Как человек аморальный, от следствия он скрылся и пребывает в розыске. Кубышку успел прихватить с собой. Есть предположение, что да­леко Мишель не побежал, а снял где-то дачу и отси­живается на природе. Причем – прошу отметить – Бардин Антон Петрович, то бишь – А. П. Правда, А. П. у меня широкий ассортимент: и Александр Павлович есть, и Алексей Прокопыч, и даже Анна Платоновна. Но возвращаюсь к Бардину. Сейчас некий Кумоняк рассказывает, будто Мишеля пригрозили продать и со­рвали сто тысяч отступного. Сто, думаю, преувеличе­но, а шестьдесят две…
Знаменский молча делает пометки, но Кибрит не выдерживает.
– Шурик, я совершенно запуталась!
– Ну? В трех соснах! – Томин коротко растолковыва­ет: – Погиб Артамонов. Шурин Артамонова…
– Бардин, бывший валютчик, это я усвоила. Но ка­кой Кумоняк?
– Это не важно. Важно, что у Антона Бардина старый знакомый в бегах и кто-то его «раскулачил».
– Саша полагает, что Бардин с Артамоновым заод­но, – вставляет Знаменский. – Свободный полет мысли.
– Чем я выгодно отличаюсь от тебя, – парирует Томин.
– Извини, Шурик, хоть ты и старший инспектор – снимаю шляпу, – но иногда рассказываешь вещи, о ко­торых, по-моему, просто нереально знать!
– Почему, Зинуля? Ну, представь, что у короля треф украли корону. Созываем узкое совещание. Здесь те, кто разбирается в жизни короля треф и его дамы. Здесь те, кому ясна конъюнктура в торговле коронами. – Он пока­зывает то на одну, то на другую сторону стола. – Стоит их свести – и готов ответ: корону стащила шестерка пик, загнала ее бубновому тузу, а платил за все червонный валет. Объяснил?
– Лучше некуда! – смеется Кибрит и встает, собира­ясь уходить. – Пора за микроскоп.
– Паша, не наблюдаю аплодисментов! – Томин тоже поднимается. – Я тебе притащил гору информации…
– Твоя информация касается разового мероприя­тия, – говорит Знаменский, с сомнением качая голо­вой. – А у Артамонова, по-моему, появилось какое-то занятие. Более-менее регулярное.
– Ладно-ладно, поглядим. Сгоняю в район проис­шествия: может, кто приметил старенький голубой «Москвич».
– Почему старенький «Москвич», а не новую «Вол­гу»? – останавливается Кибрит.
– Зинаида, какая «Волга»?
– Серая, двадцатьчетверка.
– Паша, на чем ездил Артамонов?
– Естественно, на «Москвиче». А разбился… Зина?
– По-твоему, я не отличу «Волгу» от «Москвича»?
– Еще и чужая машина! – ахает Томин.
– О чем вы? Документы на его имя. Сама акт подпи­сывала.
– Да что ж ты нам-то не сказала?! Общеизвестно, что у Артамонова допотопный «Москвич», который он со­брал по частям своими руками!
– Вы говорили «машина», и я говорила «машина»…
– Ну, сыщики! – веселится Томин. – Ну, пинкерто­ны! Все-то мы знаем!
– И про Мишеля, и про какого-то Кумоняку, – под­девает Знаменский. – А такой факт, на самой поверхно­сти – эх!.. – Пал Палыч крутит головой. – Побеспокоим семейство, – берется он за телефон. – Не отвечают… – Набирает другой номер: – Будьте добры Антона Петро­вича Бардина… Прошу прощенья, – кладет трубку. – На похоронах.

* * *
Высокий и тощий, философски настроенный сто­рож ведет Знаменского по территории кооперативных гаражей.
– Все, бывало, шуткой: сообщите, мол, дедушка, когда сто лет стукнет, «Чайку» вам подарю… – Он отпи­рает гараж запасным ключом, и Знаменский видит гор­батенький «москвичок» четыреста первой модели, но аккуратный и очень ухоженный.
Сторож пробирается в угол, где странно притулился зеркальный шкаф, и подзывает Пал Палыча. В шкафу обнаруживается целый набор носильных вещей: кожаное пальто с меховым воротником и шапка, три костюма, рубашки в нераспечатанных полиэтиленовых пакетах, гал­стуки и даже перчатки, а внизу несколько пар хорошей обуви. Теснятся какие-то свертки, торчат горлышки бу­тылок с иностранными наклейками.
– Полный гардероб, – поясняет старик. – На разные сезоны. Прикатит, все переменит – и до свидания…
Сторож вспоминает, а мы видим, как Артамонов подъезжает к гаражу на «Москвиче» и выводит «Волгу», а «Москвича» ставит на ее место, оглядывая его при этом бережно и любовно: где-то протрет тряпочкой, поправит коврик на сиденье, готов, что называется, пушинки сдувать.
На приборной доске «Москвича» красуется фотогра­фия: голова крутолобой, длинноухой собаки с умными глазами.
Артамонов привычно переодевается. Скидывает скуч­ный свитерок и поношенные ботинки, прихорашивается перед зеркалом и превращается в этакого состоятельного молодого пижона.
Небрежно с маху хлопнув дверцей, он трогает «Вол­гу» и выезжает на улицу, помахав сторожу на прощанье…
– Вот таким манером, – говорит старик. – А когда вернется, то все, значит, в обратном порядке.
– Вас это не удивляло?
– И-и, товарищ дорогой! Тут ноги протянешь, если на все удивляться, что удивления достойно!
Они беседуют в дверях гаража, и старик оглядывается на «москвичек».
– Та у него была парадная, а этот для души, – глубо­комысленно изрекает он. – На этом он бы нипочем не расшибся.
– Конечно, скорость другая, – поддакивает Пал Палыч.
– Нет. Тут глубже. Психология!

* * *
Вдоль тихой улицы пожилой мужчина с желчным лицом прогуливает коренастую, с гротескно длинными ушами собаку, точный портрет которой украшал прибор­ную доску артамоновской машины.
С видом гуляющего появляется Томин.
– Какая миленькая собачка!! – восхищается он. – Умная?
Мужчине Томин не очень нравится. Но так как к собаковладельцам на улице чаще обращаются с бранью, чем с комплиментами, он отвечает вежливо:
– Своя собака всегда умная.
– Она какой же породы?
– Редкой. Бассет.
– А как ее зовут?
– Абигайль. Аба. – И, свистнув собаку, собирается уходить.
Томин заступает ему дорогу.
– Какое совпадение – я, кажется, знаком с ее ма­тушкой! Ту зовут Фанта, и они очень похожи, очень. Но, пожалуй, мамаша попроще, вы не находите?
– Молодой человек, что вас так занимает: я? моя собака? ее происхождение?
– Ну вот, рассердились. Я надеялся – позовете чай пить, и мы бы уютно побеседовали.
– О чем, черт возьми?
– Обо всем, что меня занимает, Алексей Прокопыч, – уже серьезно говорит Томин.
– А-а… – догадывается мужчина и переходит на иро­нический тон. – Билеты в оперу распространял опер­уполномоченный.
– Инспектор. Терминология меняется. Так будем чай пить?

* * *
А в кабинете Знаменского впервые появляется жена Артамонова.
– Товарищ следователь!.. – произносит она и, задох­нувшись, останавливается у стола.
– Вам будет проще по имени-отчеству: Пал Палыч.
– Пал Палыч, – повторяет Артамонова, чтобы за­помнить.
– Садитесь сюда. Бояться меня не надо.
– Я не боюсь, но я очень волнуюсь! – Она приса­живается на край дивана, Знаменский – спиной к столу, так что беседа ведется как бы в неофициальной обстановке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17