А ведь эта парша гораздо опаснее чумы, которая редко поражает близких больного, а стариков почти и вовсе не трогает; тех же, кого затронет, либо скоро избавляет от мук, либо возвращает к жизни и здоровью еще более чистыми, чем до болезни. Парша — не что иное как вечная смерть или, сказать вернее, погребение: человека обмазывают мазями и увертывают бинтами, в точности как мертвое тело.
Петроний. Истинная правда. Против этого столь пагубного недуга должно было принять хотя бы те же меры, какие принимаются против проказы. А если и этого чересчур много, пусть никто не дается брить бороду и не ходит к цирюльнику.
Габриэль. А если бы оба не раскрывали рта?
Петроний. Зараза выходит через ноздри.
Габриэль. Ну, этой беде можно помочь.
Петроний. Каким образом?
Габриэль. Надевать маску, как у алхимиков: глаза будут прикрыты стеклянными оконцами, а дышать — через рог, который под мышкою протянется к спине.
Петроний. Хорошо бы, если только можно не бояться прикосновения пальцев, простыни, гребня и ножниц.
Габриэль. Стало быть, всего лучше — отпустить бороду до колен.
Петроний. Видимо, так. И затем надо издать указ, чтобы никто не совмещал в одном лице цирюльника и хирурга.
Габриэль. Ты обрекаешь цирюльников на голод.
Петроний. Пусть сократят расходы, а плату за бритье немного повысят.
Габриэль. Дельно.
Петроний. Далее, нужен закон, чтобы каждый пил из своего стакана.
Габриэль. Англия едва ли примет такой закон.
Петроний. И чтобы двоим в одной постели не спать, за исключением лишь супругов.
Габриэль. Верно.
?етроний. Кроме того, чтобы постояльцу в гостинице не стлали простыню, на которой уже кто-то лежал.
Габриэль. А как быть с немцами, которые стирают белье едва ли не в год два раза?
Петроний. Пусть зададут работу своим прачкам. Наконец, следует отменить приветственный поцелуй, хотя обычай этот старинный.
Габриэль. Даже в храмах божиих?
Петроний. Пусть каждый касается оскулария рукой.
Габриэль. Что скажешь о беседах?
Петроний. Надо избегать гомеровского ???? ???? ???????. А кто слушает, пусть крепко сжимает губы.
Габриэль. Столько законов, что и на двенадцати таблицах не уместятся!
Петроний. Но что бы ты все-таки посоветовал несчастной девушке?
Габриэль. Что бы я ей посоветовал? Чтобы она была несчастна по своей воле — так легче переносить несчастье. И чтобы супружескому поцелую подставляла не губы, а руку, а в супружескую постель ложилась вооруженной.
Петроний. Куда ты отсюда направляешься?
Габриэль. Прямо к своему столу.
Петроний. Зачем?
Габриэль. Напишу эпитафию — вместо эпиталамы, которой от меня ждут.
Циклоп, или Евангелиефор
Канний. Полифем
Канний. На кого ты здесь охотишься, Полифем?
Полифем. На кого, спрашиваешь, охочусь? Без собак и без рогатины?
Канний. Видно, на какую-нибудь нимфу-гамадриаду.
Полифем. Прекрасно угадал. А вот и охотничья сеть.
Канний. Что я вижу? Вакх в львиной шкуре, Полифем с книгою! ???? ????????.
Полифем. Не только шафрановым цветом расписал я эту книжку, но и красным и синим.
Канний. Я тебе не про шафран говорю. Я сказал греческую пословицу. А книжка, наверно, военная — защищена медными застежками, шишками и пластинами.
Полифем. Посмотри повнимательней.
Канний. Да, вижу. Очень красиво. Но украшений еще мало.
Полифем. Чего не хватает?
Канний. Твоего герба.
Полифем. Какого герба?
Канний. Головы Силена, выглядывающей из бочки. Но какой предмет она изъясняет? Искусство выпивать?
Полифем. Берегись! Изречешь кощунство ненароком!
Канний. Что же это? Уж не божественное ли что-нибудь?
Полифем. Божественнее нет ничего на свете. Это Евангелие.
Канний. ????????! Что Полифему до Евангелия?
Полифем. Ты еще спроси: «Что христианину до Христа»?
Канний. Не знаю, не знаю, но тебе скорее подошла бы алебарда. Если бы мне повстречался незнакомец с такою наружностью в море, я бы принял его за пирата, если бы в лесу — за разбойника.
Полифем. Но как раз этому и учит нас Евангелие — чтобы мы никого не судили по наружности. Подобно тому как под серою рясой нередко скрывается душа тирана, так иной раз коротко остриженная голова, курчавая борода, грозные брови, свирепые глаза, шляпа с перьями, военный плащ, сапоги с прорезями прикрывают евангельскую душу.
Канний. Отчего же нет? Иной раз и под волчьей шерстью скрывается овца, и, — если верить басням, — под львиною шкурой осел.
Полифем. Скажу больше: я знаю человека, у которого на голове баран, а в сердце лисица. Ему я хотел бы пожелать, чтобы глаза у него оставались черные, друзья же были белы как снег, и чтобы нрав его сделался золотым с такою же легкостью, с какою покрывается загаром его лицо.
Канний. Если человек в бараньей шапке носит на голове целого барана, как же, спрашивается, нагружен ты, если на голове у тебя баран вместе со страусом? На мой взгляд, это еще глупее — на голове носить птицу, а в сердце осла!
Полифем. Язвишь…
Канний. Но было бы чудесно, если бы не только ты убрал разными украшениями Евангелие, но и оно, в свою очередь, украсило тебя. Ты разрисовал его яркими красками; если бы оно наделило тебя добрыми нравами!
Полифем. Об этом мы позаботимся.
Канний. По всегдашнему вашему обыкновению.
Полифем. Но довольно злословия. Скажи, ты что, решительно осуждаешь всех, кто не расстается с Евангелием?
Канний. Нисколько. Кто нес на себе Христа, зовется Христофором, то есть Христоносцем. Ты носишь с собою Евангелие и вместо Полифема должен называться Евангелиефором.
Полифем. Но ты не считаешь, что носить Евангелие — это святое дело?
Канний. Нет, если только ты не признаешь, что самые святые существа в мире — это ослы.
Полифем. Как так?
Канний. Да ведь одного осла довольно, чтобы нести три тысячи подобных книжек. Я уверен, что и ты поднял бы этот груз, если приладить тебе на спину хорошее вьючное седло.
Полифем. Ничего странного не будет, если мы и признаем святость за ослом, — ведь он тоже нес на себе Христа.
Канний. Такую святость можешь взять себе всю Целиком. И если хочешь, я еще подарю тебе останки того осла, на котором сидел Христос: будешь их лобызать.
Полифем. Ты окажешь мне неоценимую услугу: этот осел освящен прикосновением тела Христова.
Канний. Но Христа касались и те, что били его по Щекам.
Полифем. Ну, пожалуйста, скажи серьезно, разве не благочестиво повсюду носить с собою книгу Евангелия?
Канний. Благочестиво, если в этом нет лицемерия, если это действительно так.
Полифем. Лицемерие оставим монахам. У солдата какое лицемерие?
Канний. Но прежде всего объясни мне, как ты понимаешь лицемерие.
Полифем. Это когда напоказ выставляешь одно, а в душе скрыто другое.
Канний. Но что выставляет напоказ тот, кто повсюду носит Евангелие? Не евангельскую ли жизнь?
Полифем. Думаю, что да.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153
Петроний. Истинная правда. Против этого столь пагубного недуга должно было принять хотя бы те же меры, какие принимаются против проказы. А если и этого чересчур много, пусть никто не дается брить бороду и не ходит к цирюльнику.
Габриэль. А если бы оба не раскрывали рта?
Петроний. Зараза выходит через ноздри.
Габриэль. Ну, этой беде можно помочь.
Петроний. Каким образом?
Габриэль. Надевать маску, как у алхимиков: глаза будут прикрыты стеклянными оконцами, а дышать — через рог, который под мышкою протянется к спине.
Петроний. Хорошо бы, если только можно не бояться прикосновения пальцев, простыни, гребня и ножниц.
Габриэль. Стало быть, всего лучше — отпустить бороду до колен.
Петроний. Видимо, так. И затем надо издать указ, чтобы никто не совмещал в одном лице цирюльника и хирурга.
Габриэль. Ты обрекаешь цирюльников на голод.
Петроний. Пусть сократят расходы, а плату за бритье немного повысят.
Габриэль. Дельно.
Петроний. Далее, нужен закон, чтобы каждый пил из своего стакана.
Габриэль. Англия едва ли примет такой закон.
Петроний. И чтобы двоим в одной постели не спать, за исключением лишь супругов.
Габриэль. Верно.
?етроний. Кроме того, чтобы постояльцу в гостинице не стлали простыню, на которой уже кто-то лежал.
Габриэль. А как быть с немцами, которые стирают белье едва ли не в год два раза?
Петроний. Пусть зададут работу своим прачкам. Наконец, следует отменить приветственный поцелуй, хотя обычай этот старинный.
Габриэль. Даже в храмах божиих?
Петроний. Пусть каждый касается оскулария рукой.
Габриэль. Что скажешь о беседах?
Петроний. Надо избегать гомеровского ???? ???? ???????. А кто слушает, пусть крепко сжимает губы.
Габриэль. Столько законов, что и на двенадцати таблицах не уместятся!
Петроний. Но что бы ты все-таки посоветовал несчастной девушке?
Габриэль. Что бы я ей посоветовал? Чтобы она была несчастна по своей воле — так легче переносить несчастье. И чтобы супружескому поцелую подставляла не губы, а руку, а в супружескую постель ложилась вооруженной.
Петроний. Куда ты отсюда направляешься?
Габриэль. Прямо к своему столу.
Петроний. Зачем?
Габриэль. Напишу эпитафию — вместо эпиталамы, которой от меня ждут.
Циклоп, или Евангелиефор
Канний. Полифем
Канний. На кого ты здесь охотишься, Полифем?
Полифем. На кого, спрашиваешь, охочусь? Без собак и без рогатины?
Канний. Видно, на какую-нибудь нимфу-гамадриаду.
Полифем. Прекрасно угадал. А вот и охотничья сеть.
Канний. Что я вижу? Вакх в львиной шкуре, Полифем с книгою! ???? ????????.
Полифем. Не только шафрановым цветом расписал я эту книжку, но и красным и синим.
Канний. Я тебе не про шафран говорю. Я сказал греческую пословицу. А книжка, наверно, военная — защищена медными застежками, шишками и пластинами.
Полифем. Посмотри повнимательней.
Канний. Да, вижу. Очень красиво. Но украшений еще мало.
Полифем. Чего не хватает?
Канний. Твоего герба.
Полифем. Какого герба?
Канний. Головы Силена, выглядывающей из бочки. Но какой предмет она изъясняет? Искусство выпивать?
Полифем. Берегись! Изречешь кощунство ненароком!
Канний. Что же это? Уж не божественное ли что-нибудь?
Полифем. Божественнее нет ничего на свете. Это Евангелие.
Канний. ????????! Что Полифему до Евангелия?
Полифем. Ты еще спроси: «Что христианину до Христа»?
Канний. Не знаю, не знаю, но тебе скорее подошла бы алебарда. Если бы мне повстречался незнакомец с такою наружностью в море, я бы принял его за пирата, если бы в лесу — за разбойника.
Полифем. Но как раз этому и учит нас Евангелие — чтобы мы никого не судили по наружности. Подобно тому как под серою рясой нередко скрывается душа тирана, так иной раз коротко остриженная голова, курчавая борода, грозные брови, свирепые глаза, шляпа с перьями, военный плащ, сапоги с прорезями прикрывают евангельскую душу.
Канний. Отчего же нет? Иной раз и под волчьей шерстью скрывается овца, и, — если верить басням, — под львиною шкурой осел.
Полифем. Скажу больше: я знаю человека, у которого на голове баран, а в сердце лисица. Ему я хотел бы пожелать, чтобы глаза у него оставались черные, друзья же были белы как снег, и чтобы нрав его сделался золотым с такою же легкостью, с какою покрывается загаром его лицо.
Канний. Если человек в бараньей шапке носит на голове целого барана, как же, спрашивается, нагружен ты, если на голове у тебя баран вместе со страусом? На мой взгляд, это еще глупее — на голове носить птицу, а в сердце осла!
Полифем. Язвишь…
Канний. Но было бы чудесно, если бы не только ты убрал разными украшениями Евангелие, но и оно, в свою очередь, украсило тебя. Ты разрисовал его яркими красками; если бы оно наделило тебя добрыми нравами!
Полифем. Об этом мы позаботимся.
Канний. По всегдашнему вашему обыкновению.
Полифем. Но довольно злословия. Скажи, ты что, решительно осуждаешь всех, кто не расстается с Евангелием?
Канний. Нисколько. Кто нес на себе Христа, зовется Христофором, то есть Христоносцем. Ты носишь с собою Евангелие и вместо Полифема должен называться Евангелиефором.
Полифем. Но ты не считаешь, что носить Евангелие — это святое дело?
Канний. Нет, если только ты не признаешь, что самые святые существа в мире — это ослы.
Полифем. Как так?
Канний. Да ведь одного осла довольно, чтобы нести три тысячи подобных книжек. Я уверен, что и ты поднял бы этот груз, если приладить тебе на спину хорошее вьючное седло.
Полифем. Ничего странного не будет, если мы и признаем святость за ослом, — ведь он тоже нес на себе Христа.
Канний. Такую святость можешь взять себе всю Целиком. И если хочешь, я еще подарю тебе останки того осла, на котором сидел Христос: будешь их лобызать.
Полифем. Ты окажешь мне неоценимую услугу: этот осел освящен прикосновением тела Христова.
Канний. Но Христа касались и те, что били его по Щекам.
Полифем. Ну, пожалуйста, скажи серьезно, разве не благочестиво повсюду носить с собою книгу Евангелия?
Канний. Благочестиво, если в этом нет лицемерия, если это действительно так.
Полифем. Лицемерие оставим монахам. У солдата какое лицемерие?
Канний. Но прежде всего объясни мне, как ты понимаешь лицемерие.
Полифем. Это когда напоказ выставляешь одно, а в душе скрыто другое.
Канний. Но что выставляет напоказ тот, кто повсюду носит Евангелие? Не евангельскую ли жизнь?
Полифем. Думаю, что да.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153