Отвергал ли он ее или ее дело? Или такое выражение было обычным для него?
– А кто двое других издателей? – спросил он после затянувшегося молчания. Он все еще стоял, и это тревожило Пруденс.
– Мои сестры, – ответила она.
– А-а!
Он разгладил газетный лист, и она обратила внимание на его руки – пальцы белые, удлиненные, ногти, по форме похожие на лесные орешки, наманикюрены. Скорее пальцы пианиста, чем адвоката.
Он носил кольцо с изумрудом в форме печатки, и в манжетах его блестели алмазные запонки, а в галстуке булавка с алмазом. Ничего показного, все просто и элегантно. Так и должен выглядеть человек богатый, занимающий высокое положение, уверенный в себе. Было в нем что-то, что пугало или подавляло. Но Пруденс, словно не замечая этого, держалась спокойно.
Она сложила на коленях руки, затянутые в перчатки.
– Я оставила вашему клерку все документы, касающиеся этого дела. На столе у вас экземпляр пресловутой газеты. Из этого я делаю заключение, сэр Гидеон, что вы ознакомились с фактами.
– Да, как с таковыми, – ответил он. – Насколько мне известно, высокородная Констанс Дункан недавно вышла замуж за политика, мистера Энсора? Это правда?
– Правда. Но это родство никак не должно повлиять на ваше решение.
Его глаза лукаво блеснули.
– Смею вас заверить, мадам, что при оценке ситуации ничто не может повлиять на меня, кроме моего собственного суждения и наклонностей.
Его снисходительный тон вызвал у Пруденс волну гнева, который она с трудом подавила.
– Рада это слышать, сэр Гидеон. Не хотелось бы, чтобы в суде меня представлял адвокат, способный пренебречь истиной в зависимости от тех или иных обстоятельств.
Внезапно его глаза стали непроницаемыми, а лицо совершенно бесстрастным. Пруденс так и не поняла, удалось ей его уязвить или нет.
Значит ли это, что он сейчас показал ей свое истинное лицо, предназначенное для зала судебных заседаний? Точнее – маску вместо лица? Это значило бы, что он владеет весьма действенным оружием. Пруденс поднялась.
– Простите, сэр Гидеон, но, если вы не сядете, я тоже вынуждена буду стоять.
Выражение его лица не изменилось. Глаза были скрыты полуопущенными веками. Однако он жестом указал на стул:
– Прошу вас.
Он тоже сел и принялся постукивать пальцем по расстеленной на столе газете.
– Это вы написали, мисс Дункан, или одна из ваших сестер?
– Моя старшая сестра. Но это не имеет значения. Мы все трое замешаны в этом деле.
Он улыбнулся:
– Один за всех, и все за одного. Три мушкетера живы и бродят по улицам Лондона.
Пруденс сжала пальцы, радуясь, что под рукой не оказалось ничего, чем можно было бы запустить в адвоката. Но она промолчала, не выдав обуревавших ее чувств. Благо очки скрывали ее глаза, пылавшие от гнева и досады, как она догадывалась.
– Так чего же вы и ваши сестры ждете от меня?
Его голос оставался спокойным, но в нем прозвучали жесткость и раздражение.
– Мы просим вас взять на себя защиту «Леди Мейфэра» в деле о клевете, возбужденном против нее лордом Беркли.
Раскрыв наконец карты, Пруденс почувствовала некоторое облегчение. Может быть, он испытывал неловкость оттого, что приходится иметь дело с женщинами, но, когда дойдет до фактов и она представит ему доказательства, он отбросит прочь предрассудки.
С минуту сэр Гидеон не произносил ни слова, не сводя глаз с расстеленной на столе газеты. Потом взглянул на Пруденс.
– Видите ли, мисс Дункан, мне было бы очень непросто взяться за это дело. Читая статью, я испытывал искреннее сочувствие к графу. Статья чудовищная, возмутительная, злобная, рассчитанная на любителей скандалов, и ее авторы заслуживают строгого наказания. Будь я прокурором, потребовал бы максимальной меры и полной компенсации нанесенного ущерба, но не остановился бы на этом. – Он резким движением провел по газете. – Я бы стер с лица земли эту гнусную газетенку. – Он снова встал. – Простите мою прямоту, мисс Дункан, но есть реальность, которую вы и ваши сестры, видимо, не способны осознать. Женщины не должны вести кампании подобного рода. Это бездумная, продиктованная одними эмоциями нападка на пэра королевства с целью причинить ему как можно больший вред, и вам удалось добиться этой цели. Ему полагается денежная компенсация за неприятности, даже страдания, причиненные этой вашей газетой-сплетницей, сеятельницей грязных слухов. Советую вам и вашим сестрам впредь ограничиваться сплетнями, затрагивающими только ваш круг, и воздерживаться от вольного обращения с пером и бумагой.
Он поднялся. Пруденс между тем продолжала молча сидеть, словно лишилась на мгновение дара речи и потеряла способность двигаться.
– Простите, мисс Дункан. Мне надо подготовить кое-какие документы.
Он шагнул к двери и открыл ее.
– Тадиус, проводи высокородную мисс Дункан.
Пруденс встала, позволила вывести себя из кабинета сэра Гидеона и через две минуты уже стояла под мелко моросящим дождем возле закрытой двери его конторы.
Она посмотрела на часы, которые вынула из нагрудного кармашка. Было всего двадцать минут пятого. За каких-то полчаса ее отчитали, как нерадивую школьницу, и выпроводили на улицу. Ей следовало перехватить инициативу, как советовал Макс, но она выпустила ее из рук. В ушах все еще стоял голос законника, произносившего эту покровительственную и оскорбительную речь. Никто никогда не осмеливался говорить с ней в подобном тоне.
Она стремительно повернулась и с силой распахнула дверь. Никому, даже королевскому советнику сэру Гидеону Молверну, это не сойдет с рук.
В приглушенном гуле кафе-чайной Фортнума Честити и Констанс цедили чай мелкими глотками, наблюдая в длинные высокие окна череду прохожих, ловко сновавших от одной двери к другой по Пиккадилли под мелким дождиком, который все усиливался, а потом полил как из ведра.
– Как там она, хотела бы я знать, – уже в который раз пробормотала Честити. – Даже мое любимое миндальное печенье не лезет в горло.
– Если ты лишишь себя удовольствия, Пруденс это не поможет и не улучшит исход дела, – заметила Констанс, беря с тарелки сандвич с огурцом. – Давай лучше подумаем, как найти мужа для Дотти Нортроп. Ты уже придумала, как ей деликатно намекнуть, чтобы она сменила манеру одеваться?
Честити была рада отвлечься от мрачных мыслей, порылась в сумочке и извлекла из нее лист бумаги.
– По-моему, лучше всего отправить ей письмо. – И она передала листок сестре. – Я предложила ей посетить дом номер десять на Манчестер-сквер в следующую среду днем и познакомиться там с лордом Альфредом Робертсом, которого она, возможно, сочтет подходящей партией.
– Но как мы заманим на прием лорда Альфреда Робертса? – спросила Констанс. – Он так же, как и наш отец, предпочитает клубы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
– А кто двое других издателей? – спросил он после затянувшегося молчания. Он все еще стоял, и это тревожило Пруденс.
– Мои сестры, – ответила она.
– А-а!
Он разгладил газетный лист, и она обратила внимание на его руки – пальцы белые, удлиненные, ногти, по форме похожие на лесные орешки, наманикюрены. Скорее пальцы пианиста, чем адвоката.
Он носил кольцо с изумрудом в форме печатки, и в манжетах его блестели алмазные запонки, а в галстуке булавка с алмазом. Ничего показного, все просто и элегантно. Так и должен выглядеть человек богатый, занимающий высокое положение, уверенный в себе. Было в нем что-то, что пугало или подавляло. Но Пруденс, словно не замечая этого, держалась спокойно.
Она сложила на коленях руки, затянутые в перчатки.
– Я оставила вашему клерку все документы, касающиеся этого дела. На столе у вас экземпляр пресловутой газеты. Из этого я делаю заключение, сэр Гидеон, что вы ознакомились с фактами.
– Да, как с таковыми, – ответил он. – Насколько мне известно, высокородная Констанс Дункан недавно вышла замуж за политика, мистера Энсора? Это правда?
– Правда. Но это родство никак не должно повлиять на ваше решение.
Его глаза лукаво блеснули.
– Смею вас заверить, мадам, что при оценке ситуации ничто не может повлиять на меня, кроме моего собственного суждения и наклонностей.
Его снисходительный тон вызвал у Пруденс волну гнева, который она с трудом подавила.
– Рада это слышать, сэр Гидеон. Не хотелось бы, чтобы в суде меня представлял адвокат, способный пренебречь истиной в зависимости от тех или иных обстоятельств.
Внезапно его глаза стали непроницаемыми, а лицо совершенно бесстрастным. Пруденс так и не поняла, удалось ей его уязвить или нет.
Значит ли это, что он сейчас показал ей свое истинное лицо, предназначенное для зала судебных заседаний? Точнее – маску вместо лица? Это значило бы, что он владеет весьма действенным оружием. Пруденс поднялась.
– Простите, сэр Гидеон, но, если вы не сядете, я тоже вынуждена буду стоять.
Выражение его лица не изменилось. Глаза были скрыты полуопущенными веками. Однако он жестом указал на стул:
– Прошу вас.
Он тоже сел и принялся постукивать пальцем по расстеленной на столе газете.
– Это вы написали, мисс Дункан, или одна из ваших сестер?
– Моя старшая сестра. Но это не имеет значения. Мы все трое замешаны в этом деле.
Он улыбнулся:
– Один за всех, и все за одного. Три мушкетера живы и бродят по улицам Лондона.
Пруденс сжала пальцы, радуясь, что под рукой не оказалось ничего, чем можно было бы запустить в адвоката. Но она промолчала, не выдав обуревавших ее чувств. Благо очки скрывали ее глаза, пылавшие от гнева и досады, как она догадывалась.
– Так чего же вы и ваши сестры ждете от меня?
Его голос оставался спокойным, но в нем прозвучали жесткость и раздражение.
– Мы просим вас взять на себя защиту «Леди Мейфэра» в деле о клевете, возбужденном против нее лордом Беркли.
Раскрыв наконец карты, Пруденс почувствовала некоторое облегчение. Может быть, он испытывал неловкость оттого, что приходится иметь дело с женщинами, но, когда дойдет до фактов и она представит ему доказательства, он отбросит прочь предрассудки.
С минуту сэр Гидеон не произносил ни слова, не сводя глаз с расстеленной на столе газеты. Потом взглянул на Пруденс.
– Видите ли, мисс Дункан, мне было бы очень непросто взяться за это дело. Читая статью, я испытывал искреннее сочувствие к графу. Статья чудовищная, возмутительная, злобная, рассчитанная на любителей скандалов, и ее авторы заслуживают строгого наказания. Будь я прокурором, потребовал бы максимальной меры и полной компенсации нанесенного ущерба, но не остановился бы на этом. – Он резким движением провел по газете. – Я бы стер с лица земли эту гнусную газетенку. – Он снова встал. – Простите мою прямоту, мисс Дункан, но есть реальность, которую вы и ваши сестры, видимо, не способны осознать. Женщины не должны вести кампании подобного рода. Это бездумная, продиктованная одними эмоциями нападка на пэра королевства с целью причинить ему как можно больший вред, и вам удалось добиться этой цели. Ему полагается денежная компенсация за неприятности, даже страдания, причиненные этой вашей газетой-сплетницей, сеятельницей грязных слухов. Советую вам и вашим сестрам впредь ограничиваться сплетнями, затрагивающими только ваш круг, и воздерживаться от вольного обращения с пером и бумагой.
Он поднялся. Пруденс между тем продолжала молча сидеть, словно лишилась на мгновение дара речи и потеряла способность двигаться.
– Простите, мисс Дункан. Мне надо подготовить кое-какие документы.
Он шагнул к двери и открыл ее.
– Тадиус, проводи высокородную мисс Дункан.
Пруденс встала, позволила вывести себя из кабинета сэра Гидеона и через две минуты уже стояла под мелко моросящим дождем возле закрытой двери его конторы.
Она посмотрела на часы, которые вынула из нагрудного кармашка. Было всего двадцать минут пятого. За каких-то полчаса ее отчитали, как нерадивую школьницу, и выпроводили на улицу. Ей следовало перехватить инициативу, как советовал Макс, но она выпустила ее из рук. В ушах все еще стоял голос законника, произносившего эту покровительственную и оскорбительную речь. Никто никогда не осмеливался говорить с ней в подобном тоне.
Она стремительно повернулась и с силой распахнула дверь. Никому, даже королевскому советнику сэру Гидеону Молверну, это не сойдет с рук.
В приглушенном гуле кафе-чайной Фортнума Честити и Констанс цедили чай мелкими глотками, наблюдая в длинные высокие окна череду прохожих, ловко сновавших от одной двери к другой по Пиккадилли под мелким дождиком, который все усиливался, а потом полил как из ведра.
– Как там она, хотела бы я знать, – уже в который раз пробормотала Честити. – Даже мое любимое миндальное печенье не лезет в горло.
– Если ты лишишь себя удовольствия, Пруденс это не поможет и не улучшит исход дела, – заметила Констанс, беря с тарелки сандвич с огурцом. – Давай лучше подумаем, как найти мужа для Дотти Нортроп. Ты уже придумала, как ей деликатно намекнуть, чтобы она сменила манеру одеваться?
Честити была рада отвлечься от мрачных мыслей, порылась в сумочке и извлекла из нее лист бумаги.
– По-моему, лучше всего отправить ей письмо. – И она передала листок сестре. – Я предложила ей посетить дом номер десять на Манчестер-сквер в следующую среду днем и познакомиться там с лордом Альфредом Робертсом, которого она, возможно, сочтет подходящей партией.
– Но как мы заманим на прием лорда Альфреда Робертса? – спросила Констанс. – Он так же, как и наш отец, предпочитает клубы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78