– И правда обнадеживающая весть, – отвечаю я. – Есть ли вероятность, что король выиграет эту войну?
– Мы разбили их при Флоддене, – напоминает мне Генри. – Уничтожили. Но при Баннокбурне нам самим досталось. Все в руках Божьих. И лишь изменник станет ожидать поражения своего короля.
– Но именно на это мы оба и рассчитываем, не правда ли? – шепчу я, улыбаясь. – Будем надеяться, что Бог на нашей стороне.
Генри теперь редко появляется дома. Он постоянно находится при короле, не только ища продвижения и милостей, подобно любому другому придворному хищнику, но также в надежде разузнать какие-нибудь новости о «свадебном деле», как это у нас зовется. Что до меня, я провожу время с королевой, оставив дом и детей на попечении миссис Эллен. Боюсь, что она всех распустит, лишний раз не выпорет и не отругает, как требуется. Миссис Эллен – добрая и опытная няня, но она удручающе мягка.
К моему сожалению, мне не удается забеременеть. В тех редких случаях, когда мы с Генри оказываемся в постели, мы наслаждаемся совокуплением, ибо всегда возбуждали друг в друге страсть, но похоже, что Господь не внемлет нашим молитвам о сыне, иметь которого милорд жаждет больше всего. У других мужчин есть сыновья, говорит он, почему у меня нет? Если я не рожу ему сына, его титул перейдет к Джейн, точнее, к ее будущему мужу. А если наши планы осуществятся, титул поглотит корона, что сулит славному имени Дорсетов забвение. Для Генри эта мысль невыносима. Он хочет, чтобы его династия продолжалась, так что мы не должны отчаиваться. Я утешаюсь тем, что мне всего двадцать шесть лет, а женщины, как известно, способны к деторождению чуть ли не до пятидесяти. Мы не должны оставлять наших молитв – как и наших более приземленных занятий!
С севера поступают катастрофические новости. Армия лорда Хартфорда выступила на север как раз перед Рождеством, дабы, как говорят, «посвататься» к королеве шотландцев. Король приказал опустошить южные области Шотландии, грабить, жечь и убивать, не щадя ни мужчин, ни женщин, ни детей. Хартфорд ревностно следует букве его приказа. Лейт, Эдинбург, Мелроуз, Джедбург – все было разрушено и пожжено на пути наших солдат, идущих через границы к Берику, оставляя за собой след ужасающего разорения.
Столкнувшись лицом к лицу с подобными зверствами, шотландцы только окрепли в своей решимости и заключили союз с Францией, давним врагом Англии. Французы с готовностью согласились предоставить убежище малолетней королеве, которая по матери является француженкой, и ее тайком, под покровом ночи, переправили по морю, к неописуемой ярости моего дяди. Еще менее приятной для него стала весть о том, что шотландцы согласились, чтобы она воспитывалась при французском дворе как будущая невеста юного дофина, а это, к счастью, окончательно расстроило планы его величества женить на ней принца Эдуарда.
Свою радость мы можем выражать только наедине.
– Теперь для нашей Джейн путь свободен, – заявляет Генри, поднимая бокал за будущее. – Но мы должны подождать удобного момента. Хотя мне кажется, что долго ждать не придется. Его величество так оскорблен вероломством шотландцев и французов, что вполне может прийти к мысли об английской невесте для сына.
– Невесте, – подхватываю я, повторяя не единожды сказанное, – в жилах которой течет кровь Тюдоров, кузину самого наследника престола.
Милорд оборачивается ко мне и произносит:
– Я думаю, пора заняться образованием Джейн.
– Я целиком согласна. И королева любезно предложила помочь подыскать ей хорошего учителя. Разумно было бы последовать ее совету. Она проявляет большой интерес к Джейн, и ты знаешь, как усердно она печется об образовании принца и леди Елизаветы.
Признаться, я испытала большое облегчение, когда королева предложила помощь в этом деле, поскольку, хотя читаю и пишу без ошибок, совсем не увлекаюсь книжными науками и мало понимаю в хитросплетениях академических дисциплин. Я получила традиционное образование, меня обучали танцам, верховой езде, музыке, вышиванию и ведению домашнего хозяйства, как и всех девочек благородного происхождения, до того, как возникла эта новая мода учить их тем же предметам, что и мальчиков. И я этому рада – другого мне не нужно. Меня всегда занимали только охота – обычная и ястребиная, – вкусная еда и вино, любовь, наряды и светское общество при дворе.
Что же до королевы, то она как раз имеет репутацию ученой дамы. Она интересуется как новыми веяниями, так и трудами древних греков и римлян, ее хлебом не корми – дай порассуждать на богословские темы. Часто я застаю ее увлеченной дружеской дискуссией о том или ином догмате с архиепископом Кранмером и даже с королем, когда тот в настроении. Ходят слухи – не более того, – что королева, как и Кранмер, втайне исповедует протестантизм. Если это правда, то она очень тщательно это скрывает, ибо мой дядюшка в таких вещах стал консервативен, как никогда. Но она не глупа. Я заметила, что она не упускает возможности осудить Папу, что, как ей известно, доставляет удовольствие королю, и всегда уступает, если дело пахнет спором.
Оттого он восхищается ее добродетелью и ученостью. Кроме того, она пользуется популярностью в народе. Тем не менее католическая клика при дворе кинула бы ее на съедение волкам, выдался бы только случай, ибо они боятся, что она симпатизирует реформаторам и, следовательно, может повлиять на короля, а это могло бы привести к еще более крутым религиозным переменам.
Я со своей стороны желаю ей всех благ, поскольку тоже втайне разделяю эти опасные взгляды. Я бы, конечно, никогда не стала с ней откровенничать. Это было бы слишком большим риском для нас обеих. Генри в курсе моих убеждений, ибо мы с ним думаем одинаково, но мы редко говорим об этих вещах, даже в уединении нашей спальни. Стены, знаете ли, имеют уши. А еретиков сжигают на кострах.
Королева Екатерина Парр

Хэмптон-корт, 1543 год
Мои падчерицы теперь живут со мной.
– Конечно, пусть они будут с вами при дворе, – сказал Генрих, когда я стала умолять его разрешить мне вызвать принцесс к нам. – Приглашайте их, когда захотите.
Все одобряют мое решение принять их под свое крыло; но мне это вовсе не в тягость, ибо я их обеих люблю. Леди Мария всего четырьмя годами моложе меня и, несмотря на расхождения по вопросам религии – она упрямо держится старой веры и, очень вероятно, догадывается о моих истинных убеждениях, – мы с ней крепко подружились.
Бедняжка Мария! Ей двадцать семь лет, и она никак не хочет смириться со своим девством, и все же она уже выглядит старше своих лет. Она маленького роста и страшно худая, рыжеволосая, как все Тюдоры, у нее пронзительный взгляд, курносый нос и тонкие поджатые губы. В детстве она была премилой крошкой, любимицей родителей, – я помню, как моя мать, служившая когда-то фрейлиной при королеве Екатерине Арагонской, рассказывала, что они с королем души не чаяли в Марии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121