ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


Замечательно играют.
Смешная, глупая, бестолковая жизнь бегает по сцене и кричит, и машет руками, мечтая о том, как прекрасна станет жизнь через сто лет (мы дожили! оглянитесь!), и градом катятся крупные слезы… И чудесное хрупкое, бесконечно талантливое существо сидит над сценой на высоком балкончике специально, чтобы глядеть вниз на ту (на эту?) жизнь, на этот театр, и, не дожидаясь нашей реакции, тихим, задыхающимся, пропадающим голосом восклицает: «Браво! Браво!» – и в восхищении закатывает глаза.
...1990

Секрет

…Приятно писать для наших читателей. Все такие культурные, всем персонажи Чехова так знакомы – ничего объяснять не надо. Три сестры – в Москву, в Москву! Дядя Ваня – мы увидим небо в алмазах! Заречная – я чайка! Все как родные. Даже в театр ходить не надо. Все равно Гаев примет нелепую позу и высокопарно воскликнет: «Многоуважаемый шкаф!»
Заметили ли вы, дорогие… уже не товарищи, еще не господа, что не так уж давно, лет пятнадцать тому назад, страна разучилась переплетать книги? Купишь, принесешь, положишь – глядь: переплет начинает коробиться, как ломтик засыхающего сыра (если кто помнит, как сыр засыхает).
А раньше переплеты были прекрасные: ткань, тисненая кожа… В книгах были замечательные поля, на которых присяжные поверенные, почитывая в тюрьме или бездельничая в ссылке, могли писать свои «Nota bene!», «ха-ха» и прочие премудрые замечания.[38]
Почему ж переплеты стали коробиться? Почему на ощупь они как липкая клеенка в детдомовской столовке? Видно, умер последний, кто способ знал. А теперь – всё. Никто не помнит, не умеет, не хочет. Да и зачем?
Но если открыть книжный шкаф (шкафы тоже очень сильно изменились, уважать их никак невозможно), взять старую книгу, раскрыть и –
ЛОПАХИН. Я весной посеял маку тысячу десятин и теперь заработал сорок тысяч чистого. А когда мой мак цвел, что это была за картина!
Позавидуешь! И денег кучу заработал, и наслаждение получил – свободный предприимчивый человек. Капитал девать некуда. Вот сейчас Пете Трофимову предложит, просто так, без отдачи, неизвестно на что, на революцию, что ли?
Как просто было Лопахину! Захотел – мак посеял, захотел – еще чего-нибудь. Цель его была эгоистическая – заработать. Но от этого эгоизма в стране было всего полно. А просто ему было потому, что никого он не спрашивал: можно ли посеять? И никто ему не указывал, что и как. И никто не запрещал. Никто не говорил: «Не положено!»
…Вот он – шкаф. Старинный огромный книжный шкаф. Теперь таких нету. Не осталось. Большинство сожгли, порубили на дрова – только щепки летели от старого благородного дерева. А те немногие, что уцелели, понимающие люди вывезли за границу; там они дорого стоят. Да хорошо, что вывезли, – в нашу крупнопанельную, малогабаритную жизнь такой шкаф не влезет. Велик.
Вот он – во всю сцену, от кулисы до кулисы, от подмостков до портала. Гулливеровский шкаф в стране лилипутов.
Это дом. В нем живут люди.
Распахиваются дверцы, огромные, как двери собора, и мы видим: из книжного шкафа медленно движутся к нам персонажи «Вишневого сада». Раневская – Татьяна Васильева, Гаев – Николай Волков, Фирс – Евгений Евстигнеев, Лопахин, Епиходов, Шарлотта… За спиной у них – бескрайний вишневый сад, цветущий фиолетово-розовым, над головой у них – бескрайнее небо, фиолетово-синее, предрассветное. Все такие красивые, все такое прекрасное – даже жалко знать, что все это обречено.
Все это не существует больше. Осталось там, в старом книжном шкафу, в старых замечательных книгах. В прошлом. Красивая исчезнувшая жизнь. Красивые исчезнувшие люди.
Появись этот спектакль лет семь назад (что абсолютно исключено), как приятно было бы писать об актерских работах. Блестяще играют. Ярко, тонко, остроумно, талантливо… Но теперь не до того. Некогда. Надо сказать главное. Надо сказать – о чем.
О чем? Ну, уж это-то всем известно. Еще со школы. Вырождающаяся аристократия (что уж в ней такого вырождающегося… – поди пойми) уступает место молодому капитализму (в лице Лопахина). И всякий раз, где бы ни играли «Вишневый сад» – в Москве ли, в провинции ли – всякий раз что Лопахин объясняет, как надо нарезать сад на участки под дачи, и предрекает, что «вскоре дачник размножится до необычайности», всякий раз в этом месте по залу пробегает смешок. Это люди, впервые знакомящиеся с пьесой, восторгаются прозорливостью Чехова и потом, выходя на антракт и вставая в гигантскую буфетную очередь, радостно сообщают друг другу: классика всегда современна!
Больше всего мне хотелось избежать этой формулы «классика всегда современна» – и вот не удалось. Даже дважды написалась проклятая школьная фраза.
Но ведь это как сыграть! Сыграешь талантливо – будет современно. А бесталанно – так будет пыльная ветошь; восковые мумии, храп в партере. Укажите мне такого зрителя, который не спал бы на бездарной классической постановке, – я такого еще не видал. Дамы, впрочем, выдерживают, ибо для них главное – вести себя прилично.
…Кажется, это мы сами делаем спектакль современным. Когда на сцене не мертвые куклы, механически произносящие чужие слова, когда на сцене живые, бесконечно интересные люди, они – и вольно, и невольно – нагружают классический текст сегодняшними страстями. А мы – тоже живые и сегодняшние – отзываемся душевным и интеллектуальным резонансом. Ассоциации…
«Вишневый сад», о котором пишу, возник после двух Съездов народных депутатов (как бы кого ни коробило такое вульгарное заявление). Когда Гаев – Волков, обращаясь к многоуважаемому шкафу, – конечно, не к шкафу, а к нам! – заговорил, запинаясь и мучаясь, об идеалах «добра, справедливости и общественного самосознания», а близкие отвели глаза, а наглый холуй и хам Яша глумливо заржал… Как хотите, а сцена была слишком узнаваема. Над Сахаровым тоже глумились.
…Дачно-экономические планы Лопахина всегда живо воспринимаются советской публикой (оставляя иностранцев совершенно равнодушными). Но в этом спектакле даже старческое бормотание Фирса наполнилось горьким сегодняшним смыслом.
ФИРС. В прежнее время, лет сорок – пятьдесят назад, вишню сушили, мочили, мариновали, варенье варили и, бывало, сушеную вишню возами отправляли в Москву и в Харьков. Денег было! И сушеная вишня такая была мягкая, сочная, сладкая, душистая… Способ тогда знали…
РАНЕВСКАЯ. А где же теперь этот способ?
ФИРС. Забыли. Никто не помнит.
Забыли! Как не забыть, ежели всех убили, кто знал и умел.
И на кой черт нужен теперь этот огромный сад? Толку от него никакого. Вырубить! Аня – по глупости – жалеет.
АНЯ. Я любила его так нежно, мне казалось, на земле нет лучше места, как наш сад.
ТРОФИМОВ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85