!
– Да, – подтвердила Маргарет. – Завтра в половине восьмого. И может, вы видите меня в последний раз!
– Откуда тебе знать, что он не насильник? – Верити не обратила внимания на шутку.
Колин разрывался между желаниями сказать еще какую-нибудь колкость и вступиться за мужской род. К счастью для своих ноздрей, он выбрал последнее.
– Думаю, это просто истерия, которую сеет желтая пресса.
– Черта с два! – взвилась Верити. – Расскажите это оператору службы доверия по делам об изнасиловании!
В кухне кавардак, наверху надо пропылесосить полы (почему, собственно, только наверху?), вычистить ванну, и задний двор выглядит, как Ипр после битвы на полотне Пола Нэша. Работы непочатый край, подумала Маргарет.
– Он не насильник, Верити. Он архитектор, – сказала она вслух. – И мне кажется, очень милый человек. – Оба утверждения соответствовали действительности, и это дало ей силы. И она, в свою очередь, нанесла удар: – А ты познакомилась с Марком на почте, и, насколько я помню, шторы твоей спальни наутро после вашего первого свидания очень долго оставались задернутыми…
– Посмотри на меня – видишь, чем это кончается, – скорбно вздохнула Верити. Ее замечание должно было бы отчасти убеждать, но не убедило.
После их ухода Маргарет продолжила уборку. Верити, кажется, удалось успокоить, и Колин вынужден был заткнуться со своими ядовитыми насмешками. Оглядывая собственный дом, свежий и опрятный, Маргарет почувствовала себя гораздо лучше. Надо не забыть сменить постельное белье и повесить на окна что-нибудь более стильное, чем эти увядшие розы на бежевом фоне, купленные на распродаже в «Баркерз», – шторы оказались так дешевы, что невозможно было устоять. Роджер против них не возражал, а вот Оксфорду они наверняка не понравятся. Маргарет припомнила, как его смутило ее упоминание об интимных отношениях. «Это случится…» Ну конечно, что еще он мог сказать в лишенной какой бы то ни было интимности дневной атмосфере сельского паба? То ли дело – после бокала вина и изысканного ужина, в присутствии дамы, ищущей любовника по объявлению… «Так где мой деньрожденный подарок?..» С Роджером все было необременительно: иногда постель наутро казалась вообще нетронутой.
Верити за руку простилась с Колином у ворот и неторопливо побрела восвояси. Колин отъехал от дома, после всех этих разговоров о сексе ощущая некоторое напряжение внизу живота. Можно было бы заехать к девушке из шоколадного магазина, с которой он уже несколько раз встречался… Вдруг он вспомнил, опустил взгляд и содрогнулся: на нем была старая рубашка Роджера. Нет, домой – переодеться! А уж потом – на ночную охоту за развлечениями. Объявления? Да кому они нужны!
Глава 19
Нужно назначить время, когда мы сможем поговорить наконец по телефону. А то либо меня нет, либо тебя – кстати, ты мне так и не рассказала, где пропадаешь. Я постоянно думаю о тебе. И я намерена устроить папе выставку в Лондоне. Как ты считаешь, где это можно сделать?
Я поймала себя на мысли, что кровать, будто какое-то властное чудовище, неодолимо притягивает меня к себе. Вообще кровать – чрезвычайно вульгарный символ.
Тем не менее, думаю, это лучшее место для любви, потому что она удобная, мягкая и на ней можно хорошо выспаться потом (или во время, если иметь в виду моего бывшего)… хотя в то же время она всегда казалась мне слишком домашним для бурных утех предметом обстановки. Моей кровати было пять лет, и, если не считать наших редких и вялых схваток с Роджером, она вела вполне невинную жизнь.
Я сменила постельное белье на менее яркое, окинула взглядом знакомый прямоугольник и покачала головой. Нет, не годится. Но если кровать не годится, подумала я, сидя у туалетного столика за полчаса до назначенного срока, то я по крайней мере должна соответствовать – и принялась накладывать макияж. Я малевала, стирала, снова малевала, но все впустую: физиономия больше напоминала беспорядочно заляпанную палитру, чем изысканную картину. В конце концов я умылась и за пять минут до его прихода быстро нанесла на лицо несколько обычных штрихов. Избыток косметики был неуместен еще и потому, что оделась я весьма смело – в костюм от «Страстей». К тому же мои волосы радикально изменили цвет. О Лондонской кирпичной компании я старалась не думать, предпочитая квалифицировать свою новую масть как цвет прелого винограда. По замыслу моя прическа должна была напоминать пышный ореол Глорианы. И вообще, в его письме ведь не было сказано: «Рыжих прошу не беспокоиться».
Мы созвонились накануне, чтобы подтвердить время и место. Он сказал, что с нетерпением ждет новой встречи. Я ответила: «Взаимно». Всего одно слово. Не слишком романтично, подумала я, кладя трубку, но тут же успокоила себя: ничего, просто сказывается отсутствие практики, со временем научусь. Научусь – чему? Ах, Господи, да всему, что нужно. Потребовалось некоторое усилие, чтобы свыкнуться с мыслью, что это действительно нужно и я этого хочу, потому что вся моя деятельность начинала представляться мне чем-то ужасно надуманным, искусственным.
Окоченение конечностей в подобных случаях, видимо, неизбежно…
Чтобы отвлечься, я стала думать о другом. Днем сходила-таки на выставку Ауэрбаха и встретила там Риса Фишера. Он был сама любезность, но о моих волосах отозвался сдержанно. «Чуточку ярковато» – так он выразился. На что я заметила, что по сравнению с некоторыми представителями семейства Ауэрбах выгляжу как бесцветный мотылек. И пояснила:
– У меня роман. И я собираюсь во всем следовать примеру Елизаветы Тюдор. В том числе и в выборе цвета волос, – закончила я дерзко.
Фишер – большой мастер ни при каких обстоятельствах не выдавать своего удивления. Поэтому он просто сказал:
– Она являла собой непревзойденный образец искусства барокко – изобильная вычурность, скрывающая структуру. Обманщица с невинным видом и железной волей.
– Именно так, – жизнерадостно согласилась я.
– А кто исполняет роль Эссекса?
Я шутливо показала искусствоведу нос.
Мы немного походили по выставке, она оказалась очень хороша. Саския была совершенно права, настаивая, чтобы я ее посетила. Было бы непростительной глупостью не полюбоваться на прототип, коему я всегда буду подражать в душе, несмотря на все метафорические гофрированные воротники и юбки с фижмами. Пока мы осматривали картины, Фишер с озорным выражением лица сообщил мне, что вокруг мортимеровской коллекции создалась патовая ситуация и я не должна в ближайшее время ничего предпринимать в отношении офортов Пикассо. И вообще не должна ничего делать, не посоветовавшись с ним.
– Это касается жизни в целом или только картин? – поинтересовалась я.
– Жизнь, искусство – я их не разделяю, – иронически заметил Рис.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
– Да, – подтвердила Маргарет. – Завтра в половине восьмого. И может, вы видите меня в последний раз!
– Откуда тебе знать, что он не насильник? – Верити не обратила внимания на шутку.
Колин разрывался между желаниями сказать еще какую-нибудь колкость и вступиться за мужской род. К счастью для своих ноздрей, он выбрал последнее.
– Думаю, это просто истерия, которую сеет желтая пресса.
– Черта с два! – взвилась Верити. – Расскажите это оператору службы доверия по делам об изнасиловании!
В кухне кавардак, наверху надо пропылесосить полы (почему, собственно, только наверху?), вычистить ванну, и задний двор выглядит, как Ипр после битвы на полотне Пола Нэша. Работы непочатый край, подумала Маргарет.
– Он не насильник, Верити. Он архитектор, – сказала она вслух. – И мне кажется, очень милый человек. – Оба утверждения соответствовали действительности, и это дало ей силы. И она, в свою очередь, нанесла удар: – А ты познакомилась с Марком на почте, и, насколько я помню, шторы твоей спальни наутро после вашего первого свидания очень долго оставались задернутыми…
– Посмотри на меня – видишь, чем это кончается, – скорбно вздохнула Верити. Ее замечание должно было бы отчасти убеждать, но не убедило.
После их ухода Маргарет продолжила уборку. Верити, кажется, удалось успокоить, и Колин вынужден был заткнуться со своими ядовитыми насмешками. Оглядывая собственный дом, свежий и опрятный, Маргарет почувствовала себя гораздо лучше. Надо не забыть сменить постельное белье и повесить на окна что-нибудь более стильное, чем эти увядшие розы на бежевом фоне, купленные на распродаже в «Баркерз», – шторы оказались так дешевы, что невозможно было устоять. Роджер против них не возражал, а вот Оксфорду они наверняка не понравятся. Маргарет припомнила, как его смутило ее упоминание об интимных отношениях. «Это случится…» Ну конечно, что еще он мог сказать в лишенной какой бы то ни было интимности дневной атмосфере сельского паба? То ли дело – после бокала вина и изысканного ужина, в присутствии дамы, ищущей любовника по объявлению… «Так где мой деньрожденный подарок?..» С Роджером все было необременительно: иногда постель наутро казалась вообще нетронутой.
Верити за руку простилась с Колином у ворот и неторопливо побрела восвояси. Колин отъехал от дома, после всех этих разговоров о сексе ощущая некоторое напряжение внизу живота. Можно было бы заехать к девушке из шоколадного магазина, с которой он уже несколько раз встречался… Вдруг он вспомнил, опустил взгляд и содрогнулся: на нем была старая рубашка Роджера. Нет, домой – переодеться! А уж потом – на ночную охоту за развлечениями. Объявления? Да кому они нужны!
Глава 19
Нужно назначить время, когда мы сможем поговорить наконец по телефону. А то либо меня нет, либо тебя – кстати, ты мне так и не рассказала, где пропадаешь. Я постоянно думаю о тебе. И я намерена устроить папе выставку в Лондоне. Как ты считаешь, где это можно сделать?
Я поймала себя на мысли, что кровать, будто какое-то властное чудовище, неодолимо притягивает меня к себе. Вообще кровать – чрезвычайно вульгарный символ.
Тем не менее, думаю, это лучшее место для любви, потому что она удобная, мягкая и на ней можно хорошо выспаться потом (или во время, если иметь в виду моего бывшего)… хотя в то же время она всегда казалась мне слишком домашним для бурных утех предметом обстановки. Моей кровати было пять лет, и, если не считать наших редких и вялых схваток с Роджером, она вела вполне невинную жизнь.
Я сменила постельное белье на менее яркое, окинула взглядом знакомый прямоугольник и покачала головой. Нет, не годится. Но если кровать не годится, подумала я, сидя у туалетного столика за полчаса до назначенного срока, то я по крайней мере должна соответствовать – и принялась накладывать макияж. Я малевала, стирала, снова малевала, но все впустую: физиономия больше напоминала беспорядочно заляпанную палитру, чем изысканную картину. В конце концов я умылась и за пять минут до его прихода быстро нанесла на лицо несколько обычных штрихов. Избыток косметики был неуместен еще и потому, что оделась я весьма смело – в костюм от «Страстей». К тому же мои волосы радикально изменили цвет. О Лондонской кирпичной компании я старалась не думать, предпочитая квалифицировать свою новую масть как цвет прелого винограда. По замыслу моя прическа должна была напоминать пышный ореол Глорианы. И вообще, в его письме ведь не было сказано: «Рыжих прошу не беспокоиться».
Мы созвонились накануне, чтобы подтвердить время и место. Он сказал, что с нетерпением ждет новой встречи. Я ответила: «Взаимно». Всего одно слово. Не слишком романтично, подумала я, кладя трубку, но тут же успокоила себя: ничего, просто сказывается отсутствие практики, со временем научусь. Научусь – чему? Ах, Господи, да всему, что нужно. Потребовалось некоторое усилие, чтобы свыкнуться с мыслью, что это действительно нужно и я этого хочу, потому что вся моя деятельность начинала представляться мне чем-то ужасно надуманным, искусственным.
Окоченение конечностей в подобных случаях, видимо, неизбежно…
Чтобы отвлечься, я стала думать о другом. Днем сходила-таки на выставку Ауэрбаха и встретила там Риса Фишера. Он был сама любезность, но о моих волосах отозвался сдержанно. «Чуточку ярковато» – так он выразился. На что я заметила, что по сравнению с некоторыми представителями семейства Ауэрбах выгляжу как бесцветный мотылек. И пояснила:
– У меня роман. И я собираюсь во всем следовать примеру Елизаветы Тюдор. В том числе и в выборе цвета волос, – закончила я дерзко.
Фишер – большой мастер ни при каких обстоятельствах не выдавать своего удивления. Поэтому он просто сказал:
– Она являла собой непревзойденный образец искусства барокко – изобильная вычурность, скрывающая структуру. Обманщица с невинным видом и железной волей.
– Именно так, – жизнерадостно согласилась я.
– А кто исполняет роль Эссекса?
Я шутливо показала искусствоведу нос.
Мы немного походили по выставке, она оказалась очень хороша. Саския была совершенно права, настаивая, чтобы я ее посетила. Было бы непростительной глупостью не полюбоваться на прототип, коему я всегда буду подражать в душе, несмотря на все метафорические гофрированные воротники и юбки с фижмами. Пока мы осматривали картины, Фишер с озорным выражением лица сообщил мне, что вокруг мортимеровской коллекции создалась патовая ситуация и я не должна в ближайшее время ничего предпринимать в отношении офортов Пикассо. И вообще не должна ничего делать, не посоветовавшись с ним.
– Это касается жизни в целом или только картин? – поинтересовалась я.
– Жизнь, искусство – я их не разделяю, – иронически заметил Рис.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82