— Какая разница! И почему тебя так тревожит проблема моего супружества?
Эши отвернулся. Теперь, когда его лицо больше не скрывал капюшон, ему стало гораздо труднее разговаривать с Рапсодией.
— Меня оно не тревожит.
— А мне кажется странным, что тебя огорчает возможность моего брака без любви.
Он повернулся и посмотрел ей в глаза.
— А меня удивляет, как ты можешь говорить об этом так спокойно. Ты же сама утверждала, что очень серьезно относишься к семье.
Рапсодия обдумала его слова.
— Ты прав. Однако мои рассуждения касаются только тех людей, которые способны любить.
— А ты к ним не относишься.
— Совершенно верно.
— Но почему?
Она вздохнула и посмотрела на огонь, который тут же начал разгораться.
— Я отреклась от любви, мне она запрещена.
Эши присел на кровать напротив Рапсодии.
— Почему? Ты вступила в религиозный орден и дала обет безбрачия?
Рапсодия фыркнула:
— Едва ли.
— Тогда почему?
Рапсодия опустила глаза.
— Еще в старом мире я обменяла способность любить на то, что хотела сохранить.
— Что именно?
— Ребенка, — ответила Рапсодия.
Она подняла взгляд и вдруг поняла, что с легкостью отвечает на его вопросы, — за прошедшие годы Рапсодия никогда ни с кем об этом не говорила.
Теперь пришел черед Эши опустить глаза.
— У тебя был ребенок?
— Нет, это был не мой ребенок. Но я хотела ее защитить. — Эши кивнул. Рапсодии показалось, что он вздохнул с облегчением, но промолчал. — Так или иначе, но я дала клятву, что больше никогда никого не буду любить, и сдержала свое слово.
— Никого, кроме детей?
— Нет, я плохо объяснила. Я дала слово мужчине, что не полюблю другого до самого конца мира.
— А кем был человек, которого ты любила? Что с ним произошло?
На лице Рапсодии появилась гримаса отвращения.
— Я не говорила, что любила его. Он был грязной свиньей.
— Я перестаю тебя понимать. Почему ты дала клятву любить свинью?
— Ладно, начнем сначала, — вздохнула Рапсодия, — раз для тебя это так важно. Он был самым отвратительным, злым и жестоким ублюдком из всех, кого я знала. Мерзавец похитил невинную девочку, и, если бы я не вмешалась, он бы изнасиловал, а потом убил ее. Я дала клятву в обмен на ее свободу никогда не любить никого другого и выполнила ее. Я не утверждала, что любила ублюдка.
— До конца мира, верно?
— Да — Не слишком ли сильная клятва для такого негодяя?
— Ну, тут все зависит от того, рассчитывала ли я вообще найти любовь.
— А ты думала, что этого не случится?
— Да. Так что моя жертва была не такой большой.
На лице Эши появилась обаятельная улыбка, он встал с постели, подошел к Рапсодии и опустился перед ней на колени.
— У меня есть для тебя замечательная новость.
— И в чем она заключается?
— Если ты решишь, что можешь кого-то полюбить, то можешь это сделать, не нарушая клятвы.
— С чего ты взял?
— Ты ведь поклялась никого больше не любить до конца мира?
— Да.
— А ты разве не заметила, Рапсодия? Тот мир погиб, его нет более тысячи лет. Ты свободна от него и от своих клятв.
Глаза Рапсодии наполнились слезами — и на то имелось множество причин. Эши взял ее за руки, полагая, что сейчас она расплачется. Однако Рапсодия сумела справиться с нахлынувшими чувствами. Эши смотрел на ее исказившееся лицо, а потом не выдержал и протянул руку, что бы вытереть слезы, но Рапсодия оттолкнула его ладонь.
— Не нужно, — прошептала она и отвернулась. — Сейчас я успокоюсь.
— Не нужно сдерживать слезы, Рапсодия. Здесь ты в безопасности и можешь спокойно поплакать. Мне кажется, тебе это просто необходимо.
— Я не могу, — тихо ответила она. — Мне запрещено.
— И кто тебе запретил плакать?
— Акмед.
Смех Эши получился злым.
— Ты шутишь. — Она покачала головой. — Неужели ты говоришь серьезно? Какой он чудесный человек! Послушай, Рапсодия, плач не есть признак слабости.
— Я знаю, — сказала она, смахивая слезы с глаз. — Он вызывает раздражение.
— У Акмеда? К счастью, его здесь нет. Если тебе необходимо поплакать, плачь. Меня это нисколько не раздражает.
Рапсодия улыбнулась:
— Спасибо, но я не хочу плакать. Я в порядке.
Эши покачал головой:
— Нет. Я неплохой специалист по соленой воде, морской и слезам, — мой меч, ты же знаешь. Могу тебя заверить, тело и душа нуждаются в очищении, которое приходит со слезами. Даже кровь становится здоровей. Акмеду следовало бы это знать. — Глаза Рапсодии при последних словах сузились, и Эши торопливо продолжил: — Если на протяжении многих столетий ты сдерживала слезы, то нанесла себе огромный вред. Пожалуйста, Рапсодия, я могу обнять тебя, если это поможет.
Она невольно бросила взгляд на то место, где под рубашкой пряталась страшная рана, и содрогнулась, вспомнив о боли, которую причинила Эши, обняв его тогда в лесу.
— Нет, спасибо, но я благодарна тебе за предложение.
— Тогда я могу оставить тебя одну, прогуляюсь немного, если хочешь.
— Нет, не стоит. — Теперь ее голос звучал твердо. — Я пришла в себя, и тебе вовсе не обязательно отправляться под дождь. Лучше передай лютню, которую мне подарила Элинсинос. Хочешь послушать, как я играю?
Эши встал и подошел к шкафу, куда сложил их вещи.
— Конечно. А ты уверена, что…
— Да. — Рапсодия взяла в руки инструмент, который ей протянул Эши. — Что бы ты хотел послушать?
Он вздохнул.
— Ты знаешь песни старого мира о море?
— Несколько, — ответила она с улыбкой, вспомнив Элинсинос. — В моей семье тоже были моряки. Для этих песен больше подошел бы другой инструмент, но я постараюсь. — Она настроила лютню и начала играть.
Магия дракона сохранила древние струны в отличном состоянии, а дерево, из которого лютня была изготовлена, за долгие годы приобрело удивительно глубокий и чистый звук.
Эши растянулся на кровати, музыка Рапсодии околдовала его. Она не догадывалась о глубине его чувств, хотя лицо Эши оставалось открытым. Он позволил музыке наполнить его сознание и сердце, и пульсирующая боль в груди немного утихла, а мигрень, вызванная разговорами об Акмеде, и вовсе исчезла. Голос Рапсодии был красивым и легким, неземным, подобным музыке ветра, и Эши погрузился в чарующие звуки. Он отдал бы остатки своей души за то, чтобы она провела здесь несколько дней и пела бы для него, открывая свое сердце, которого, как она думала, у нее не было.
После нескольких матросских песен она перестала петь, продолжая играть на лютне, и мелодия показалась Эши необыкновенно печальной. Он сам едва не заплакал, но прозвучавший диссонирующий аккорд заставил его прийти в себя. Рапсодия заморгала и начала играть мелодию снова. Но вскоре она вновь допустила ошибку и перестала играть.
Эши сел и посмотрел на нее. Она заснула в кресле, уронив пальцы на струны лютни. Он хотел перенести ее на постель, но сцена переправы через Тарафель так живо встала у него перед глазами, что он сразу же отказался от своих намерений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181