Гедоний. Далее, ложные блага не следует числить среди благ.
Спудей. Не в большей мере, нежели тени считать за тела или лжечудеса магов и сонные наваждения — за истину.
Гедоний. Пока отвечаешь метко. Я полагаю, ты уступишь мне и в том, что подлинное удовольствие испытывает лишь здравый дух.
Спудей. Как же иначе! Невозможно наслаждаться солнцем, если воспалены глаза, или вином, если рот обметало лихорадкою.
Гедоний. И сам Эпикур, если не ошибаюсь, не обрадовался бы удовольствию, которое привело бы с собою мучение, и гораздо большее, и намного более длительное.
Спудей. Пожалуй, что нет, если бы разум ему не изменил.
Гедоний. Не станешь ты отрицать и того, что бог есть высшее благо, самое прекрасное, самое сладостное.
Спудей. Этого никто не будет оспаривать, разве что какой-нибудь дикарь, хуже циклопов. Но что дальше?
Гедоний. Ты уже согласился со мною, что всех приятнее живут те, кто живет благочестиво, а всех несчастнее и горше — кто нечестиво.
Спудей. Значит, я уступил больше, чем хотел.
Гедоний. Но что дано честно и по правилам, того требовать назад нельзя, как учит Платон.
Спудей. Продолжай.
Гедоний. Если с собачкой прекрасно обращаются, если она сытно и сладко ест, мягко спит, всегда играет и резвится, — разве не живет она приятно?
Спудей. Живет.
Гедоний. А хотел бы ты такой жизни для себя?
Спудей. Вот еще придумал! Для этого надо сперва из человека превратиться в пса!
Гедоний. Значит, ты признаешь, что лучшие удовольствия началом и источником имеют дух?
Спудей. Это очевидно.
Гедоний. Сила духа такова, что нередко заглушает чувство телесной боли, нередко делает отрадным то, что само по себе мучительно.
Спудей. Это мы видим каждый день на примере влюбленных, которым сладко не спать ночи напролет, бодрствуя в зимнюю стужу у дверей любимой.
Гедоний. Теперь рассуди, если такою силою обладает человеческая любовь, которую мы разделяем с быками и собаками, насколько могущественнее любовь небесная, исходящая от духа Христова! Такова ее сила, что даже смерти, ужаснее которой нет ничего, сообщает она привлекательность.
Спудей. Что у других на сердце, не знаю, но я уверен, что ревнители подлинного благочестия лишены многих удовольствий.
Гедоний. Каких?
Спудей. Они не богатеют, не получают высоких должностей, не пируют, не пляшут, не поют, не благоухают душистыми притираниями, не смеются, не играют.
Гедоний. О богатстве и высоких должностях не к чему было и упоминать: ведь они не радость приносят, а скорее заботы и беспокойства. Поговорим о прочих удовольствиях, за которыми усердно охотятся люди, одержимые охотой пожить приятно. Не встречаешь ли ты каждый день пьяных, дураков и безумцев, которые смеются и пляшут?
Спудей. Встречаю.
Гедоний. По-твоему, они живут приятно?
Спудей. Врагам бы моим такую приятность!
Гедоний. Почему?
Спудей. Потому что они не в своем уме.
Гедоний. Значит, ты предпочел бы голодать и гнуться над книгою, чем забавляться подобным образом?
Спудей. Землю копать — и то лучше!
Гедоний. Ты прав, потому что между безумным и пьяным разницы никакой; только одного излечивает сон, а другому и врачи не помогут. Дурак ничем не отличается от тупой скотины, кроме наружности. Но менее несчастны те, что тупы от природы, от рождения, нежели те, что отупели и одичали под воздействием скотских страстей.
Спудей. Согласен.
Гедоний. Находишь ли ты трезвыми и здравомыслящими тех, кто ради призраков и теней удовольствия пренебрегает истинными удовольствиями духа и навлекает на себя истинные муки?
Спудей. Нет, не нахожу.
Гедоний. Не вином они опьянены, но любовью, но гневом, но алчностью, но суетным честолюбием и прочими низменными страстями, и этот хмель намного опаснее винного. Сир в комедии, проспавшись с похмелья, рассуждает трезво, но с каким трудом приходит в себя дух, захмелевший от порочной страсти! Сколько долгих лет угнетают разум любовь, гнев, ненависть, похоть, роскошь, тщеславие! Как много мы видим людей, которые от юности до глубокой старости так и не смогли оправиться и опомниться от хмеля тщеславия, корыстолюбия, похоти, роскоши!
Спудей. Я их знаю даже слишком много. Гедоний. Ты признал, что ложные блага нельзя считать благами.
Спудей. И назад своего слова не беру.
Гедоний. Истинное удовольствие — лишь то, что исходит от истинных начал.
Спудей. Согласен.
Гедоний. Значит, те блага, которых толпа домогается всеми правдами и неправдами, — не истинные.
Спудей. Думаю, что нет.
Гедоний. Будь они истинными благами, они доставались бы только достойным и делали бы счастливыми тех, кому достались. Но что такое удовольствие? Истинно ли оно, если исходит не от истинных благ, но от лживых призраков блага, как по-твоему?
Спудей. Никоим образом!
Гедоний. Но удовольствие делает жизнь приятной.
Спудей. Несомненно.
Гедоний. Стало быть, поистине приятно можно жить лишь тогда, когда живешь благочестиво, то есть наслаждаясь истинными благами; блаженство человеку дарует только благочестие, ибо оно одно приближает человека к богу, высшему источнику блага.
Спудей. И я думаю так же или почти так же.
Гедоний. Теперь погляди, как далеки от удовольствия те, кто, по общему мнению, только и делает, что гоняется за удовольствиями. Во-первых, их дух нечист, испорчен закваскою страстей, и если даже достается ему какая-нибудь сладость, она мигом горкнет: так в испорченном источнике не может быть иной воды, кроме скверной на вкус. Далее, истинное удовольствие — лишь то, которое воспринимается здравым духом. Для гневающегося нет ничего отраднее мести, но это удовольствие обращается в страдание, как только недуг покидает душу.
Спудей. Не спорю.
Гедоний. Наконец, удовольствия эти черпаются из ложных благ, а следовательно, и они — не более чем призраки. Что бы ты сказал, если бы увидел, как человек, обмороченный магическими наваждениями, ест, пьет, пляшет, смеется, рукоплещет, тогда как на самом деле ни одной из вещей, которые он будто бы видит, нет?
Спудей. Я бы сказал, что он несчастный безумец.
Гедоний. При подобном зрелище я и сам присутствовал несколько раз. Был один священник, опытный в искусстве волшебства…
Спудей…которому выучился не из священных книг, я полагаю?
Гедоний. Нет, из трижды и четырежды проклятых. Несколько придворных дам часто к нему приставали, чтобы он их угостил, и бранили скупцом и скрягою. Наконец он согласился и позвал их в гости, Явились они натощак, чтобы с тем большей охотою откушать. Сели за стол, который так и ломился от самых изысканных яств и питий; наелись до отвала, поблагодарили хозяина и разошлись по домам. Но очень скоро начало урчать в животе. Дамы изумились: что за чудо — откуда взяться голоду и жажде сразу после обеда, да еще такого роскошного?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153