– гадала я. Свет моего радужного будущего мерк на глазах. «У меня достаточно свободного времени…» – звучал в ушах голос Саймона. Мое сердце сжалось. Черт бы побрал этого Спитери-младшего. В тюрьме?
– Он угнал машину, и у него нашли гашиш…
Ну, за это его, увы, не отлучат пожизненно от окантовки картин. А жаль. Я тяжело опустилась на стул.
– Господи, значит, мне придется-таки возвращаться?
Джоан заметно встревожилась.
– Да нет, зачем? – возразила она. – Я хочу сказать, что прекрасно справляюсь, и Рэг тоже. Манос, конечно, порой доставляет хлопоты, но свою работу делает. Мы можем…
– Манос?
– Сын мистера Спитери…
– Как, скажи на милость, он может делать свою работу, когда сидит в камере?
– Ох, тетушка Эм! – рассмеялась Джоан. – Это мой Чарли в кутузке, а не Манос.
– Чарли? Час от часу не легче! Ты что, опять с ним сошлась?! – На самом деле я готова была расцеловать ее на радостях.
– Это было ошибкой. Больше никогда не сделаю ничего такого, – угрюмо пообещала Грязнуля.
– Прости, – спохватилась я. Она передернула плечом. Надо сказать, что в целом она сейчас не напоминала раздавленного червяка, как бывало прежде, и я не преминула это отметить: – Ты хорошо выглядишь, Джоан.
– Вы тоже. – Она оглядела меня с ног до головы. – Можно даже сказать, что вы выглядите потрясающе.
– Вот видишь, что делают каких-нибудь несколько недель отдыха от однообразной работы… – я склонилась к ней через прилавок, – и отсутствие любовных неприятностей. Мне жаль, что с Чарли случилось такое несчастье.
– Ничего, между нами все равно все было кончено. Думаю, мне стоит вообще на время завязать. – Она вздохнула и аккуратно поправила образцы на витрине. – Из этого почти никогда ничего не выходит, ведь правда?
– Нуда. Если ждешь и надеешься, – чересчур бодро согласилась я. – Умерь свои ожидания, и, вполне вероятно, что-нибудь получится.
По дороге домой я купила открытку для Джилл: жеманная пара эдвардианских времен на фоне розового куста; у нее в руке зонтик, он – без шляпы, с пышными усами; их руки тянутся к одному и тому же бутону, едва не соприкасаясь. Подпись: «Любовь в цвету». Чтобы смягчить озорную выходку, я, как мне показалось, весьма остроумно, прибавила: «Только берегись шипов», а на обороте написала, что скоро позвоню, чтобы договориться, как организовать мой приезд в конце мая, и, опустив открытку в ящик, подумала: что – организовать? Например, двуспальную кровать? Мне припомнилась прелестная маленькая комнатка, где я обычно останавливалась, наезжая к ним, – с развевающимися на ветру занавесками и вышитым покрывалом на узкой кровати, в которой я чувствовала себя как балованное дитя. «Там, утомясь веселою игрой, царица любит отдыхать порой; из сброшенной змеей блестящей кожи – для феи покрывало там на ложе». Гм, а кто же не знает, что случилось с Титанией…
Завтра пойду на выставку Ауэрбаха и возьму для Сасси этот проклятый каталог, чтобы заткнуть ее. Она иногда бывает такой настырной. Шагая домой, я подумала: обратной дороги уже нет…
Глава 18
Папа и Джудит решили на время расстаться. Грустно и очень неприятно. Если бы не это, все у меня было бы очень, очень хорошо. Я так пока и не дождалась каталога! В чем дело? Я тебе что, уже безразлична? Мы работаем как сумасшедшие.
Я многому научилась. Он гораздо симпатичнее, чем ты можешь себе представить. Надеюсь, ты хорошо проводишь время, чем бы ты там ни занималась!
Верити, которая в настоящее время работала над инсценировкой, основанной на опыте Джоан, – весьма отдаленно, разумеется, основанной, потому что она переосмыслила свою героиню, сделав ее очень красивой, очень богатой и очень властной, – снова впала в уныние. Она пила минеральную воду, добавляя в нее несколько капель лимонного сока, это давало ощущение морального удовлетворения, но облегчения, в отличие от алкоголя, не приносило. Тем не менее, поклявшись не пить, она ни разу клятву не нарушила. Даже когда позвонил Марк и сообщил, что собирается встречаться с другой женщиной, но прежде желает знать, была ли Верити до конца искренна, когда написала ему, что между ними все кончено. Пока он говорил, она кусала кулак, чтобы ни единый всхлип, ни единый вздох не вырвался наружу, а по окончании его краткой речи ответила:
– Да, разумеется. Желаю удачи. Надеюсь, ты будешь счастлив.
Судя по его тону, Марк не был в этом так уж уверен, и ее благословение не доставило ему особого удовольствия.
Положив трубку и обращаясь к телефонному аппарату, Верити сказала: «В лучшем случае он блефует, в худшем – говорит правду. Но в обоих – выставляет себя тем дерьмом, каким и является на самом деле. Почему бы ему просто не оставить меня в покое?»
Вернувшись к компьютеру, она с ходу написала диалог между героиней и героем, в котором тот униженно просил прощения за все. Это принесло некоторое удовлетворение. Его пространные жалкие извинения плавно перетекали в авторский плач по всем женщинам, чья честь была поругана. Верити прекрасно понимала, что все это придется вычеркнуть, – герой не испытывал ни малейшей вины за то, что, будучи таким, какой есть, одновременно состоял в любовных отношениях как с героиней, так и с мужчиной. Это была пьеса о любвеобильных девяностых, так по крайней мере Верити «позиционировала» свой труд, и всякий намек на предубеждение был бы неуместен. Тем не менее сочинение подобной сцены явилось полезным упражнением, доставившим мстительное удовольствие. Она собиралась сохранить ее для следующего своего опуса. При той депрессии, в какой пребывала Верити, ко времени, когда она подошла бы к написанию очередного произведения, с любвеобильными девяностыми будет покончено, начнется беспощадный двадцать первый век, в котором извращенцев будут кастрировать, а женщин можно будет видеть, но не слышать… Верити смотрела на экран компьютера. – На сегодня вполне достаточно, – вслух произнесла она, понимая, что, если попытается продолжить, непременно скатится к цинизму. Завтра будет день – будет и пища. О Господи, зачем она так с ним говорила?! Может, поплакать? Но если плакать, решила она, то не в одиночестве. Четверть седьмого, солнце – точнехонько над нок-реей, и если Маргарет никуда не ушла, то она дома. Буржуазный интерес подруги к особям противоположного пола Верити находила захватывающим, воодушевляющим и – в этом она была совершенно уверена – обреченным на неудачу. Когда эта обреченность станет очевидной и для подруги, они с Маргарет сядут рядышком и все спокойно обсудят в своей обычной «пинг-понговой» манере: пять минут одна, пять – другая. Верити всегда раздражало, что подруга старалась избегать эмоциональных ловушек. Нормальная женщина должна бесстрашно ввязываться в бой, что-то выигрывать, что-то проигрывать, после чего покидать поле битвы, чтобы зализать раны в компании такой же израненной осколками снарядов наперсницы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
– Он угнал машину, и у него нашли гашиш…
Ну, за это его, увы, не отлучат пожизненно от окантовки картин. А жаль. Я тяжело опустилась на стул.
– Господи, значит, мне придется-таки возвращаться?
Джоан заметно встревожилась.
– Да нет, зачем? – возразила она. – Я хочу сказать, что прекрасно справляюсь, и Рэг тоже. Манос, конечно, порой доставляет хлопоты, но свою работу делает. Мы можем…
– Манос?
– Сын мистера Спитери…
– Как, скажи на милость, он может делать свою работу, когда сидит в камере?
– Ох, тетушка Эм! – рассмеялась Джоан. – Это мой Чарли в кутузке, а не Манос.
– Чарли? Час от часу не легче! Ты что, опять с ним сошлась?! – На самом деле я готова была расцеловать ее на радостях.
– Это было ошибкой. Больше никогда не сделаю ничего такого, – угрюмо пообещала Грязнуля.
– Прости, – спохватилась я. Она передернула плечом. Надо сказать, что в целом она сейчас не напоминала раздавленного червяка, как бывало прежде, и я не преминула это отметить: – Ты хорошо выглядишь, Джоан.
– Вы тоже. – Она оглядела меня с ног до головы. – Можно даже сказать, что вы выглядите потрясающе.
– Вот видишь, что делают каких-нибудь несколько недель отдыха от однообразной работы… – я склонилась к ней через прилавок, – и отсутствие любовных неприятностей. Мне жаль, что с Чарли случилось такое несчастье.
– Ничего, между нами все равно все было кончено. Думаю, мне стоит вообще на время завязать. – Она вздохнула и аккуратно поправила образцы на витрине. – Из этого почти никогда ничего не выходит, ведь правда?
– Нуда. Если ждешь и надеешься, – чересчур бодро согласилась я. – Умерь свои ожидания, и, вполне вероятно, что-нибудь получится.
По дороге домой я купила открытку для Джилл: жеманная пара эдвардианских времен на фоне розового куста; у нее в руке зонтик, он – без шляпы, с пышными усами; их руки тянутся к одному и тому же бутону, едва не соприкасаясь. Подпись: «Любовь в цвету». Чтобы смягчить озорную выходку, я, как мне показалось, весьма остроумно, прибавила: «Только берегись шипов», а на обороте написала, что скоро позвоню, чтобы договориться, как организовать мой приезд в конце мая, и, опустив открытку в ящик, подумала: что – организовать? Например, двуспальную кровать? Мне припомнилась прелестная маленькая комнатка, где я обычно останавливалась, наезжая к ним, – с развевающимися на ветру занавесками и вышитым покрывалом на узкой кровати, в которой я чувствовала себя как балованное дитя. «Там, утомясь веселою игрой, царица любит отдыхать порой; из сброшенной змеей блестящей кожи – для феи покрывало там на ложе». Гм, а кто же не знает, что случилось с Титанией…
Завтра пойду на выставку Ауэрбаха и возьму для Сасси этот проклятый каталог, чтобы заткнуть ее. Она иногда бывает такой настырной. Шагая домой, я подумала: обратной дороги уже нет…
Глава 18
Папа и Джудит решили на время расстаться. Грустно и очень неприятно. Если бы не это, все у меня было бы очень, очень хорошо. Я так пока и не дождалась каталога! В чем дело? Я тебе что, уже безразлична? Мы работаем как сумасшедшие.
Я многому научилась. Он гораздо симпатичнее, чем ты можешь себе представить. Надеюсь, ты хорошо проводишь время, чем бы ты там ни занималась!
Верити, которая в настоящее время работала над инсценировкой, основанной на опыте Джоан, – весьма отдаленно, разумеется, основанной, потому что она переосмыслила свою героиню, сделав ее очень красивой, очень богатой и очень властной, – снова впала в уныние. Она пила минеральную воду, добавляя в нее несколько капель лимонного сока, это давало ощущение морального удовлетворения, но облегчения, в отличие от алкоголя, не приносило. Тем не менее, поклявшись не пить, она ни разу клятву не нарушила. Даже когда позвонил Марк и сообщил, что собирается встречаться с другой женщиной, но прежде желает знать, была ли Верити до конца искренна, когда написала ему, что между ними все кончено. Пока он говорил, она кусала кулак, чтобы ни единый всхлип, ни единый вздох не вырвался наружу, а по окончании его краткой речи ответила:
– Да, разумеется. Желаю удачи. Надеюсь, ты будешь счастлив.
Судя по его тону, Марк не был в этом так уж уверен, и ее благословение не доставило ему особого удовольствия.
Положив трубку и обращаясь к телефонному аппарату, Верити сказала: «В лучшем случае он блефует, в худшем – говорит правду. Но в обоих – выставляет себя тем дерьмом, каким и является на самом деле. Почему бы ему просто не оставить меня в покое?»
Вернувшись к компьютеру, она с ходу написала диалог между героиней и героем, в котором тот униженно просил прощения за все. Это принесло некоторое удовлетворение. Его пространные жалкие извинения плавно перетекали в авторский плач по всем женщинам, чья честь была поругана. Верити прекрасно понимала, что все это придется вычеркнуть, – герой не испытывал ни малейшей вины за то, что, будучи таким, какой есть, одновременно состоял в любовных отношениях как с героиней, так и с мужчиной. Это была пьеса о любвеобильных девяностых, так по крайней мере Верити «позиционировала» свой труд, и всякий намек на предубеждение был бы неуместен. Тем не менее сочинение подобной сцены явилось полезным упражнением, доставившим мстительное удовольствие. Она собиралась сохранить ее для следующего своего опуса. При той депрессии, в какой пребывала Верити, ко времени, когда она подошла бы к написанию очередного произведения, с любвеобильными девяностыми будет покончено, начнется беспощадный двадцать первый век, в котором извращенцев будут кастрировать, а женщин можно будет видеть, но не слышать… Верити смотрела на экран компьютера. – На сегодня вполне достаточно, – вслух произнесла она, понимая, что, если попытается продолжить, непременно скатится к цинизму. Завтра будет день – будет и пища. О Господи, зачем она так с ним говорила?! Может, поплакать? Но если плакать, решила она, то не в одиночестве. Четверть седьмого, солнце – точнехонько над нок-реей, и если Маргарет никуда не ушла, то она дома. Буржуазный интерес подруги к особям противоположного пола Верити находила захватывающим, воодушевляющим и – в этом она была совершенно уверена – обреченным на неудачу. Когда эта обреченность станет очевидной и для подруги, они с Маргарет сядут рядышком и все спокойно обсудят в своей обычной «пинг-понговой» манере: пять минут одна, пять – другая. Верити всегда раздражало, что подруга старалась избегать эмоциональных ловушек. Нормальная женщина должна бесстрашно ввязываться в бой, что-то выигрывать, что-то проигрывать, после чего покидать поле битвы, чтобы зализать раны в компании такой же израненной осколками снарядов наперсницы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82