– Ксюш, у тебя знакомые в Вавильнике есть?
– Есть, – нехотя ответила Ксения. – Эрика собрались навестить?
– Ага, -кивнул Слава, потирая вмятину на лапе.
– Илья, – забеспокоилась Маринка, – ты чего опять задумал?
– Эрика проведать.
– Что тебя туда несет, мало тебе?
– А как же сострадание к ближнему? Бедный Эрик там один, больной, ему скучно, и он страждет.
– Это тот, который бандитов навел? – жизнь с вывшим зэком не могла не обогатить лексикон супруги. – Какой резон тогда к нему ходить?
– Товарищеский долг зовет, – привычно соврал я, улыбнувшись, как мне показалось, ослепительно. – Я человек порядочный, компаньонов в беде не бросаю.
– Лжешь ты все самым наглым образом, – высказалась Маринка. – Опять что-то затеваешь, а отдуваться потом нам. – И она компанейски приобняла за плечи молчащую Ксению.
Если бы в Советском Союзе воздвигали памятники героиням Великой Отечественной войны – партизанкам-феминисткам, он должен был выглядеть именно так. Я решил разрушить эту дружескую спайку:
– Ну так как, Ксюш, насчет знакомых в Вавильнике?
– Погоди, телефон вспоминаю. Ладно, пошла ввонить, – качнув бедрами, Ксения высвободилась из объятий товарки и скрылась в соседней комнате.
– А покамест давайте попьем кофею, – предложил я. – С утра не могу добиться этого удовольствия, почему-то все время только меня добивают.
– Ладно, милый, – кротко согласилась Маринка. – Я сейчас сварю. Славик, тебе кофе сделать?
– Я лучше чайком побалуюсь. Кофе пускай Ильюха пьет, он у нас аристократ.
– И сожрем что-нибудь, – добавил я. – Меня от всех переживаний на жор пробило.
– Ага, – не вставая, Слава дотянулся до холодильника и достал здоровенный оковалок ветчины. – Еще чего съешь?
– Вполне достаточно. Что я, чайка соловецкая – Жрать, рта не закрывая?
– Ну, как знаешь. – Слава вытащил из стола нож, Маринка подала буханку ржаного, и мы принялись за бутерброды. Обменялись с друганом взглядами. Перед выездом в больницу следовало бы перекинуться парой слов, но беспокоить женщин по негласному договору не стали. Они и так с нами натерпелись, незачем усугублять.
На конфорке зашумел чайник. Слава встал, пошарил в шкафу, извлек пачку индийского чая. Засыпал листья прямо в кружку, проигнорировав фаянсовый чайничек. При жене он был куда воспитаннее. Но сейчас дражайшая половина отсутствовала, а с друзьями можно было похозяйничать вволю.
– Хороший чай, лантухами, – деликатно заметил я, чтобы не молчать.
– А-а, без разницы, – критически отозвался бывший офицер ВДВ. – Индюха, она индюха и есть. – И добавил, словно оправдываясь: – Ксения покупала.
– Готово, извольте. – Маринка поставила две чашки с ароматным кофе и села рядом со мной.
– Гран мерси, – потянулся я к предмету своего вожделения.
К кофе, не к жене, разумеется.
– Милый, – Маринкина ладошка ласково легла мне на руку, – давай ты бросишь эту затею? Уедем куда-нибудь, пересидим, пока не уляжется. Сделай это для меня, а?
Слава тихохонько колдовал над чашкой, всем своим видом показывая, что его здесь как бы и нету.
– Сейчас скрываться не время, – негромко завел я старую песню, – неразумно выпускать ситуацию из-под контроля. Надо кое-что разведать. Чтобы победить врага, следует знать его в лицо. Сгоняем к Эрику, порасспрашиваем его – и все дела. Нам это ничем не грозит, уверяю тебя, дорогая. Надо брать быка за рога, иначе потеря инициативы грозит привести к большим потерям в будущем.
Маринка вздохнула, и я понял, что казенными формулировками ее не убедишь.
Корефан, демонстративно игнорируя наше воркование, продолжал манипулировать ситечком и второй чашкой.
– Почему я все это терплю? – Маринкин вопрос проавучал скорее риторически. – Наверное, потому, что люблю тебя, дурака.
– Ну, дурака не дурака… Ты пойми, дорогая, я хочу отделаться малой кровью.
Упоминание о крови оказалось крайне неуместным. Почувствовав это, Слава тут же пришел на выручку, повернулся к нам и поставил дымящуюся кружку на стол. Оседлав табуретку, непринужденно улыбнулся и спросил:
– Ильюха, а ты ведь в чифире все-все тонкости знаешь?
– Ну-у, – степенно ответил я, – может быть, чего-то и не знаю.
По вывеске корефана было заметно, что он явно настроился балагурить. Сменить тему «кровавого» разговора и в самом деле не помешало бы.
– А что ты хотел спросить?
– Про желтую пленочку, которая на поверхности чифира появляется. Это кофеин?
– По сути, да.
– А-а, тогда ясно, – ощерился всею золотой пастью Слава. – Это я к чему: был со мной случай. Ехал я в «Столыпине», из всех местных зон только в Форносово на поезде возят.
– Да-да, так, – подтвердил я, знакомый, как и Слава, с пригородными этапами. Скентовались-то мы в колонии.
– Ехал с нами дедушка на строгий режим, а нам-то откуда знать, что он «полосатик»? Дедушка и дедушка, старенький, весь перекосоебленный какой-то. Мы чифир заварили, предлагаем ему, садись с нами. А он: благодарю, типа, только я дряхлый уже и весь больной. Легкого нет, две трети желудка вырезаны. Чифир мне пить нельзя. Можно я сахарку помочу? Ну а нам что, жалко? Валяй, говорим.
Маринка слушала, затаив дыхание. Сомнительные мысли вылетели из ее рассудительной головы.
– Сахар – превосходный абсорбент, – назидательным тоном процедил я. – Он впитал в себя весь кофеин. А в темноте вагона вы и не заметили, как желтая пленочка на него налипла.
– Конечно, – еще шире осклабился корефан, сияя ртом ярче солнца, – нам, первоходам, невдомек. «Полосатый» весь кофеин схавал с кусочком сахара, а мы, дурни, глотаем горькую воду и радуемся, вон у нас чифир забористый какой: дедушка всего лишь сахарок помочил, а уже раскумарился!
– Сдается, дедушка имел вас, не снимая штанов. Мы заржали. Обаяние друга – устоять невозможно.
– Кто такой «полосатик»? – спросила Маринка.
– Кто сидел на строгом режиме, – ответил я. – В Форносово две зоны – общий режим и строгий. Строгачам дают полосатую робу, отсюда и «полосатые».
– Но ты же, милый, был на общем? – уточнила Маринка.
– Да, – сказал я, – на общем. – По поводу отсидки я распространяться не любил. О зоне вообще старался не вспоминать. Правда, иногда кое-что арестантское проскальзывало в поведении. Теперь это случалось все чаще – обстоятельства, меняющие жизнь, диктовали возвращение к прежнему образу мышления. – Очень надеюсь, что на строгий не попаду никогда.
Ох-ох-ох. «Никогда не говори никогда».
– Не зарекайся, – подтвердила мои опасения Маринка, – а еще лучше брось рисковать. Давай уедем? – снова повторила она, и я чуть было не согласился, но судьба в лице Ксении не позволила внести коррективы.
– Чего регочете? – спросила она, заваливая на кухню. – Дозвонилась я. Ваше счастье, что он на работе.
– Кто «он»? – осведомился Слава.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
– Есть, – нехотя ответила Ксения. – Эрика собрались навестить?
– Ага, -кивнул Слава, потирая вмятину на лапе.
– Илья, – забеспокоилась Маринка, – ты чего опять задумал?
– Эрика проведать.
– Что тебя туда несет, мало тебе?
– А как же сострадание к ближнему? Бедный Эрик там один, больной, ему скучно, и он страждет.
– Это тот, который бандитов навел? – жизнь с вывшим зэком не могла не обогатить лексикон супруги. – Какой резон тогда к нему ходить?
– Товарищеский долг зовет, – привычно соврал я, улыбнувшись, как мне показалось, ослепительно. – Я человек порядочный, компаньонов в беде не бросаю.
– Лжешь ты все самым наглым образом, – высказалась Маринка. – Опять что-то затеваешь, а отдуваться потом нам. – И она компанейски приобняла за плечи молчащую Ксению.
Если бы в Советском Союзе воздвигали памятники героиням Великой Отечественной войны – партизанкам-феминисткам, он должен был выглядеть именно так. Я решил разрушить эту дружескую спайку:
– Ну так как, Ксюш, насчет знакомых в Вавильнике?
– Погоди, телефон вспоминаю. Ладно, пошла ввонить, – качнув бедрами, Ксения высвободилась из объятий товарки и скрылась в соседней комнате.
– А покамест давайте попьем кофею, – предложил я. – С утра не могу добиться этого удовольствия, почему-то все время только меня добивают.
– Ладно, милый, – кротко согласилась Маринка. – Я сейчас сварю. Славик, тебе кофе сделать?
– Я лучше чайком побалуюсь. Кофе пускай Ильюха пьет, он у нас аристократ.
– И сожрем что-нибудь, – добавил я. – Меня от всех переживаний на жор пробило.
– Ага, – не вставая, Слава дотянулся до холодильника и достал здоровенный оковалок ветчины. – Еще чего съешь?
– Вполне достаточно. Что я, чайка соловецкая – Жрать, рта не закрывая?
– Ну, как знаешь. – Слава вытащил из стола нож, Маринка подала буханку ржаного, и мы принялись за бутерброды. Обменялись с друганом взглядами. Перед выездом в больницу следовало бы перекинуться парой слов, но беспокоить женщин по негласному договору не стали. Они и так с нами натерпелись, незачем усугублять.
На конфорке зашумел чайник. Слава встал, пошарил в шкафу, извлек пачку индийского чая. Засыпал листья прямо в кружку, проигнорировав фаянсовый чайничек. При жене он был куда воспитаннее. Но сейчас дражайшая половина отсутствовала, а с друзьями можно было похозяйничать вволю.
– Хороший чай, лантухами, – деликатно заметил я, чтобы не молчать.
– А-а, без разницы, – критически отозвался бывший офицер ВДВ. – Индюха, она индюха и есть. – И добавил, словно оправдываясь: – Ксения покупала.
– Готово, извольте. – Маринка поставила две чашки с ароматным кофе и села рядом со мной.
– Гран мерси, – потянулся я к предмету своего вожделения.
К кофе, не к жене, разумеется.
– Милый, – Маринкина ладошка ласково легла мне на руку, – давай ты бросишь эту затею? Уедем куда-нибудь, пересидим, пока не уляжется. Сделай это для меня, а?
Слава тихохонько колдовал над чашкой, всем своим видом показывая, что его здесь как бы и нету.
– Сейчас скрываться не время, – негромко завел я старую песню, – неразумно выпускать ситуацию из-под контроля. Надо кое-что разведать. Чтобы победить врага, следует знать его в лицо. Сгоняем к Эрику, порасспрашиваем его – и все дела. Нам это ничем не грозит, уверяю тебя, дорогая. Надо брать быка за рога, иначе потеря инициативы грозит привести к большим потерям в будущем.
Маринка вздохнула, и я понял, что казенными формулировками ее не убедишь.
Корефан, демонстративно игнорируя наше воркование, продолжал манипулировать ситечком и второй чашкой.
– Почему я все это терплю? – Маринкин вопрос проавучал скорее риторически. – Наверное, потому, что люблю тебя, дурака.
– Ну, дурака не дурака… Ты пойми, дорогая, я хочу отделаться малой кровью.
Упоминание о крови оказалось крайне неуместным. Почувствовав это, Слава тут же пришел на выручку, повернулся к нам и поставил дымящуюся кружку на стол. Оседлав табуретку, непринужденно улыбнулся и спросил:
– Ильюха, а ты ведь в чифире все-все тонкости знаешь?
– Ну-у, – степенно ответил я, – может быть, чего-то и не знаю.
По вывеске корефана было заметно, что он явно настроился балагурить. Сменить тему «кровавого» разговора и в самом деле не помешало бы.
– А что ты хотел спросить?
– Про желтую пленочку, которая на поверхности чифира появляется. Это кофеин?
– По сути, да.
– А-а, тогда ясно, – ощерился всею золотой пастью Слава. – Это я к чему: был со мной случай. Ехал я в «Столыпине», из всех местных зон только в Форносово на поезде возят.
– Да-да, так, – подтвердил я, знакомый, как и Слава, с пригородными этапами. Скентовались-то мы в колонии.
– Ехал с нами дедушка на строгий режим, а нам-то откуда знать, что он «полосатик»? Дедушка и дедушка, старенький, весь перекосоебленный какой-то. Мы чифир заварили, предлагаем ему, садись с нами. А он: благодарю, типа, только я дряхлый уже и весь больной. Легкого нет, две трети желудка вырезаны. Чифир мне пить нельзя. Можно я сахарку помочу? Ну а нам что, жалко? Валяй, говорим.
Маринка слушала, затаив дыхание. Сомнительные мысли вылетели из ее рассудительной головы.
– Сахар – превосходный абсорбент, – назидательным тоном процедил я. – Он впитал в себя весь кофеин. А в темноте вагона вы и не заметили, как желтая пленочка на него налипла.
– Конечно, – еще шире осклабился корефан, сияя ртом ярче солнца, – нам, первоходам, невдомек. «Полосатый» весь кофеин схавал с кусочком сахара, а мы, дурни, глотаем горькую воду и радуемся, вон у нас чифир забористый какой: дедушка всего лишь сахарок помочил, а уже раскумарился!
– Сдается, дедушка имел вас, не снимая штанов. Мы заржали. Обаяние друга – устоять невозможно.
– Кто такой «полосатик»? – спросила Маринка.
– Кто сидел на строгом режиме, – ответил я. – В Форносово две зоны – общий режим и строгий. Строгачам дают полосатую робу, отсюда и «полосатые».
– Но ты же, милый, был на общем? – уточнила Маринка.
– Да, – сказал я, – на общем. – По поводу отсидки я распространяться не любил. О зоне вообще старался не вспоминать. Правда, иногда кое-что арестантское проскальзывало в поведении. Теперь это случалось все чаще – обстоятельства, меняющие жизнь, диктовали возвращение к прежнему образу мышления. – Очень надеюсь, что на строгий не попаду никогда.
Ох-ох-ох. «Никогда не говори никогда».
– Не зарекайся, – подтвердила мои опасения Маринка, – а еще лучше брось рисковать. Давай уедем? – снова повторила она, и я чуть было не согласился, но судьба в лице Ксении не позволила внести коррективы.
– Чего регочете? – спросила она, заваливая на кухню. – Дозвонилась я. Ваше счастье, что он на работе.
– Кто «он»? – осведомился Слава.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93