Словом сказать, я считаю, что закон, который установлен самою природою и по этой причине вечен и нерушим, должен иметь преимущество перед законом, который и существовал не всегда, и с течением времени должен был исчезнуть.
Мясник. Но почему тогда восхваляют братьев Маккавеев, которые согласились умереть в жестоких мучениях, лишь бы не вкусить свиного мяса?
Рыбник. Потому, я думаю, что, подчиняясь этому приказу царя, человек отрекался от всего отеческого закона целиком, точно так же, как обрезание, которое иудеи пытались навязать язычникам, предполагало исповедание всего Закона, и не иначе, как задаток обязывает к совершению всей сделки в целом.
Мясник. Но если более грубая часть Закона была по справедливости отменена, когда просиял евангельский свет, на каком основании ныне вновь вызывают к жизни те же порядки — или даже обременительнее прежних?! Ведь свое иго господь зовет сладостным, а Петр в «Деяниях» иудейский Закон называет суровым, так что ни иудеи, ни их отцы нести его были не в силах. Обрезание отменено, но его заместило крещение — на условиях, я бы сказал, еще более суровых. Обрезание назначалось на восьмой день, и если тем временем несчастный случай уносил младенца, намерение исполнить обряд засчитывалось за обрезание. А мы новорожденного, едва вышедшего из материнской утробы, с головой окунаем в воду, холодную и уже давно застоявшуюся (чтобы не сказать «загнившую»!) в каменной купели; и ежели он погибнет в первый же день или в самых вратах рождения, безо всякой вины родителей или друзей, уделом несчастному будет вечное проклятие.
Рыбник. Говорят, что так.
Мясник. Суббота отменена. Нет, не отменена, а перенесена на воскресный день. Что за разница? Моисеев закон назначил всего несколько постных дней — сколько новых мы к ним прибавили? В выборе пищи насколько иудеи свободнее нас: ведь им-то хоть круглый год можно было есть и овец, и каплунов, и куропаток, и козлят! Им не запрещался никакой род одежды; только одно нельзя — смешивать шерсть со льном. Теперь, помимо такого множества предписаний и запрещений касательно покроя и цвета одежды, существует тонзура, и к тому ж — далеко не единообразная. Я уж не стану вспоминать о тяготах исповеди, о бремени человеческих установлений, о всевозможных десятинах, о тесных и тяжких, как никогда, оковах брака, о новых законах насчет родства и свойства и о многом ином, заставляющем думать, что с этой стороны положение иудеев было намного удобнее нашего.
Рыбник. Ты заблуждаешься от начала до конца, мясник! Не тою мерою, что ты воображаешь, мерят иго Христово. У христианина больше обязательств, и они труднее, и наказание его ожидает более тяжкое. Но к этому присоединяется обильная, как никогда прежде, сила веры и любви — она и сообщает сладость тому, что от природы горше горького.
Мясник. Но если некогда Дух святой под видом языков пламени низошел с небес и наполнил души верующих обильнейшими дарами веры и любви, почему бремя Закона было с них снято, точно с убогих калек, согнувшихся под непомерным грузом? Почему Петр, даже исполнившись Духа свята, называет бремя непереносимым?
Рыбник. Оно было снято частично, дабы иудейство не заслонило славы Евангелия, — а к тому уже шло, — и чтобы ненависть к Закону не отдалила от Христа язычников. Между ними было очень много нестойких, которым грозила двойная опасность: во-первых, они могли решить, будто, не соблюдая Закона, никто не достигнет спасения, а во-вторых, могли предпочесть остаться в язычестве, лишь бы не принимать на себя игр Моисеева закона. Слабые их души надо было как бы завлечь приманкою свободы. Далее, чтобы помочь тем, кто не верил, будто возможно спастись одним исповеданием Евангелия, без соблюдения закона, — в помощь им либо вовсе отменили, либо переиначили обрезание, субботний покой, выбор пищи и прочее в этом роде. А если Петр утверждает, что бремя Закона ему не по плечам, это надо относить не к той личности, какую он являл собою в тот миг, когда уже ничто не было для него обременительным, но к простым и бессильным иудеям, которые не без отвращения глодали ячменную корку, еще не вкусив от духовной сердцевины.
Мясник. Слишком просто ты рассуждаешь. А мне представляется, что и сегодня не меньше причин, по которым следует отменить эти чисто плотские правила, как не обязательные, но предоставленные на благоусмотрение каждого.
Рыбник. Не понимаю тебя.
Мясник. Недавно я видел изображение всего земного круга на огромном холсте. И вот, разглядывая это изображение, я понял, какая малая часть мира искренне и чистосердечно исповедует религию Христа. Это запад Европы, северный ее край, затем — далекий юг; что касается восточной четверти, она, по-видимому, заканчивается Польшей.
Все остальное занято варварами, мало чем отличными от скотов, либо схизматиками, либо еретиками, либо теми и другими вперемешку.
Рыбник. Но ты не заметил всех южных земель, всех рассыпанных по морю островов — они тоже помечены знаком креста!
Мясник. Нет, заметил, и знаю, что оттуда везут добычу. Но чтобы туда привезли христианство, я не слыхал. И если жатва так велика, вот что представляется чрезвычайно полезным для распространения христианской религии: как апостолы уничтожили бремя Моисеева закона, дабы не отпугнуть язычников, так и ныне, дабы уловить и слабые души, надо уничтожить некоторые обязательства, без которых мир стоял и раньше, и впредь не погибнет — была бы только вера и евангельская любовь. Далее, я слышу и вижу, что весьма многие суть благочестия полагают в одежде, в пище, в постах, телодвижениях, песнопениях, в выборе места и ближнего судят в согласии с этим и вопреки Евангелию; и меж тем как всё соразмеряется с верою и любовью, и ту и другую душат суеверия. Да, ибо далек от веры евангельской тот, кто доверяет подобным вещам, и далек от христианской любви, кто из-за питья или пищи ожесточает брата своего, ради свободы коего Христос принял смерть. Каких только раздоров не наблюдаем мы между христианами! Каких только злобных клевет не слышим из-за платья, не так опоясанного или не так окрашенного, из-за пищи, которую доставляют нам воды или пастбища! Пусть бы это зло гнездилось лишь в немногих сердцах — оно бы не заслуживало ничего, кроме презрения, но мы видим ныне, как целый мир сотрясается в погибельных распрях. Если бы все подобное устранить, и мы, христиане, жили бы в согласии, забыв о пустых церемониях, устремляясь только к тому, чему учил Христос, и прочие народы скорее приняли бы религию, сопряженную со свободой.
Рыбник. Вне Церкви нет спасения.
Мясник. Согласен.
Рыбник. Но вне Церкви находится тот, кто не признает Римского первосвященника!
Мясник. Не спорю.
Рыбник. Но его не признает тот, кто пренебрегает его повелениями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153
Мясник. Но почему тогда восхваляют братьев Маккавеев, которые согласились умереть в жестоких мучениях, лишь бы не вкусить свиного мяса?
Рыбник. Потому, я думаю, что, подчиняясь этому приказу царя, человек отрекался от всего отеческого закона целиком, точно так же, как обрезание, которое иудеи пытались навязать язычникам, предполагало исповедание всего Закона, и не иначе, как задаток обязывает к совершению всей сделки в целом.
Мясник. Но если более грубая часть Закона была по справедливости отменена, когда просиял евангельский свет, на каком основании ныне вновь вызывают к жизни те же порядки — или даже обременительнее прежних?! Ведь свое иго господь зовет сладостным, а Петр в «Деяниях» иудейский Закон называет суровым, так что ни иудеи, ни их отцы нести его были не в силах. Обрезание отменено, но его заместило крещение — на условиях, я бы сказал, еще более суровых. Обрезание назначалось на восьмой день, и если тем временем несчастный случай уносил младенца, намерение исполнить обряд засчитывалось за обрезание. А мы новорожденного, едва вышедшего из материнской утробы, с головой окунаем в воду, холодную и уже давно застоявшуюся (чтобы не сказать «загнившую»!) в каменной купели; и ежели он погибнет в первый же день или в самых вратах рождения, безо всякой вины родителей или друзей, уделом несчастному будет вечное проклятие.
Рыбник. Говорят, что так.
Мясник. Суббота отменена. Нет, не отменена, а перенесена на воскресный день. Что за разница? Моисеев закон назначил всего несколько постных дней — сколько новых мы к ним прибавили? В выборе пищи насколько иудеи свободнее нас: ведь им-то хоть круглый год можно было есть и овец, и каплунов, и куропаток, и козлят! Им не запрещался никакой род одежды; только одно нельзя — смешивать шерсть со льном. Теперь, помимо такого множества предписаний и запрещений касательно покроя и цвета одежды, существует тонзура, и к тому ж — далеко не единообразная. Я уж не стану вспоминать о тяготах исповеди, о бремени человеческих установлений, о всевозможных десятинах, о тесных и тяжких, как никогда, оковах брака, о новых законах насчет родства и свойства и о многом ином, заставляющем думать, что с этой стороны положение иудеев было намного удобнее нашего.
Рыбник. Ты заблуждаешься от начала до конца, мясник! Не тою мерою, что ты воображаешь, мерят иго Христово. У христианина больше обязательств, и они труднее, и наказание его ожидает более тяжкое. Но к этому присоединяется обильная, как никогда прежде, сила веры и любви — она и сообщает сладость тому, что от природы горше горького.
Мясник. Но если некогда Дух святой под видом языков пламени низошел с небес и наполнил души верующих обильнейшими дарами веры и любви, почему бремя Закона было с них снято, точно с убогих калек, согнувшихся под непомерным грузом? Почему Петр, даже исполнившись Духа свята, называет бремя непереносимым?
Рыбник. Оно было снято частично, дабы иудейство не заслонило славы Евангелия, — а к тому уже шло, — и чтобы ненависть к Закону не отдалила от Христа язычников. Между ними было очень много нестойких, которым грозила двойная опасность: во-первых, они могли решить, будто, не соблюдая Закона, никто не достигнет спасения, а во-вторых, могли предпочесть остаться в язычестве, лишь бы не принимать на себя игр Моисеева закона. Слабые их души надо было как бы завлечь приманкою свободы. Далее, чтобы помочь тем, кто не верил, будто возможно спастись одним исповеданием Евангелия, без соблюдения закона, — в помощь им либо вовсе отменили, либо переиначили обрезание, субботний покой, выбор пищи и прочее в этом роде. А если Петр утверждает, что бремя Закона ему не по плечам, это надо относить не к той личности, какую он являл собою в тот миг, когда уже ничто не было для него обременительным, но к простым и бессильным иудеям, которые не без отвращения глодали ячменную корку, еще не вкусив от духовной сердцевины.
Мясник. Слишком просто ты рассуждаешь. А мне представляется, что и сегодня не меньше причин, по которым следует отменить эти чисто плотские правила, как не обязательные, но предоставленные на благоусмотрение каждого.
Рыбник. Не понимаю тебя.
Мясник. Недавно я видел изображение всего земного круга на огромном холсте. И вот, разглядывая это изображение, я понял, какая малая часть мира искренне и чистосердечно исповедует религию Христа. Это запад Европы, северный ее край, затем — далекий юг; что касается восточной четверти, она, по-видимому, заканчивается Польшей.
Все остальное занято варварами, мало чем отличными от скотов, либо схизматиками, либо еретиками, либо теми и другими вперемешку.
Рыбник. Но ты не заметил всех южных земель, всех рассыпанных по морю островов — они тоже помечены знаком креста!
Мясник. Нет, заметил, и знаю, что оттуда везут добычу. Но чтобы туда привезли христианство, я не слыхал. И если жатва так велика, вот что представляется чрезвычайно полезным для распространения христианской религии: как апостолы уничтожили бремя Моисеева закона, дабы не отпугнуть язычников, так и ныне, дабы уловить и слабые души, надо уничтожить некоторые обязательства, без которых мир стоял и раньше, и впредь не погибнет — была бы только вера и евангельская любовь. Далее, я слышу и вижу, что весьма многие суть благочестия полагают в одежде, в пище, в постах, телодвижениях, песнопениях, в выборе места и ближнего судят в согласии с этим и вопреки Евангелию; и меж тем как всё соразмеряется с верою и любовью, и ту и другую душат суеверия. Да, ибо далек от веры евангельской тот, кто доверяет подобным вещам, и далек от христианской любви, кто из-за питья или пищи ожесточает брата своего, ради свободы коего Христос принял смерть. Каких только раздоров не наблюдаем мы между христианами! Каких только злобных клевет не слышим из-за платья, не так опоясанного или не так окрашенного, из-за пищи, которую доставляют нам воды или пастбища! Пусть бы это зло гнездилось лишь в немногих сердцах — оно бы не заслуживало ничего, кроме презрения, но мы видим ныне, как целый мир сотрясается в погибельных распрях. Если бы все подобное устранить, и мы, христиане, жили бы в согласии, забыв о пустых церемониях, устремляясь только к тому, чему учил Христос, и прочие народы скорее приняли бы религию, сопряженную со свободой.
Рыбник. Вне Церкви нет спасения.
Мясник. Согласен.
Рыбник. Но вне Церкви находится тот, кто не признает Римского первосвященника!
Мясник. Не спорю.
Рыбник. Но его не признает тот, кто пренебрегает его повелениями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153