Это оно и есть! Мясо, разложившееся до жижи. Чистый гной.
Меня передернуло. А над потеками роями вились огромные мухи, и я своими глазами увидел, как несколько жирных мух сели на масляно блестящую полосу на столе, а в следующее мгновение застывшая жижа запузырилась и захлестнула насекомых всех разом. От этого всплеска поднялась волна совсем уже удушливой вони. Я отступил, зажав рот рукой. В жиже мелькнуло что-то вроде обрывка ткани.
Кожа! Не куриная кожица, не остаток кроличьей шкуры, а человеческая кожа!
Тошнота выплеснулась из горла на язык, оставшиеся в живых мухи зажужжали вдвое громче, а на потеке, протянувшемся через окно, вдруг тоже вздулись пузыри—и сложились в подобие человеческого лица.
Потому что вся эта гниль не так уж давно была человеком. Пока его не разрубили на части и не закрепили окровавленные куски плоти на кухне как символы… победы.
Я не думал, над чем или над кем была одержана эта победа. Вылетел из дому как ошпаренный, чуть не сбив столик в коридоре. Рвота заполнила рот и носоглотку, но у меня каким-то чудом нашлись силы выбежать со двора, и согнулся я уже на улице, ухватившись за забор. Делберт возник рядом как из-под земли. Мой вид не вызвал у него отвращения, и возможность испачкаться в отвратительных брызгах не пугала.
— Мистер Хиллбери, вы в порядке? — повторял он, стоя на расстоянии вытянутой руки. — Что вы там увидели?
— Что за дрянь? — пробормотал я, отплевываясь. — Как такое может быть в доме? Как они живут рядом с этим.
Я обращался то ли к самому себе, то ли к богу — точно не знал, но ответил мальчик:
— Ничего страшного.
Простота и уверенность его ответа привели меня в чувство, как поднесенный к носу нашатырь. Захотелось рассмеяться прямо ему в глаза. Но во рту и в горле еще слишком сильно жгло кислятиной, от смеха стало бы хуже.
— Ничего страшного, сэр, — повторил Делберт.
— Ты так считаешь? — я сплюнул в последний раз и выпрямился. Солнце поступило бы очень благородно, зайди оно сейчас за какое-нибудь облачко и перестань лупить лучами мне в лицо. Но, похоже, это было особое моухейское солнце, сволочное, как некоторые местные жители. — Эта кухня — помесь скотобойни с открытой могилой.
— Там чисто, — мотнул головой мальчишка. — Можете пойти проверить. У Маккини всегда дом вылизан, миссис Молли — страшная чистюля.
Я оглянулся на распахнутую дверь. Нет уж, этого порога я больше ни разу не переступлю. Плевать, что скорее всего Делберт прав и никаких разложившихся останков в доме Маккини нет, а изгвазданная кухня — такая же галлюцинация, как и раздавленные птицы.
— Я готов поверить, что у меня опухоль мозга, — буркнул я.
— Все нормально. — Делберт понизил голос до шепота: — Такое со всеми бывает, кто сюда приезжает. Три-четыре дня — и пройдет.
— Что «такое»? Ты хоть знаешь, о чем говоришь?
— Вы видите всякую мерзость. Трупы. Или части трупов. Чувствуете вонь. Одному человеку пару лет назад казалось, что у него ноги облеплены коровьими лепешками. Он из-за этого дрыгал ими, как ненормальный.
— И что дальше?
— Прошло. Мистер Риденс тоже в первые дни видел дохлых котов на пустом месте. Он сам мне это рассказывал.
— Со мной началось еще по дороге. Делберт пожал плечами.
— Наверное, вы особо чувствительный. Заранее уловили, что вас ждет. Ну, знаете, как люди, которые билет на самолет сдают перед самым вылетом, а через полчаса этот самолет разбивается.
Поверить в такую версию было если не легче, то приятнее, чем в опухоль мозга. Только слишком уж по-заговорщицки она прозвучала: Делберт говорил все тише и тише, последние слова еле удалось разобрать.
— Почему ты шепчешь? — спросил я. — Вокруг ведь никого нет.
Он отвел глаза и не ответил.
— А откуда эти глюки вообще берутся? — не отставал я. — Что здесь, воздух особенный?
— Спросите что полегче, — ощетинился вдруг Делберт. И как от участия — к злости, мгновенно перешел от шепота к крику: — Слушай, отец просил, чтобы вы ему помогли!
Окрик адресовался Дольфу Маккини, идущему к нам от ближнего поля по той самой тропинке, которая вчера увела от меня близняшек. Вспомнив о них, я почувствовал себя спокойнее. Отравленным местный воздух явно не был, раз, дыша им, вырастали такие красавицы.
— А ты какого хрена здесь торчишь? — еще громче удивился Дольф.
Его голос словно разбудил спящее королевство. Я услышал хлопки дверей у себя за спиной — как выстрелы дуплетом.
— Здравствуйте, мистер Хиллбери! — звонко выкрикнул юный голосок, серебристый, как волосы его хозяйки под солнечными лучами.
— Эге, мистер Хиллбери! — подхватил бас с другой стороны улицы. — Заходите, поболтаем!
Кажется, фамилия этого мужчины, стоящего на своем крыльце в гордой позе Хозяина (особенно эффектно выглядела растопыренная пятерня, не упершаяся, а скорее навалившаяся на тонкие перильца), была Стейн. Или Стайн. Имени я не помнил. И когда пожал его руку, не вспомнил.
От выстроенных полукругом домов к нам спешил, опираясь на трость, седой старик, а в паре ярдов за ним семенила Линда Биннс. Ей не мешало бы заглянуть в зеркало и расчесаться, перед тем как выскакивать на улицу. Дверь убогого домика в центре полукруга распахнулась секундой позже, и у меня отвисла челюсть. Я забыл даже о том, что со своего двора на меня глядят девочки О'Доннел: из домишка, похожего на сарай, выскочила полная дамочка с волосами, закрученными в тугие кольца. Та самая, что в мотеле швырнула мне в спину пробку от «Спрайта». И это не чертовщина?!
— Отец! — крикнул Дольф Маккини. Делберт уже стоял перед ним и что-то быстро бормотал, наверное, пояснял, зачем понадобился мне. Айрис О'Доннел вышла со двора и прислушивалась к их разговору. Айлин, улыбаясь, оперлась на забор.
Я продолжал пялиться на «старую знакомую». Точно, те же кудряшки и халат в цветочек. У нее что, другой одежды нет? И шла она так, будто трезвой никогда не бывала. Покачивалась, подергивалась. С ее комплекцией это выглядело клоунадой, но мне было не до смеха.
— Мистер Хиллбери, вы плохо себя чувствуете? Из-за дома Маккини появилась миссис Гарделл и налетела на меня с энергичностью больничной сиделки, проходящей испытательный срок.
— Отчего это с вами? От моей еды наизнанку не вывернет. Что-то еще ели? Или выпили все-таки, когда я ушла?
— Ничего я не пил.
— А пить надо, — влезла в разговор курчавая дама. Полы ее халата расходились, показывая толстые ноги с проступившими каракулями набрякших вен. — Только не дрянь всякую, а «Четыре розы». «Четыре розы», милый мой, — и ничего больше.
— Куда вы уставились? — миссис Гарделл потянула меня за рукав. — Опомнитесь, мистер Хиллбери, чего это вы на пустоту смотрите?
— Эта женщина… в халате…
Никакой женщины в халате на улице не было. Я завертел шеей, и глаза у меня, наверное, стали безумными,
как у Джейка ночью
но миссис Гарделл не испугалась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110