Мы относим их в нашу карету, готовую к небольшому путешествию.
– Здесь живет вдова Картер, – говорит миледи, когда карета останавливается возле убогой лачуги у подножия скалы. – Ее муж служил у нас пастухом, он умер десять лет тому назад. Я давала ей кое-какую работу в прачечной, но сейчас она прикована к постели.
Она ведет нас в домишко, где вонь немытого тела, мочи и затхлой старости просто валит с ног. Кэтрин держится позади, но миледи крепко хватает ее за руку и вытаскивает вперед. Я стараюсь не вдыхать.
– Мы принесли вам еды, – говорит матушка.
Древняя старуха в грязной постели пытается приподняться и сесть, бормоча слова благодарности, но миледи поднимает руку и говорит:
– Я пришла исполнить свой христианский долг, миссис, и привела с собой дочерей, дабы мой поступок послужил им примером. Благослови вас Господь.
– Спасибо, миледи, – шелестит старуха.
– Я пришлю вам горничную, чтобы она прибрала здесь, – обещает матушка и ставит корзину на стол. Затем она выплывает вон, и мы с облегчением выходим вслед за ней.
Следующий визит не столь неприятен, ибо мы дарим старую детскую одежду жене кучера, которая недавно родила близнецов. Полюбовавшись младенцами, мирно спящими в одной колыбели, мы едем дальше, в дом, стоящий на отшибе в лесу. Здесь обитает темноволосая женщина, которая с виду вполне способна сама о себе позаботиться. В очаге у нее кипит горшок с похлебкой, на потолке развешаны сухие травы, в углу – поленница дров. В доме тепло и даже чисто.
– Я кое-что для тебя привезла, Анна, – говорит миледи, вручая ей корзину.
– И у меня есть кое-что для вас в обмен, – отвечает женщина необычным голосом, как у иностранки, в котором слышится что-то загадочное. Она отдает матушке бумажный свиток, не похожий на предмет, подходящий для обмена на полученную ею провизию.
– Красивые у вас детки, миледи, – произносит она своим чудным голосом.
– Да, – соглашается матушка. Я замечаю, что Анна, в отличие от многих людей, держится с ней на равных, и миледи, кажется, воспринимает это как должное. – Благодарю тебя, – говорит она женщине и быстрее выводит нас, без обычного своего благословения.
– Сударыня, разве эта женщина больна? – спрашиваю я, пока наша карета катится к дому.
– Нет, Джейн. Но она оказала мне услугу, и я обязана ей отплатить.
– А что она сделала? – спрашиваю я. Кэтрин поднимает кожаную штору, чтобы поглазеть на придорожные виды. Ее не интересует загадочная женщина.
– Это тебя не касается, – отвечает матушка, что оставляет меня в легком недоумении. Но вскоре мы приезжаем домой, а после ужина мы с Кэтрин играем в кегли в галерее. Я забываю об Анне и таинственной услуге, оказанной ею матушке.
Есть одно ненавистное мне занятие, и это – еженедельная семейная охота, из-за которой отменяются все уроки. Я боюсь ездить верхом, но раз в неделю меня заставляют участвовать в погоне за оленем. Я тащусь позади, а взрослые тем временем несутся все дальше и дальше вперед с гиканьем и улюлюканьем, пока замеченная ими дичь пускается наутек. А потом всегда наступает тошнотворный момент, когда несчастное животное валят на землю и зверски умерщвляют, вспарывая ему брюхо ножом. Миледи никогда не упустит случая отчитать меня за отсутствие должного энтузиазма и брезгливость и вслух подивиться, почему я не унаследовала любовь своих родителей к кровавым забавам.
– Должно быть, – заявляет она, – ты нарочно пренебрегаешь своим долгом.
– Простите меня, миледи, – говорю я, но это все без толку. Я не могу заставить себя полюбить охоту.
Затем приходит день, которого мне никогда не забыть. После обычной еженедельной пытки охотой батюшка в раздражении напускается на меня.
– Ты слишком робкая, дочь моя! – резко выговаривает он. – Так из тебя никогда не выйдет охотницы. Ты трусишь, верно?
Я стою опустив голову, а он продолжает кричать:
– Господи, ну почему ты не родилась мальчиком? – Я молчу, но его слова огорчают меня. Я знаю, что мои родители глубоко разочарованы тем, что у них нет сына.
Потом милорд объявляет:
– Клянусь, Джейн, ты научишься охотиться. Думаю, тебе пора пройти крещение кровью. И это случится в следующий раз.
– Пожалуйста, не надо, – шепчу я, ибо знаю не понаслышке этот ужасный ритуал, и хотя все аристократы должны через него пройти, это чудовищно, равно для бедного зверя и молодого охотника, которого к нему принуждают.
Я уверена, что упаду замертво, когда наступит мой час, ибо мне всегда было невыносимо видеть страдания несчастной твари, и я не хочу причинять ей боль.
– Прошу вас, сэр, можно мне уйти? У меня разболелся живот. – Матушка слышит, но она не настроена проявлять мягкость.
– Молчи, – приказывает она.
– Милорд, ребенку дурно, – вмешивается миссис Эллен. – Ей становится дурно от одной мысли о крови, – сбивчиво добавляет она. Но батюшка глядит на нее как на сумасшедшую.
– Что за чушь, – говорит он, – Джейн обязательно надо окрестить кровью. И ей это понравится, клянусь! Напрасно вы обе поднимаете шум из-за такого пустяка.
Значит, решено. В назначенный день, после обеда, миссис Эллен помогает мне переодеться в бурую амазонку с лихой шляпкой с пером. Дрожа в преддверии ожидающего меня жуткого испытания, я иду в конюшни вместе с другими наездниками и сажусь на свою белую в яблоках кобылу Леди. Покорно отпив из общего кубка, протянутого мне, я послушно следую рысью за родителями. Вскоре мы уже скачем галопом по красивейшей местности, среди крутых холмов, скалистых утесов и бурных ручьев. Наша добыча сегодня – прекрасная лань, молодая и сильная. Она в веселом танце ведет нас за собой через парк и дальше – на открытый луг. Собираются черные тучи. Голубое зимнее небо темнеет, начинается сильный ливень, в считанные секунды вымачивающий нас всех до нитки. Родителям и остальным, кажется, нет до этого дела, но я с каждой секундой все сильнее коченею в своей промокшей одежде. Большего несчастья и представить себе нельзя, особенно если вспомнить, что будет потом.
В два часа дождь все еще продолжается, а лань уже повалили на землю, и мы все спешиваемся в грязь, чтобы убить ее. Несчастное раненное в бок животное лежит в луже, с тяжело вздымающимся брюхом и вытаращенными стеклянными от страха глазами. Охотники стоят вокруг, сдерживая рвущуюся и лающую свору гончих.
Батюшка вкладывает мне в руки большой нож. У него гравированное лезвие, длинное и страшное.
– Джейн, сегодня эта честь оказана тебе, – провозглашает милорд. – Смотри, чтобы рука не дрогнула!
Я сжимаю рукоять. Мне говорили, что нужно вонзить нож глубоко в грудь животного, но сейчас, когда время настало, у меня нет ни сил, ни воли для этого. Меня так трясет, что нож в моей руке ходит ходуном.
– Живей, девочка!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121
– Здесь живет вдова Картер, – говорит миледи, когда карета останавливается возле убогой лачуги у подножия скалы. – Ее муж служил у нас пастухом, он умер десять лет тому назад. Я давала ей кое-какую работу в прачечной, но сейчас она прикована к постели.
Она ведет нас в домишко, где вонь немытого тела, мочи и затхлой старости просто валит с ног. Кэтрин держится позади, но миледи крепко хватает ее за руку и вытаскивает вперед. Я стараюсь не вдыхать.
– Мы принесли вам еды, – говорит матушка.
Древняя старуха в грязной постели пытается приподняться и сесть, бормоча слова благодарности, но миледи поднимает руку и говорит:
– Я пришла исполнить свой христианский долг, миссис, и привела с собой дочерей, дабы мой поступок послужил им примером. Благослови вас Господь.
– Спасибо, миледи, – шелестит старуха.
– Я пришлю вам горничную, чтобы она прибрала здесь, – обещает матушка и ставит корзину на стол. Затем она выплывает вон, и мы с облегчением выходим вслед за ней.
Следующий визит не столь неприятен, ибо мы дарим старую детскую одежду жене кучера, которая недавно родила близнецов. Полюбовавшись младенцами, мирно спящими в одной колыбели, мы едем дальше, в дом, стоящий на отшибе в лесу. Здесь обитает темноволосая женщина, которая с виду вполне способна сама о себе позаботиться. В очаге у нее кипит горшок с похлебкой, на потолке развешаны сухие травы, в углу – поленница дров. В доме тепло и даже чисто.
– Я кое-что для тебя привезла, Анна, – говорит миледи, вручая ей корзину.
– И у меня есть кое-что для вас в обмен, – отвечает женщина необычным голосом, как у иностранки, в котором слышится что-то загадочное. Она отдает матушке бумажный свиток, не похожий на предмет, подходящий для обмена на полученную ею провизию.
– Красивые у вас детки, миледи, – произносит она своим чудным голосом.
– Да, – соглашается матушка. Я замечаю, что Анна, в отличие от многих людей, держится с ней на равных, и миледи, кажется, воспринимает это как должное. – Благодарю тебя, – говорит она женщине и быстрее выводит нас, без обычного своего благословения.
– Сударыня, разве эта женщина больна? – спрашиваю я, пока наша карета катится к дому.
– Нет, Джейн. Но она оказала мне услугу, и я обязана ей отплатить.
– А что она сделала? – спрашиваю я. Кэтрин поднимает кожаную штору, чтобы поглазеть на придорожные виды. Ее не интересует загадочная женщина.
– Это тебя не касается, – отвечает матушка, что оставляет меня в легком недоумении. Но вскоре мы приезжаем домой, а после ужина мы с Кэтрин играем в кегли в галерее. Я забываю об Анне и таинственной услуге, оказанной ею матушке.
Есть одно ненавистное мне занятие, и это – еженедельная семейная охота, из-за которой отменяются все уроки. Я боюсь ездить верхом, но раз в неделю меня заставляют участвовать в погоне за оленем. Я тащусь позади, а взрослые тем временем несутся все дальше и дальше вперед с гиканьем и улюлюканьем, пока замеченная ими дичь пускается наутек. А потом всегда наступает тошнотворный момент, когда несчастное животное валят на землю и зверски умерщвляют, вспарывая ему брюхо ножом. Миледи никогда не упустит случая отчитать меня за отсутствие должного энтузиазма и брезгливость и вслух подивиться, почему я не унаследовала любовь своих родителей к кровавым забавам.
– Должно быть, – заявляет она, – ты нарочно пренебрегаешь своим долгом.
– Простите меня, миледи, – говорю я, но это все без толку. Я не могу заставить себя полюбить охоту.
Затем приходит день, которого мне никогда не забыть. После обычной еженедельной пытки охотой батюшка в раздражении напускается на меня.
– Ты слишком робкая, дочь моя! – резко выговаривает он. – Так из тебя никогда не выйдет охотницы. Ты трусишь, верно?
Я стою опустив голову, а он продолжает кричать:
– Господи, ну почему ты не родилась мальчиком? – Я молчу, но его слова огорчают меня. Я знаю, что мои родители глубоко разочарованы тем, что у них нет сына.
Потом милорд объявляет:
– Клянусь, Джейн, ты научишься охотиться. Думаю, тебе пора пройти крещение кровью. И это случится в следующий раз.
– Пожалуйста, не надо, – шепчу я, ибо знаю не понаслышке этот ужасный ритуал, и хотя все аристократы должны через него пройти, это чудовищно, равно для бедного зверя и молодого охотника, которого к нему принуждают.
Я уверена, что упаду замертво, когда наступит мой час, ибо мне всегда было невыносимо видеть страдания несчастной твари, и я не хочу причинять ей боль.
– Прошу вас, сэр, можно мне уйти? У меня разболелся живот. – Матушка слышит, но она не настроена проявлять мягкость.
– Молчи, – приказывает она.
– Милорд, ребенку дурно, – вмешивается миссис Эллен. – Ей становится дурно от одной мысли о крови, – сбивчиво добавляет она. Но батюшка глядит на нее как на сумасшедшую.
– Что за чушь, – говорит он, – Джейн обязательно надо окрестить кровью. И ей это понравится, клянусь! Напрасно вы обе поднимаете шум из-за такого пустяка.
Значит, решено. В назначенный день, после обеда, миссис Эллен помогает мне переодеться в бурую амазонку с лихой шляпкой с пером. Дрожа в преддверии ожидающего меня жуткого испытания, я иду в конюшни вместе с другими наездниками и сажусь на свою белую в яблоках кобылу Леди. Покорно отпив из общего кубка, протянутого мне, я послушно следую рысью за родителями. Вскоре мы уже скачем галопом по красивейшей местности, среди крутых холмов, скалистых утесов и бурных ручьев. Наша добыча сегодня – прекрасная лань, молодая и сильная. Она в веселом танце ведет нас за собой через парк и дальше – на открытый луг. Собираются черные тучи. Голубое зимнее небо темнеет, начинается сильный ливень, в считанные секунды вымачивающий нас всех до нитки. Родителям и остальным, кажется, нет до этого дела, но я с каждой секундой все сильнее коченею в своей промокшей одежде. Большего несчастья и представить себе нельзя, особенно если вспомнить, что будет потом.
В два часа дождь все еще продолжается, а лань уже повалили на землю, и мы все спешиваемся в грязь, чтобы убить ее. Несчастное раненное в бок животное лежит в луже, с тяжело вздымающимся брюхом и вытаращенными стеклянными от страха глазами. Охотники стоят вокруг, сдерживая рвущуюся и лающую свору гончих.
Батюшка вкладывает мне в руки большой нож. У него гравированное лезвие, длинное и страшное.
– Джейн, сегодня эта честь оказана тебе, – провозглашает милорд. – Смотри, чтобы рука не дрогнула!
Я сжимаю рукоять. Мне говорили, что нужно вонзить нож глубоко в грудь животного, но сейчас, когда время настало, у меня нет ни сил, ни воли для этого. Меня так трясет, что нож в моей руке ходит ходуном.
– Живей, девочка!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121