– Констанс, Пруденс и Честити. У кого-то из вашей семьи было чувство юмора. Я полагаю, у вашей матери.
Пруденс с трудом сдержала смех.
– Да будет вам известно, сэр Гидеон, что наши характеры соответствуют нашим именам.
– Неужели?
Он потянулся к графину, чтобы снова наполнить бокал, и снова бросил на нее насмешливый взгляд.
– Это означает, что вы Пруденс не только по имени, но и по натуре? То есть вы осмотрительны, осторожны, расчетливы. – Он покачал головой. – Если имена ваших сестер тоже соответствуют их сущности, я буду с нетерпением ждать встречи с ними, мисс Пруденс Дункан. Одну вашу сестру зовут Констанс, что значит верность, постоянство. Вторую Честити – целомудрие, девственность.
Пруденс принялась за суп. Если он намерен разоблачить ее притворство, она ему в этом деле не помощница. И Пруденс не стала продолжать этот опасный для нее разговор.
– Суп изысканный, – заметила она с улыбкой.
Он кивнул:
– Это один из моих любимых супов.
– А вы, я вижу, гурман, сэр Гидеон.
Он положил ложку.
– Есть и пить необходимо. А раз так, почему не превратить эту необходимость в удовольствие?
– Логично, – ответила Пруденс. – Мой отец согласился бы с вами.
– Насколько я понимаю, вы тоже не против.
Он вертел бокал в пальцах, держа его за ножку. От него не укрылось то, что она оценила белое бургундское.
Пруденс почувствовала, что надетая ею маска трещит по швам, и сказала, беззаботно пожав плечами:
– Обычно я равнодушна к таким вещам. Мы ведем очень простой, скромный образ жизни, мои сестры и я.
– Неужели? – произнес он бесстрастно.
– Уверяю вас, – твердо ответила Пруденс, потянувшись за своим бокалом.
Вернулись лакеи, забрали тарелки из-под супа, поставили на стол рыбное блюдо и удалились.
– Камбала, рыба, не получившая должной оценки, – сказал адвокат, вооружившись вилкой и ножом для рыбы. – Зажаренная на решетке с петрушкой и сливочным маслом, она гораздо нежнее, чем свежайший дуврский морской язык.
– Вы так считаете? – пробормотала Пруденс, орудуя рыбным ножом и подцепляя вилкой кусочек поджаренной до золотисто-коричневого цвета мякоти. Она попробовала и убедилась, что сэр Гидеон прав. Рыба оказалась на редкость вкусной.
– Невозможно предпринять какие-либо действия против лорда Беркли, не открыв инкогнито ваше и ваших сестер.
Внезапный поворот разговора настолько ошеломил Пруденс, что на мгновение она растерялась. Это больше походило на выпад, чем на продолжение беседы. Она не нашлась что ответить и решила принять бой.
– Мы не можем на это пойти.
– Но нельзя представить в качестве ответчика газету, – жестко произнес Гидеон, отодвинув тарелку. – Я потратил не менее двух часов на чтение нескольких экземпляров вашей газеты, мисс Дункан, и полагаю, у вас и ваших сестер достаточно здравого смысла и вы хорошо понимаете, что вам не удастся избежать выступления в суде.
Мысль Пруденс лихорадочно работала. Уж не подвох ли это? Или он снова играет с ней в кошки-мышки?
– Мы не можем выступить в суде, сэр Гидеон. Для газеты наша анонимность имеет решающее значение.
– Почему?
Он поднял свой бокал и смотрел на нее через стекло.
– А у вас, сэр Гидеон, я думаю, достаточно здравого смысла, чтобы самому ответить на этот вопрос. Мы не можем раскрыть свои имена, поскольку распространяем идеи определенного толка и потеряем своих читательниц сразу же, как только они узнают, что именно мы их распространяем. Успех газеты целиком зависит от анонимности нашего авторства.
– Ах вот оно что! Могу согласиться, никто не признается, что стал мишенью иронии, а иногда и язвительности вашего пера и статей в «Леди Мейфэра».
– Я бы возразила против слова «язвительность», – сказала Пруденс, слегка покраснев. – Ирония возможна, мы не терпим глупости, а что касается злобы, то ее у нас нет.
– Язвительность и злоба не одно и то же, – промолвил сэр Гидеон.
– Для меня эта разница почти неуловима, – возразила она ледяным тоном.
Он поднял брови и пожал плечами.
Пруденс потребовалась целая минута, чтобы восстановить душевное равновесие. Она сознавала, что и Констанс, и сама она не стесняются проявлять свое язвительное остроумие, но чаще всего в жизни. У Честити был свой круг читателей, но даже она, самая мягкосердечная из сестер, иногда позволяла себе язвительную иронию по отношению к светскому притворству или вопиющей глупости, особенно если кто-нибудь выказывал обиду по поводу ее иронических высказываний. В газете же они, разумеется, зло высмеивали эти человеческие слабости, но никогда не называли имен. Пока Пруденс собиралась с мыслями, он снова заговорил.
– Мисс Дункан, если вы не можете себя защитить, ваша газета обречена, она перестанет существовать. Если вам придется отказаться от своей анонимности, то и в этом случае вашей газете крышка. – Он поставил свой бокал. – А теперь скажите, какую помощь я могу вам оказать.
Итак, он считает, что выиграть процесс они не смогут. Но зачем тогда играть с ней в кошки-мышки? К чему этот изысканный обед? Неужели только для того, чтобы посмотреть, как она извивается, будто бабочка, наколотая на булавку? Но каковы бы ни были его резоны, она их не примет, не сдастся, не позволит ему довести его игру до конца.
Пруденс снова сняла очки и принялась протирать линзы салфеткой.
– Может быть, сэр Гидеон, мы просим о невозможном, но мне говорили, что именно вы специализировались на делах, которые невозможно выиграть. Мы не хотим потерять «Леди Мейфэра». Газета даст нам возможность существовать. Для нас это вопрос жизни. Она и наше посредническое агентство. Нам никогда бы не удалось заполучить клиентов из нашего общественного слоя, если бы они узнали, с кем имеют дело. Вы должны это понимать.
– Посредническое агентство – это нечто вроде подбора пар, и вы рекламируете его в своей газете? Не предполагал, что вы сами этим занимаетесь. – В его голосе прозвучали нотки недоверия.
– Хотите верьте, хотите нет, сэр Гидеон, – холодно сказала Пруденс. – Вы и не представляете, каких людей нам удалось соединить. Совершенно разных.
Она умолкла, потому что в этот момент лакеи принесли телячьи отбивные и наполнили бокалы отличным кларетом.
Гидеон глотнул вина, отправил в рот кусочек отбивной и, слегка покачав головой, сказал:
– Вы и ваши сестры, несомненно, обладаете предпринимательским талантом.
Пруденс, все еще держа свои очки па коленях, посмотрела на него близорукими глазами и тотчас же осознала свою ошибку. Как только она снимала очки, выражение его лица немедленно менялось, и это ее нервировало. Она снова их надела и теперь воззрилась на него и между ее бровями обозначилась суровая складка, взгляд за толстыми линзами стал жестким. В выражении ее лица проглядывала убежденность и полная решимость сделать невозможное возможным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78