Теперь вот средней руки организатор в области легкой музыки. Как валютчик был гораздо талантливей. Но зато на каком боку лег, на том и просыпаюсь.
– Ладно, верю. Но тогда я спрашиваю вас, спраши­ваю человека, который со всем этим покончил: зачем вы меня путали разными баснями?
– Старый служака, что вел мое дело, твердил клас­сическую фразу: «Следствию все известно, советую при­знаться». Сейчас следствию, видимо, почти ничего не известно, и все равно советуют признаться… – Бардин говорит скорее грустно, чем насмешливо. – Вы не учи­тываете одного обстоятельства, Пал Палыч. В происходя­щей драме центральное лицо – не я, не вы, не погибший Толя, а его жена, Галина. Вам – служба, мне – семейные неприятности. Над ней же в буквальном смысле разверз­лось небо! Не встречал человека, настолько помешанно­го на честности и долге. Обычной женщине стыдно, скажем, не иметь модного пальто. Галине стыдно иметь что-нибудь, чего у других нет!
– А чем плохо?
– Скучно! Я к ней очень привязан – выросла на глазах. Но скучно. Ходячая добродетель.
– Она знает про вашу судимость?
– К сожалению.
– И не верит в ваше перерождение.
– Она верит, что горбатого могила исправит. – В его тоне застарелое раздражение. – Думаете, мы с Алей сочинили про находку в расчете на какое-то там вознаг­раждение? – Он машет рукой. – Да Галина и не взяла бы ни за что! Чужие деньги. Но… ее надо понять. Смерть, похороны – это она перенесла стоически. Выходит, с одной стороны, – железный характер. А в то же время ее свалить ничего не стоит. Расскажи я про Анатолия всю правду – сразу, и неизвестно, где потом искать: в пси­хушке или под трамваем! Так что мы больше Галине голову морочили, не вам. Чтобы на тормозах, понимаете? К тому же надо было чем-ничем сдвинуть ее с идеи, будто я свернул на старую дорожку и Анатолия потянул.
– Давайте поближе к протоколу.
Бардин кивает.
– Значит, так. Узнав об аварии, я объяснил своей жене вероятное происхождение обнаруженных денег. Она, естественно, ничего не подозревала.
– Совсем уж ничего?
– Только то, что Толя погуливает, – твердо говорит Бардин. – Ей и того хватало, чтобы волчицей рычать… Так вот, мы взвесили возможную реакцию Галины Артамоновой – и изобрели историю с находкой.
Знаменский коротко записывает.
– Но вы еще прежде сымпровизировали заем на ка­тер, – напоминает он.
– Сами спровоцировали, Пал Палыч, – усмехается Бардин. – Притворились простачком, грех было не по­пробовать. Я только с суммой ошибся, а так-то Климов – лакомый кусок, чтобы отманить следствие в сторону.
– Вы имеете в виду его приятеля Муромского?
– Раскопали? Обидно, что не увлеклись этой версией. Вы бы в ней увязли как в болоте!
– Потому и не увлеклись. О Муромском вы слышали от Артамонова?
– Ну да. Климов – Толе, Толя – мне.
– Сколько усилий, чтобы пощадить нервы своей род­ственницы!
– Есть ехидное подозрение, если позволите… Вы тоже щадите ее нервы?
– Следственная хитрость, – парирует Пал Палыч. – Да?.. – берет он трубку зазвонившего телефона. – Еще тут, Саша, заходи, – приглашает он Томина.
– Антон Петрович, а не проще ли было удержать Артамонова, чем теперь вот…
– Прошляпил. Несколько месяцев был на гастролях, вернулся, вижу: глаза в разные стороны. Раньше, правда, проскальзывало: серое существование и ничего не имею, другие берут от жизни. Явно с чужого голоса, я не придавал значения. Конечно, поговорили. Объяснил ему, что он не создан для коммерции, тем более с Галиной под боком. Попусту. Уже понесло.

* * *
В ожидании приезда Знаменского между сестрами про­исходит тяжелое объяснение.
– Не могу понять, – шепчет Артамонова уже в изне­можении от всего, что пришлось услышать. – Как – вторая машина?
– Новая, Галочка, «Москвич» в гараже стоит целехонький… – Бардина всхлипывает. – И никто с Толей не ехал. Вещи в машине были его собственные.
Некоторое время обе молчат. Артамонова сидит на­пряженно, крепко ухватившись за подлокотники, будто кресло вот-вот уплывет из-под нее.
– Все время притворялся… лгал… Он же не был та­кой… раньше… Добрый… веселый… Он хороший был, Аля… Нет, я не понимаю… Помнишь, как мы первый раз поехали на «Москвиче»?
– Позапрошлым летом, – сквозь слезы отзывается Бардина.
– Да, – шепчет Артамонова, – позапрошлым летом.
…Это был для Артамонова день торжества, день сбыв­шейся мечты: его горбатенький «москвичек», возрожден­ный из груды лома, резво и полноправно катил по улицам города.
– Ты замечаешь, как берет с места? – спрашивал. Артамонов сидевшего рядом Бардина. – Замечаешь?
– Мм, – одобрительно мычал тот, чтобы не омрачать Анатолию лучезарного настроения.
– Теперь я буду тормозить, обрати внимание… Сила?
– Толька, я не автомобилист!
– Но ездишь же ты в такси, например. Неужели не видишь разницы?
– Вижу, – засмеялся Бардин. – В такси коленками не упираешься…
– А, перестань! Это все, – Артамонов пренебрежи­тельным жестом обвел поток машин, – по сравнению с моим «жучком» – дрянь, будь уверен! Заводская сборка, скорей-скорей, колеса крутятся и ладно. А у меня, Анто­ша, ручная подгонка, предел точности. Не мотор – хронометр!
Пока Артамонов хвастался машиной, сестры на зад­нем сиденье забавляли Игорька.
– Как ему – нравится машина? – спросил Арта­монов.
– Улыбается, – весело ответила жена.
Артамонов нашел местечко на стоянке, все вышли и направились к воротам парка.
Артамонов раз-другой оглянулся на ходу полюбовать­ся «жучком». Нет, безусловно, всякие там «Жигули» и «Волги» меркнут рядом с его сокровищем!..
В парке буйно цвели клумбы, дети толпились вокруг аттракционов.
– Эх, – сказал Артамонов, минуя мужчин, сгрудив­шихся возле пивного ларька, – теперь уже и кружечку не пропустишь: за рулем! – Но прозвучало это не сожалею­ще, а, напротив, блаженно…
Вертелась детская карусель, визжали малыши, проно­сясь на лошадках мимо ожидающих за оградой мам и бабушек. На руках у Артамоновой таращился Игорек, завороженный пестрым зрелищем.
И вдруг скрежет, вращение замедлилось. Карусель остановилась.
– Слазьте, ребята! – возник откуда-то дюжий му­жик. – Поломка!
Ребятишки слезать не хотели, те, кто ждал своей очереди, галдели, не желая расходиться. Кто-то из взрос­лых потребовал вызвать техника.
Артамонов нырнул под ограду и направился к «кару­сельному начальству». О чем-то они там заспорили, му­жик замотал головой, но потом все же допустил добро­вольного ремонтника к механизму.
– Дяденька пошел чинить? – спросил Артамонову тоненький голосок.
– Да, – улыбнулась та.
– А он починит?
– Починит.
И действительно починил. Разве мог он видеть чье-то огорчение в такой счастливый для себя день?
Снова кружилась карусель и радовалась детвора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17