – На это Линда ехидно заметила: «Но он же принадлежит ей», – имея в виду тебя…
– Очень скоро я выставлю его на аукцион.
– Тебе так нужны деньги?
– Пока нет, – сказала я. – Просто эти офорты мне не нравятся. И в любом случае мне было велено их продать.
– Повремени. По крайней мере пока, – сказал он. На нас надвигалась Линда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82