– К чему спешить? Кроме того, не знаю, как ты, а мне нужен хавчик. Бабло есть? Я все свое потратил вот на это. – И он помахал Тристраму концами боа. Выскочило перышко, и оба посмотрели, как оно улетает. Приземлилось оно посреди улицы, где его моментально переехал грузовик. Торкиль рассмеялся. – Четко, – сказал он. – Мне с самого начала показалось, что перьев в нем слишком много. Ну?
– Что ну?
– Бабки е?
Тристрам покачал головой:
– Дупло. Я только что проверял. А следующее пособие только завтра.
– Тошнотина, – вознегодовал Торкиль. – Как правительство ожидает, что мы будем бюджетировать наши средства, если с самого начала дает нам так мало, а? Скажи ты мне.
– Ничего я тебе не скажу, – ответил Тристрам, выуживая из кармана кожаной куртки пакетик «Молтизеров» и протягивая брату. Они уже шли к дому. Братья пожинали обильный урожай взглядов. С идентичными близнецами так обычно и бывало – даже с теми, кто не предпринимал дополнительных усилий и не красил волосы в ярко-лиловый и синий цвета и не завязывал их в ряды крохотных узелков, похожих на розовые бутоны а-ля Бьорк в период «Яростно счастливой». К тому же, конечно, дело еще было в платьице Тристрама и перьевом боа Торкиля.
Перед ними остановился мальчишка и ткнул пальцем:
– Вы, парни, что – близнецы?
Оба смятенно заозирались.
– Простите? – сказал Тристрам. – Вы здесь видите кого-то еще?
Торкиль тем временем принялся кривить лицо и похлопывать по нему, пристукивая ногами по тротуару. Не отрывая взгляда от паренька, Тристрам присоединился к брату – стал прищелкивать пальцами, стучать себе по голове и чпокать губами. Кто как, а близнецы были перкуссивны. Они составляли ритм-секцию «Боснии». Тристрам играл на басу, а Торкиль – на барабанах. Иногда Торкиль играл на басу, а Тристрам – на барабанах. Вообще-то они могли играть на чем угодно. На своих телах, на листовом стекле витрин, на крышках мусорных баков, фонарных столбах, макушках двенадцатилетних оболтусов. И они играли.
К тому времени, когда братья закончили, прохожие, включая мать паренька, накидали к их ногам мелочи на $6.35.
– Легко, как не знаю, – заметил Тристрам, когда они прыгучей походкой двинулись на приступ своей любимой ливанской лавки, подсчитывая монеты.
Вскоре Торкиль тыльной стороной ладони уже стирал с губ соус чили, а Тристрам дожевывал остатки фалафеля.
– Сколько времени? – спросил Торкиль.
Тристрам посмотрел на часы. Двадцать минут четвертого.
– Поздно, как не знаю, – провозгласил он приговор.
– Ну так двигай костями, филон чертов. – И Торкиль махнул боа на Тристрама. – Так чем Джейк оправдывался, когда вот так вот исчез вчера ночью? Что с ним случилось? Или я должен сказать, кто с ним случилось?
– Очевидно, чужие. – Тристрам воздел бровь.
– В смысле – чужие, как в иностранцах? – Торкиля охватило смятение.
– Нет. Чужие, как в дудудуду дудудуду. – Тристрам исполнил тему «Сумеречной зоны».
– Чужие, как в дудудуду дудудуду?
– Чужие, как в дудудуду дудудуду. Говорит, они проводили над ним сексуальные эксперименты. – Пальцем Тристрам обвел себе ухо – всюхин знак, обозначающий чокнутого, как не знаю.
– Ага, ну да, – рассмеялся Торкиль. – Я вот чего не понимаю про чужих. Зачем им ради этого тащиться на Землю? Им что, в открытом космосе не хватает секса? О, добдень, Джордж. – Они остановились там, где Джордж нависал брюхом над своим кладом. – Чего у тебя там?
– «Оживители Животиков». А ты который?
– Торк. Торкиль.
– Точно. – Джордж по очереди ткнул жирным пальцем в каждого. – Торкиль. Синий. Тристрам. Лиловый. А без цветовой кодировки вас кто-нибудь различает?
– Не-а. Даже мы сами, – жизнерадостно признал Торкиль.
– Как только я начинаю развивать в себе хоть чуточку индивидуальной личности, – пожаловался Тристрам, – он просто поворачивается ко мне, вдыхает поглубже и – ууп, все улетает. Всасывается ему в ноздри и сразу в кровь. И потом она становится как бы и его. Жуть.
– Херня, – возразил Торкиль, слегка щипая брата за руку. – Это ты. Человеческий «гувер».
Медленно полируя деталь машины тавотной тряпкой, Джордж пристально разглядывал близнецов. На Тристраме снова было платьице. Интересно. Они ему как-то сказали, что папа у них был египтянин. Впоследствии в одной из своих книжек Джордж прочел, что египтяне традиционно верили, будто близнецы как-то связаны со звездой Сириус.
– А вы оба когда-нибудь думаете о чужих? – робко поинтересовался Джордж.
Торкиль глянул на Тристрама. Это что? Международная Неделя Чужих?
– Постоянно, Джордж, – с непроницаемым видом ответил он. – Вообще-то мы в данное время в чужих и врубаемся. Судя по всему, они прошлой ночью похитили Джейка.
Если бы у Джорджа на голове остались хоть какие-то волосы, они бы все встали дыбом.
– Что?
– Торк! Трист! Тащите сюда свои ебицкие задницы! – Голос Джейка грохотал из соседнего дома через весь двор. – Чоп-чоп.
Эта его татуировка. Джордж собирался что-то сказать, но его перебил Тристрам:
– Надо идти. – Он пожал плечами. – В следующий раз поболтаем, Джордж.
– Ага, – подтвердил Торкиль. – Папа зовет. – Он взял брата за руку. Они повернулись и скипнули домой.
Джордж шмякнулся задом наземь. Все происходит. Он был в этом уверен.
А девчонки уже приближались к вечно популярному «Кафе Да Вида»: уставленные латтэ столики, выплеснувшиеся на тротуар, посетители, что балабонили и смеялись, интриговали и замышляли. В этом конкретном кафе все были подающими надежды, бывшими или даже практикующими киношниками, писателями или артистами. Что придавало разговорам уровень театральности: тут драма отношений, там трагедия карьеры, а посреди – грубый фарс.
– У меня есть идея для фильма. – Ревностный молодой человек с конским хвостом и черными прямоугольными очками склонился над столиком к своему другу. Как и все в этом кафе, одеты они были целиком в черное.
– Ну? – Друг отвернулся, чтобы выдохнуть дым, и заметил девчонок. – Эгей. Марти, потерпи минутку. Боеготовность – цыпочки.
Марти нахмурился:
– Ты слушаешь, Брет, или как?
– Ага, слушаю, – вздохнул тот. – Что, я не могу слушать и смотреть одновременно?
– А можешь?
Брет опять вздохнул и склонил голову так, чтобы, по крайней мере, видеть девчонок боковым зрением.
– Выкладывай. – Они зеленые или это игра света?
– Кино про парня, ему за двадцать, городской уличный тип, он стремится преодолеть свое отчуждение и скуку через наркотики, алкоголь и секс.
Брет поморщился:
– Уже было. А кроме того, это не искусство. Это жизнь.
– Ай, спасибо, – ответил Марти, слегка задетый. – Но пока ты сразу не списал меня со счетов, вот тебе побочная сюжетная линия. – И он сделал паузу для пущего эффекта.
– О том, как блондинам – то есть натуральным блондинам, не шампуневым блондинам – ужасно трудно культивировать надлежащие бородки, в особенности такие, гусеницами, или треугольные штуки под нижней губой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71