Но где обещанная награда?
Гаспар. Какая?
Эразмий. Двустишие.
Гаспар. Сейчас будет.
Эразмий. Скорей, скорей! Что грызешь ноготь?
Гаспар. Готово!
Эразмий. Читай внятно. Гаспар. Будешь доволен.
Хлопайте все победителю, юноши, хлопайте громче!
Тот, кто меня победил, — первый меж плутов ловкач.
Ну как? Получил двустишие?
Эразмий. Получил. Но только помни: чем кого взыщешь — и себе то же сыщешь.
[Прыжки]
Винцентий. Лаврентий
Винцентий. Хочешь, посоревнуемся в прыжках?
Лаврентий. Эта забава после обеда не к месту.
Винцентий. Отчего ж?
Лаврентий. Оттого, что тяжесть в желудке пригнетает к земле.
Винцентий. Пригнетает, но не слишком, если обедом кормит учитель. У него еще из-за стола не встали, а уж снова есть хочется.
Лаврентий. Какой же вид прыжков мы выберем?
Винцентий. Начнем с самого простого — кузнечиком или, скорее, лягушкою: это значит, обеими ногами, и ступни вместе. Кто прыгнет дальше, тот и победил. А когда надоест, попробуем по-иному, а после еще по-иному.
Лаврентий. Что ж, я согласен по-всякому, только бы ногу не сломать: с хирургами не хочу встречаться.
Винцентий. А что, если нам прыгать на одной ноге?
Лаврентий. Нет, это забава для Эмпузы. Не надо.
Винцентий. Красивее всего — прыжки с шестом.
Лаврентий. Но благороднее — состязаться в беге. Как раз этот род состязаний предлагает и Эней у Вергилия.
Винцентий. Верно. Но тот же Эней предложил еще и кулачный бой. А это мне не по нутру.
Лаврентий. Отметим наш путь: здесь будет начало, а здесь, у этого дуба, — конец.
Винцентий. Энея бы нам сюда: он бы назначил награду победителю.
Лаврентий. Победитель с избытком награжден славою.
Винцентий. Да, скорее бы следовало награждать побежденного — в утешение.
Лаврентий. Победитель пусть возвращается в город в венке из репейника.
Винцентий. Не откажусь, только я пойду за тобою, а ты впереди и будешь играть на флейте.
Лаврентий. Ужасная жара!
Винцентий. Ничего удивительного: как раз летний солнцеворот.
Лаврентий. Лучше бы не бегать, а плавать.
Винцентий. Меня лягушачья жизнь не соблазняет. Я животное сухопутное, не земноводное.
Лаврентий. Но ведь когда-то плаванье было в числе самых благородных упражнений для тела!
Винцентий. Не только благородных, но и полезных.
Лаврентий. На что полезных?
Винцентий. Если на войне случается бежать, способнее других к бегству те, кто проворен на ногу и хорошо плавает.
Лаврентий. Да, это искусство далеко не из последних. В иных обстоятельствах быстро бегать не менее важно, чем храбро сражаться.
Винцентий. Но я в плавании полный невежда, и чуждая стихия всегда вызывает во мне страх.
Лаврентий. Так надо приучаться! Мастером никто не рождается!
Винцентий. Про мастеров этого дела я слышу очень часто, что они плыли, да не выплыли.
Лаврентий. А ты сперва попробуй с пробковою корою.
Винцентий. Коре я доверяю не так, как собственным ногам. Нет, если вам угодно поплавать, я предпочитаю остаться зрителем.
Мальчишеское благочестие
Эразмий. Гаспар
Эразмий. Откуда, Гаспар? Из харчевни?
Гаспар. Ничего похожего!
Эразмий. Играл в шары?
Гаспар. Тоже нет.
Эразмий. Из винной лавки?
Гаспар. Никоим образом.
Эразмий. Раз угадать не могу, скажи сам.
Гаспар. Из храма Святой Девы.
Эразмий. Зачем ты туда ходил?
Гаспар. Надо было приветствовать кое-кого.
Эразмий. Кого ж именно?
Гаспар. Христа и нескольких святых.
Эразмий. Благочестие не по летам!
Гаспар. Напротив, благочестие всяким летам прилично.
Эразмий. А вот я, решись я сделаться набожным, нахлобучил бы капюшон по самые брови!
Гаспар. И я поступил бы не иначе, если бы капюшон давал столько же благочестия, сколько дает тепла.
Эразмий. Слыхал поговорку: «Из молоденьких ангелочков старые черти выходят»?
Гаспар. Черти и придумали эту поговорку, не сомневаюсь. Наоборот, кто смолоду не привык, тот едва ли будет набожен в старости. Нет для учения возраста счастливее детства!
Эразмий. А что ты называешь благочестием?
Гаспар. Чистое почитание божества и соблюдение его заветов.
Эразмий. Каких заветов?
Гаспар. Долго рассказывать. Но в общем все сводится к четырем вещам.
Эразмий. К каким?
Гаспар. Во-первых, питать истинное благоговение к богу и божественным писаниям; и не только бояться бога, как боятся господина, но любить его всей душою, как любят самого доброго отца. Во-вторых, всячески, как только можно, оберегать свою непорочность, то есть никого никогда не обижать. В-третьих, блюсти долг милосердия, то есть по мере сил творить добро всякому человеку. В-четвертых, — хранить терпение: если нам причинят зло, которое мы не в силах поправить, надо его переносить терпеливо, без мести, не отвечая злом на зло.
Эразмий. Да ты настоящий проповедник! А сам ты следуешь тому, чему учишь?
Гаспар. Стараюсь, насколько хватает мужества.
Эразмий. Как «мужества»? Ведь ты еще мальчишка!
Гаспар. Размышляю, сколько хватает разума, и всякий день спрашиваю с себя самого отчета, и если были какие упущения, поправляю себя: это противно приличиям, то сказано слишком резко, то сделано слишком неосмотрительно, здесь следовало промолчать, там — зажмуриться.
Эразмий. Когда же, скажи на милость, ты его составляешь, свой отчет?
Гаспар. Поздним вечером обычно, а если выдастся досуг, то и в иной час.
Эразмий. Но, пожалуйста, объясни мне, за какими занятиями проходит твой день.
Гаспар. От такого верного друга ничего не скрою. Утром, чуть проснусь (примерно в шестом часу или в пятом), черчу большим пальцем крестное знамение на лбу и на груди.
Эразмий. Потом что?
Гаспар. Потом начинаю день во имя Отца, и Сына, и святого Духа.
Эразмий. Начало благочестивое, ничего не скажешь.
Гаспар. Потом в немногих словах приветствую Христа.
Эразмий. Что ты говоришь ему?
Гаспар. Благодарю за то, что ночь, его изволением, миновала счастливо, молюсь, чтобы и день тоже даровал мне удачный — себе на славу, а моей душе на спасение; чтобы он, который есть истинный свет, не знающий затмения, вечное солнце, все животворящее, питающее и радующее, удостоил просветить мой ум, дабы не впасть мне в грех, но под его, Христовым, водительством достигнуть жизни вечной.
Эразмий. Отличное предисловие ко дню, ничего не скажешь!
Гаспар. Потом здороваюсь с родителями, которых, вслед за богом, должен любить всех больше, и отправляюсь в школу. Но так выбираю дорогу, чтобы пройти мимо храма.
Эразмий. Зачем?
Гаспар. Снова коротко приветствую Иисуса и всех святых вместе, а в отдельности — Матерь божью и своих небесных заступников.
Эразмий. А ты, я вижу, накрепко затвердил то, что вычитал у Катона: «Не скупись на приветствия»! Мало тебе утреннего приветствия — а ну-ка еще одно, да поскорее! Ты разве не боишься оказаться назойливым со своею чрезмерною приветливостью?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153
Гаспар. Какая?
Эразмий. Двустишие.
Гаспар. Сейчас будет.
Эразмий. Скорей, скорей! Что грызешь ноготь?
Гаспар. Готово!
Эразмий. Читай внятно. Гаспар. Будешь доволен.
Хлопайте все победителю, юноши, хлопайте громче!
Тот, кто меня победил, — первый меж плутов ловкач.
Ну как? Получил двустишие?
Эразмий. Получил. Но только помни: чем кого взыщешь — и себе то же сыщешь.
[Прыжки]
Винцентий. Лаврентий
Винцентий. Хочешь, посоревнуемся в прыжках?
Лаврентий. Эта забава после обеда не к месту.
Винцентий. Отчего ж?
Лаврентий. Оттого, что тяжесть в желудке пригнетает к земле.
Винцентий. Пригнетает, но не слишком, если обедом кормит учитель. У него еще из-за стола не встали, а уж снова есть хочется.
Лаврентий. Какой же вид прыжков мы выберем?
Винцентий. Начнем с самого простого — кузнечиком или, скорее, лягушкою: это значит, обеими ногами, и ступни вместе. Кто прыгнет дальше, тот и победил. А когда надоест, попробуем по-иному, а после еще по-иному.
Лаврентий. Что ж, я согласен по-всякому, только бы ногу не сломать: с хирургами не хочу встречаться.
Винцентий. А что, если нам прыгать на одной ноге?
Лаврентий. Нет, это забава для Эмпузы. Не надо.
Винцентий. Красивее всего — прыжки с шестом.
Лаврентий. Но благороднее — состязаться в беге. Как раз этот род состязаний предлагает и Эней у Вергилия.
Винцентий. Верно. Но тот же Эней предложил еще и кулачный бой. А это мне не по нутру.
Лаврентий. Отметим наш путь: здесь будет начало, а здесь, у этого дуба, — конец.
Винцентий. Энея бы нам сюда: он бы назначил награду победителю.
Лаврентий. Победитель с избытком награжден славою.
Винцентий. Да, скорее бы следовало награждать побежденного — в утешение.
Лаврентий. Победитель пусть возвращается в город в венке из репейника.
Винцентий. Не откажусь, только я пойду за тобою, а ты впереди и будешь играть на флейте.
Лаврентий. Ужасная жара!
Винцентий. Ничего удивительного: как раз летний солнцеворот.
Лаврентий. Лучше бы не бегать, а плавать.
Винцентий. Меня лягушачья жизнь не соблазняет. Я животное сухопутное, не земноводное.
Лаврентий. Но ведь когда-то плаванье было в числе самых благородных упражнений для тела!
Винцентий. Не только благородных, но и полезных.
Лаврентий. На что полезных?
Винцентий. Если на войне случается бежать, способнее других к бегству те, кто проворен на ногу и хорошо плавает.
Лаврентий. Да, это искусство далеко не из последних. В иных обстоятельствах быстро бегать не менее важно, чем храбро сражаться.
Винцентий. Но я в плавании полный невежда, и чуждая стихия всегда вызывает во мне страх.
Лаврентий. Так надо приучаться! Мастером никто не рождается!
Винцентий. Про мастеров этого дела я слышу очень часто, что они плыли, да не выплыли.
Лаврентий. А ты сперва попробуй с пробковою корою.
Винцентий. Коре я доверяю не так, как собственным ногам. Нет, если вам угодно поплавать, я предпочитаю остаться зрителем.
Мальчишеское благочестие
Эразмий. Гаспар
Эразмий. Откуда, Гаспар? Из харчевни?
Гаспар. Ничего похожего!
Эразмий. Играл в шары?
Гаспар. Тоже нет.
Эразмий. Из винной лавки?
Гаспар. Никоим образом.
Эразмий. Раз угадать не могу, скажи сам.
Гаспар. Из храма Святой Девы.
Эразмий. Зачем ты туда ходил?
Гаспар. Надо было приветствовать кое-кого.
Эразмий. Кого ж именно?
Гаспар. Христа и нескольких святых.
Эразмий. Благочестие не по летам!
Гаспар. Напротив, благочестие всяким летам прилично.
Эразмий. А вот я, решись я сделаться набожным, нахлобучил бы капюшон по самые брови!
Гаспар. И я поступил бы не иначе, если бы капюшон давал столько же благочестия, сколько дает тепла.
Эразмий. Слыхал поговорку: «Из молоденьких ангелочков старые черти выходят»?
Гаспар. Черти и придумали эту поговорку, не сомневаюсь. Наоборот, кто смолоду не привык, тот едва ли будет набожен в старости. Нет для учения возраста счастливее детства!
Эразмий. А что ты называешь благочестием?
Гаспар. Чистое почитание божества и соблюдение его заветов.
Эразмий. Каких заветов?
Гаспар. Долго рассказывать. Но в общем все сводится к четырем вещам.
Эразмий. К каким?
Гаспар. Во-первых, питать истинное благоговение к богу и божественным писаниям; и не только бояться бога, как боятся господина, но любить его всей душою, как любят самого доброго отца. Во-вторых, всячески, как только можно, оберегать свою непорочность, то есть никого никогда не обижать. В-третьих, блюсти долг милосердия, то есть по мере сил творить добро всякому человеку. В-четвертых, — хранить терпение: если нам причинят зло, которое мы не в силах поправить, надо его переносить терпеливо, без мести, не отвечая злом на зло.
Эразмий. Да ты настоящий проповедник! А сам ты следуешь тому, чему учишь?
Гаспар. Стараюсь, насколько хватает мужества.
Эразмий. Как «мужества»? Ведь ты еще мальчишка!
Гаспар. Размышляю, сколько хватает разума, и всякий день спрашиваю с себя самого отчета, и если были какие упущения, поправляю себя: это противно приличиям, то сказано слишком резко, то сделано слишком неосмотрительно, здесь следовало промолчать, там — зажмуриться.
Эразмий. Когда же, скажи на милость, ты его составляешь, свой отчет?
Гаспар. Поздним вечером обычно, а если выдастся досуг, то и в иной час.
Эразмий. Но, пожалуйста, объясни мне, за какими занятиями проходит твой день.
Гаспар. От такого верного друга ничего не скрою. Утром, чуть проснусь (примерно в шестом часу или в пятом), черчу большим пальцем крестное знамение на лбу и на груди.
Эразмий. Потом что?
Гаспар. Потом начинаю день во имя Отца, и Сына, и святого Духа.
Эразмий. Начало благочестивое, ничего не скажешь.
Гаспар. Потом в немногих словах приветствую Христа.
Эразмий. Что ты говоришь ему?
Гаспар. Благодарю за то, что ночь, его изволением, миновала счастливо, молюсь, чтобы и день тоже даровал мне удачный — себе на славу, а моей душе на спасение; чтобы он, который есть истинный свет, не знающий затмения, вечное солнце, все животворящее, питающее и радующее, удостоил просветить мой ум, дабы не впасть мне в грех, но под его, Христовым, водительством достигнуть жизни вечной.
Эразмий. Отличное предисловие ко дню, ничего не скажешь!
Гаспар. Потом здороваюсь с родителями, которых, вслед за богом, должен любить всех больше, и отправляюсь в школу. Но так выбираю дорогу, чтобы пройти мимо храма.
Эразмий. Зачем?
Гаспар. Снова коротко приветствую Иисуса и всех святых вместе, а в отдельности — Матерь божью и своих небесных заступников.
Эразмий. А ты, я вижу, накрепко затвердил то, что вычитал у Катона: «Не скупись на приветствия»! Мало тебе утреннего приветствия — а ну-ка еще одно, да поскорее! Ты разве не боишься оказаться назойливым со своею чрезмерною приветливостью?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153