Из засады под пальмами в кадушках выскочил мне наперехват привратник, коротенький, как обрез, но с мощной старшинской грудью, ласково поинтересовался, обнажив стальные фиксы:
- Куда путь держим?
- К Аркатовым, - ответил я как можно небрежнее, глазами судорожно отыскивая в зарослях зеленых насаждений лифт.
Спрятав клыки и, наверное, втянув когти, он убрался обратно, милостиво буркнув:
- Проходите.
Массивную резную дверь с бронзовой ручкой открыла на мой звонок маленькая женщина в поблекшем застиранном сарафане. Лицо у нее было такое же, как сарафан, застиранное и невыразительное. Интересно, подумалось, кем она приходится зеку Аркатову? Горе иногда удивительно меняет людей...
- Мне бы поговорить с родственниками Ивана Федоровича, - ответил я на ее вопрос и вдруг услышал уверенный мужской голос:
- Это почему же с родственниками? Я и сам пока, слава Богу, не преставился.
Вот те на! Не позвонив предварительно по телефону, я рассчитывал на эффект неожиданности и, надо признать, получил его в полной мере. Вместо того чтобы, согласно моим расчетам, валить лес где-нибудь в Мордовии, гражданин Аркатов собственной персоной стоял передо мной в прекрасном белом костюме, высокий, гораздо более полный, чем во время суда, с розовым, пышущим здоровьем лицом, на котором красиво выделялись густые, черные с проседью брови. Протянув ему заранее приготовленное удостоверение, я пробормотал:
- Прошу прощения, я не знал... Мы писали о вас, тогда...
- Помню, помню, - перебил он меня и повернулся к женщине, которая все еще стояла в открытых дверях:
- Лиза, вы на рынок? Идите и долго не задерживайтесь, вечером у нас гости.
Когда домработница удалилась, мы прошли в кабинет Ивана Федоровича, огромную комнату, полную света и импортной мебели, уселись в пышные кресла, и Аркатов спросил наконец:
- Чем обязан?
В голове моей вертелось по меньшей мере три варианта беседы, разной, так сказать, окольности, но на меня глядели глаза умные, спокойные и немного ироничные, поэтому я решился излагать свою программу в лоб, без обиняков. Ровно через три минуты он меня прервал:
- Стоп, стоп! Вы хотите опять раскрутить эту историю?
Я с готовностью кивнул.
- И вам надо, чтобы я теперь заложил Квача и всех, кто шел со мной по делу?
- Всех, кто не шел с вами по делу, - поправил я его.
Он вынул свое грузноватое тело из кресла и встал надо мной.
- Этого не будет.
И тон, и поза, в которой он стоял, ясно говорили, что разговор окончен. Мне предлагали выйти вон. Я тоже поднялся, но спросил, стараясь дозированно вложить в свой тон легкую смесь горечи и насмешки:
- Неужели вам не обидно?
В этот момент дверь кабинета открылась и нашему взору явилось нечто в смоляных кудряшках и розовом купальном халате.
- Зайчик, - томно сказало оно, - мы...
- Я занят! - рявкнул Иван Федорович, а после того, как дверь в испуге захлопнулась, снова обратился ко мне: - Значит, обидно, говорите?
- Да, - подтвердил я с напором. - Любому человеку должно быть и горько, и обидно, если с ним поступают несправедливо! И я уверен, с помощью газеты ваше прошение о пересмотре дела...
Аркатов остановил меня движением руки, и я замолчал. Он сдвинул свои пышные брови так, что его глаза смотрели теперь на меня, как звери из чащи.
- А почему, собственно, вы решили, что со мной поступили несправедливо? И что я мечтаю о пересмотре дела? - Он помолчал, словно раздумывая, продолжать или нет, потом сказал: - И с чего мне вдруг вам верить, что вы хотите разрыть все это дерьмо исключительно из благородных побуждений?...
Я понял, что мне здесь больше ничего не светит, но напоследок решил испробовать крайнюю меру и спросил, глядя ему прямо в лицо:
- Иван Федорович, скажите честно, вы боитесь?
Можно было ожидать, что в ответ он рявкнет на меня не хуже, чем на ту кудрявую, и выставит вон, но хозяин только провел рукой по лицу, одним движением разгладив и брови, и морщины, хмыкнул иронически и сказал:
- Молодой человек, в лагере меня научили отличному правилу. Никому не верь, ничего не бойся, никого не проси. Так что бояться я не боюсь, а вам не верю и никаких прошений ни о чем подавать не хочу. До свидания.
Пожав плечами, я повернулся уходить, но услышал уже в спину:
- И мой совет: не суйте нос в это дело, останетесь без носа.
Только оказавшись на раскаленной улице, я почувствовал, как я зол. В сущности, мне не ответили ни на один вопрос, выставили вон да еще прочли нравоучение! Кипя негодованием, я сел в машину, доехал до ближайшего телефона-автомата. Найдя в записной книжке нужный номер, я позвонил своей давней приятельнице Ангелине в архив городского суда.
- Подожди у телефона, - сказала она. - Я быстро. - И через минуту уже докладывала мне: - Вот, дело передо мной. Да, там была кассация в Верховный суд, одну статью сняли, приговор пересмотрели с одиннадцати лет на пять. А потом еще раз скостили срок, за примерное поведение, так что отбыл он в общей сложности два года и четыре месяца.
- Больше никаких подробностей? - спросил я.
- В деле - нет, - хмыкнула Ангелина. - Но я эту историю помню. Там было столько звонков от разного начальства, что председатель дергал трубку, как редиску.
- Во время процесса или потом, когда он уже сидел? - уточнил я.
- Да всю дорогу, - буркнула огорченная этим воспоминанием Ангелина.
Выезжая из тихих арбатских переулков на грохочущую жаровню Садового кольца, я размышлял об Иване Федоровиче Аркатове и о том, что нравственные идеалы легче формулировать, чем по ним жить.
Квартира, которую купил Шиманский, находилась в Митине, действительно новом районе уже за Кольцевой дорогой. По дороге туда я вспомнил предостережение, переданное мне губастой секретаршей, и решил уважить просьбу, так сказать, клиента. На Волоколамском шоссе я несколько раз ускорялся, иногда, рискуя попасться на глаза гаишнику, даже выскакивал на встречную полосу, потом уходил вправо, медленно тянулся вместе со всеми за какими-то автобусами и снова разгонялся. Все это время я не упускал из виду зеркало заднего обзора, но не заметил, чтобы кто-то повторял за мной мои маневры. В конце концов мне это надоело, я плюнул и, обругав себя вместе с Шиманским за дурацкую мнительность, поехал, как все люди.
Было уже около шести, когда мелькнул указатель поворота на Митино, а вскоре я добрался и до нужного мне переулка с красивым названием - Ангелов. Свежие многоэтажные небоскребы росли здесь прямо из земли: асфальт, газоны и прочие не относящиеся к числу жизненно важных мелочи, как водится, откладывались строителями на потом, вероятно, для того, чтобы жизнь не казалась новоселам слишком уж сладкой. Безрезультатно покрутившись среди гор песка, канав и пирамид из бетонных плит, я так и не сумел подъехать к нужному мне дому, нашел более или менее ровное местечко, поставил на нем машину и отправился дальше исследовать местную топографию уже пешим порядком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
- Куда путь держим?
- К Аркатовым, - ответил я как можно небрежнее, глазами судорожно отыскивая в зарослях зеленых насаждений лифт.
Спрятав клыки и, наверное, втянув когти, он убрался обратно, милостиво буркнув:
- Проходите.
Массивную резную дверь с бронзовой ручкой открыла на мой звонок маленькая женщина в поблекшем застиранном сарафане. Лицо у нее было такое же, как сарафан, застиранное и невыразительное. Интересно, подумалось, кем она приходится зеку Аркатову? Горе иногда удивительно меняет людей...
- Мне бы поговорить с родственниками Ивана Федоровича, - ответил я на ее вопрос и вдруг услышал уверенный мужской голос:
- Это почему же с родственниками? Я и сам пока, слава Богу, не преставился.
Вот те на! Не позвонив предварительно по телефону, я рассчитывал на эффект неожиданности и, надо признать, получил его в полной мере. Вместо того чтобы, согласно моим расчетам, валить лес где-нибудь в Мордовии, гражданин Аркатов собственной персоной стоял передо мной в прекрасном белом костюме, высокий, гораздо более полный, чем во время суда, с розовым, пышущим здоровьем лицом, на котором красиво выделялись густые, черные с проседью брови. Протянув ему заранее приготовленное удостоверение, я пробормотал:
- Прошу прощения, я не знал... Мы писали о вас, тогда...
- Помню, помню, - перебил он меня и повернулся к женщине, которая все еще стояла в открытых дверях:
- Лиза, вы на рынок? Идите и долго не задерживайтесь, вечером у нас гости.
Когда домработница удалилась, мы прошли в кабинет Ивана Федоровича, огромную комнату, полную света и импортной мебели, уселись в пышные кресла, и Аркатов спросил наконец:
- Чем обязан?
В голове моей вертелось по меньшей мере три варианта беседы, разной, так сказать, окольности, но на меня глядели глаза умные, спокойные и немного ироничные, поэтому я решился излагать свою программу в лоб, без обиняков. Ровно через три минуты он меня прервал:
- Стоп, стоп! Вы хотите опять раскрутить эту историю?
Я с готовностью кивнул.
- И вам надо, чтобы я теперь заложил Квача и всех, кто шел со мной по делу?
- Всех, кто не шел с вами по делу, - поправил я его.
Он вынул свое грузноватое тело из кресла и встал надо мной.
- Этого не будет.
И тон, и поза, в которой он стоял, ясно говорили, что разговор окончен. Мне предлагали выйти вон. Я тоже поднялся, но спросил, стараясь дозированно вложить в свой тон легкую смесь горечи и насмешки:
- Неужели вам не обидно?
В этот момент дверь кабинета открылась и нашему взору явилось нечто в смоляных кудряшках и розовом купальном халате.
- Зайчик, - томно сказало оно, - мы...
- Я занят! - рявкнул Иван Федорович, а после того, как дверь в испуге захлопнулась, снова обратился ко мне: - Значит, обидно, говорите?
- Да, - подтвердил я с напором. - Любому человеку должно быть и горько, и обидно, если с ним поступают несправедливо! И я уверен, с помощью газеты ваше прошение о пересмотре дела...
Аркатов остановил меня движением руки, и я замолчал. Он сдвинул свои пышные брови так, что его глаза смотрели теперь на меня, как звери из чащи.
- А почему, собственно, вы решили, что со мной поступили несправедливо? И что я мечтаю о пересмотре дела? - Он помолчал, словно раздумывая, продолжать или нет, потом сказал: - И с чего мне вдруг вам верить, что вы хотите разрыть все это дерьмо исключительно из благородных побуждений?...
Я понял, что мне здесь больше ничего не светит, но напоследок решил испробовать крайнюю меру и спросил, глядя ему прямо в лицо:
- Иван Федорович, скажите честно, вы боитесь?
Можно было ожидать, что в ответ он рявкнет на меня не хуже, чем на ту кудрявую, и выставит вон, но хозяин только провел рукой по лицу, одним движением разгладив и брови, и морщины, хмыкнул иронически и сказал:
- Молодой человек, в лагере меня научили отличному правилу. Никому не верь, ничего не бойся, никого не проси. Так что бояться я не боюсь, а вам не верю и никаких прошений ни о чем подавать не хочу. До свидания.
Пожав плечами, я повернулся уходить, но услышал уже в спину:
- И мой совет: не суйте нос в это дело, останетесь без носа.
Только оказавшись на раскаленной улице, я почувствовал, как я зол. В сущности, мне не ответили ни на один вопрос, выставили вон да еще прочли нравоучение! Кипя негодованием, я сел в машину, доехал до ближайшего телефона-автомата. Найдя в записной книжке нужный номер, я позвонил своей давней приятельнице Ангелине в архив городского суда.
- Подожди у телефона, - сказала она. - Я быстро. - И через минуту уже докладывала мне: - Вот, дело передо мной. Да, там была кассация в Верховный суд, одну статью сняли, приговор пересмотрели с одиннадцати лет на пять. А потом еще раз скостили срок, за примерное поведение, так что отбыл он в общей сложности два года и четыре месяца.
- Больше никаких подробностей? - спросил я.
- В деле - нет, - хмыкнула Ангелина. - Но я эту историю помню. Там было столько звонков от разного начальства, что председатель дергал трубку, как редиску.
- Во время процесса или потом, когда он уже сидел? - уточнил я.
- Да всю дорогу, - буркнула огорченная этим воспоминанием Ангелина.
Выезжая из тихих арбатских переулков на грохочущую жаровню Садового кольца, я размышлял об Иване Федоровиче Аркатове и о том, что нравственные идеалы легче формулировать, чем по ним жить.
Квартира, которую купил Шиманский, находилась в Митине, действительно новом районе уже за Кольцевой дорогой. По дороге туда я вспомнил предостережение, переданное мне губастой секретаршей, и решил уважить просьбу, так сказать, клиента. На Волоколамском шоссе я несколько раз ускорялся, иногда, рискуя попасться на глаза гаишнику, даже выскакивал на встречную полосу, потом уходил вправо, медленно тянулся вместе со всеми за какими-то автобусами и снова разгонялся. Все это время я не упускал из виду зеркало заднего обзора, но не заметил, чтобы кто-то повторял за мной мои маневры. В конце концов мне это надоело, я плюнул и, обругав себя вместе с Шиманским за дурацкую мнительность, поехал, как все люди.
Было уже около шести, когда мелькнул указатель поворота на Митино, а вскоре я добрался и до нужного мне переулка с красивым названием - Ангелов. Свежие многоэтажные небоскребы росли здесь прямо из земли: асфальт, газоны и прочие не относящиеся к числу жизненно важных мелочи, как водится, откладывались строителями на потом, вероятно, для того, чтобы жизнь не казалась новоселам слишком уж сладкой. Безрезультатно покрутившись среди гор песка, канав и пирамид из бетонных плит, я так и не сумел подъехать к нужному мне дому, нашел более или менее ровное местечко, поставил на нем машину и отправился дальше исследовать местную топографию уже пешим порядком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76