Курион. Что ж тогда означает старинная пословица: «А что, если небо рухнет?»
Альфий. Простодушная древность, полагаясь на Гомера, верила, что небо железное. Но Гомер назвал его «железным» лишь по сходству окраски — так же как мы называем «пепельным» то, что носит окраску пепла.
Курион. Значит, небо окрашено?
Альфий. На самом деле — нет, но так нам кажется из-за воздуха и влаги посредине. Точно так же, как солнце мы видим иногда красным, иногда рыжим, иногда беловатым, а на самом деле оно не меняется нисколько. И радужная дуга появляется не в небе, а в сыром воздухе.
Курион. Но — чтобы закончить — ты согласишься, что нет ничего выше неба, каким бы образом ни обнимало оно землю?
Альфий. Соглашусь.
Курион. И ничего глубже центра земли?
Альфий. Конечно.
Кур ион. Между всеми видами вещей, что самое тяжелое?
Альфий. Золото, я полагаю.
Курион. Здесь я с тобою решительно не согласен.
Альфий. Разве тебе известно что-либо тяжелее золота?
Курион. Известно, и во много раз тяжелее.
Альфий. Тогда поделись со мною и ты, в свою очередь, если знаешь то, чего я, — признаюсь откровенно, — не знаю.
Курион. То, что низвергло огненных духов с высочайшей вершины неба в самую глубь Тартара (которая, по общему представлению, в центре земли), — разве не должно ему быть тяжелее всего на свете?
Альфий. Не спорю. Но что это такое?
Курион. Грех; он и человеческие души, которые Марон называет «начального ветра огнями», погружает туда же, в Тартар.
Альфий. Если тебе угодно перейти к этому роду философии, я соглашусь, что и золото и свинец по сравнению с грехом — пушинки.
Курион. Как же возможно, чтобы обремененные таким грузом взлетали на небо?
Альфий. Право, не знаю.
Курион. Кто готовится к бегу или к прыжку, не только сбрасывают с себя всякий груз, но и дух задерживают, чтобы самим стать легче. А для этого бега, для этого прыжка, который приводит нас на небеса, мы и не думаем сбросить с себя то, что тяжелее любой каменной глыбы, тяжелее свинца!
Альфий. Будь у нас хоть капля здравого смысла, мы бы об этом не забывали.
Эпикуреец

Гедоний. Спудей
Гедоний. За чем это охотится мой друг Спудей? Он весь так и ушел в книгу и что-то бормочет себе под нос.
Спудей. Да, Гедоний, я охочусь, но и только, не более того.
Гедоний. А что за книга у тебя на коленях?
Спудей. Диалог Цицерона «О пределах добра».
Гедоний. Насколько лучше было бы отыскивать начала добра, а не его пределы!
Спудей. Но Марк Туллий «пределом добра» зовет добро, во всех отношениях совершенное, достигнув которого человек не испытывает более никаких желаний.
Гедоний. Сочинение весьма ученое и красноречивое. Но есть ли у тебя чувство, что ты потрудился не напрасно и сколько-нибудь приблизился к познанию истины?
Спудей. Сдается мне, что весь мой прибыток в одном, — теперь я еще больше прежнего сомневаюсь насчет пределов и рубежей.
Гедоний. Насчет межей и рубежей пусть сомневаются землепашцы.
Спудей. Никак не могу надивиться, что в таком важном вопросе меж такими замечательными людьми не было ни малейшего согласия.
Гедоний. Ничего удивительного: заблуждение плодовито, истина одинока. Им неведомо самое начало, самый источник всего дела, и потому они гадают и несут вздор. Однако какое суждение кажется тебе менее далеким от цели?
Спудей. Когда я слушаю, как Марк Туллий нападает и спорит, мне ни одно не по душе, когда слушаю, как он отстаивает и защищает, становлюсь прямой ?????????. И все-таки ближе других к истине, по-моему, стоики; следующее за ними место я отвожу перипатетикам.
Гедоний. А мне ни одна школа не нравится так, как эпикурейская.
Спудей. Но между всеми школами ни одна не вызывает такого единодушного осуждения.
Гедоний. Давай пренебрежем ненавистью к именам: пусть сам Эпикур будет каким угодно скверным или хорошим — мы рассмотрим суть дела. Счастье человека Эпикур полагал в удовольствии и ту жизнь считал блаженной, в которой удовольствия как можно больше, а печали как можно меньше.
Спудей. Да, верно.
Гедоний. Можно ли высказать суждение чище и выше?
Спудей. Наоборот, все кричат, что это голос скота, а не человека!
Гедоний. Знаю, но их обманывают названия вещей. А если по правде, так нет больших эпикурейцев, чем благочестивые христиане.
Спудей. Нет, христиане ближе к циникам: они изнуряют себя постами, оплакивают свои прегрешения и либо бедны, либо легко сходятся с нуждою, помогая неимущим; их угнетают сильные, над ними смеется толпа. Если удовольствие приносит счастье, этот образ жизни от удовольствий, по-видимому, всего дальше.
Гедоний. Питаешь ли ты уважение к Плавту?
Спудей. Да, если он говорит дело.
Гедоний. Тогда выслушай слова самого никчемного раба, которые, однако, мудрее всех парадоксов стоиков.
Спудей. Слушаю.
Гедоний. «Нет хуже, если знаешь за собою зло».
Спудей. Этих слов я не отвергаю; но что ты из них выводишь?
Гедоний. Если нет большего несчастья, чем нечистая совесть, следовательно, чистая совесть — наибольшее счастье.
Спудей. Вывод правильный. Но где ты найдешь такую душу, которая была бы совершенно чиста от зла?
Гедоний. «Злом» я называю то, что расторгает дружбу между богом и человеком.
Спудей. И от этого рода зла чисты, по-моему, лишь очень немногие.
Гедоний. А я и тех, кто очистился, принимаю за чистых. Кто свел пятна с души щелочью слез, содою покаяния, огнем любви, тому грехи не только не вредят, но часто становятся толчком и поводом к большому благу.
Спудей. Щелочь и сода мне знакомы; но чтобы пятна счищали огнем, слышу впервые.
Гедоний. Но если ты побываешь в мастерской у ювелира, то увидишь, как золото очищают огнем. Впрочем, есть и лен, который в огне не сгорает, но блестит яснее любой жидкости; он зовется «горным льном».
Спудей. Право, ты предлагаешь нам парадокс ????????????? всех стоических парадоксов! Живут ли те в свое удовольствие, кого Христос назвал блаженными ради их страданий?
Гедоний. Это миру чудится, будто они страдают, а по-настоящему они радуются и, как говорится, живут припеваючи, так что всякие Сарданапалы, Филоксены, Апиции и прочие, кого прославила страсть к наслаждениям, по сравнению с ними провели жизнь в печали и горестях.
Спудей. Новости и неслыханные и, скорее всего, невероятные!
Гедоний. А ты проверь — и признаешь, что все это трижды и четырежды верно. Впрочем, я и сам постараюсь, чтобы оно не казалось тебе таким уже неправдоподобным.
Спудей. Приступай.
Гедоний. Хорошо, только сперва согласись со мною в нескольких вещах.
Спудей. Но при условии, что твои требования справедливы.
Гедоний. Будешь с прибылью, если ссудишь для начала.
Спудей. Итак?
Гедоний. Прежде всего, я надеюсь, ты мне уступишь в том, что существует некоторое различие меж душою и телом.
Спудей. Такое же, как между небом и землею, между бессмертным и смертным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153