Мы с Пухлым навестили Диму, который лежал в гипсе с раздолбанным тазом и проклинал Рыжего на чем свет стоит.
– Не ругайся, Димон, лучше красненького выпей, – налил я ему полный стакан кагора. – Для крови полезно.
Главбух оживился. Не глядя махнул стакан.
– Как сам-то? – поинтересовался он, цепким взглядом елозя по больничному халату, прикрывающему мой кожан. Под курткой были надеты Доспехи, с которыми я на всякий пожарный случай не расставался.
– Слава Богу, – пожал я плечами. – Пыхчу помаленьку. Кстати, гмоха в лесу видел.
– О-о, – изрек Пухлый, – я-я, натюрлих!
– Возле Акима, – многозначительно добавил я, не вдаваясь в подробности, на запах вина стали подтягиваться соседи по палате. Дима все понял.
Я достал из пакета еще четыре бутылки. Пить так пить. Кагором мы запаслись в расчете на многоместную палату, наполненную алчущими мусорами. В сумке у ног Пухлого ждали своего часа восемь пузырей по 0,5. И дождались!
– Я Рыжего посажу, – пылко заверил Димон, вцепившись в мою руку. – Сука! Видишь, что он со мной сделал?!
– А то!
– Я его посажу, суку! – повторил Боярский подобно Катону-старшему, который каждую свою речь в сенате завершал словами: «Кроме того, я полагаю, Карфаген должен быть разрушен».
– Рыжий должен сидеть в тюрьме! – провозгласил я к всеобщему интересу окружающих нас ментов.
– Если увидишь его, звони, – попросил Дима. – У меня в палате мобильник. Костик, будь другом, дай человеку номер, для дела нужно.
– Пиши, – сказал молодой парнишка с загипсованной ногой.
Стараясь не показывать Доспехи, я полез во внутренний карман куртки и достал записную книжку.
– Абсолютно никаких проблем!
Пухлый сидел на соседней койке. Его оттопыренные уши напоминали локаторы. Я на секунду задержал на нем взгляд. О чем он думал в этот момент, когда мы сговаривались о ловле всем нам хорошо знакомого товарища по детским играм? Мне снова показалось, что Пухлый догадывается о чем-то связанном со «Светлым братством». Уж слишком много он молчал. Впрочем, Вова всегда был неразговорчив.
Усилием воли я отвел глаза от Пухлого и спрятал книжицу в карман.
– Я Рыжего посажу, гада, – в который раз поклялся Дима, когда мы уходили. Надо отдать ему должное, он не унывал, хотя и остался на всю жизнь инвалидом. Лечащий врач, которому я за лояльное отношение к пьянке выставил бутылку «Мартеля», сказал, что ходить Димон сможет, но только с палочкой, а первое время – исключительно на костылях. Я понимал, каково ему приходилось, и разделял ненависть к засадному древолазу. – Ильен, ты мне звони!
– Обязательно, – кивнул я, и мы с Пухлым покинули палату.
Зная, что мне за руль, я старался не пить, но набрался прилично. Слегка шатало. Когда мы залезли в «Ниву», я протяжно зевнул.
– Поехали на блядки? – предложил Пухлый, улучив случай попользоваться машиной.
– Поехали, – легко согласился я, заводя мотор.
Был уже вечер. Самое время для ловли ночных бабочек. Решив не искать приключений в центре города, отправились на проспект Просвещения. Гаишников там значительно меньше, и обитель Пухлого рядом, а бабочек на проспекте с ханжеским названием порхает ничуть не меньше, чем в самых злачных районах Питера.
Долго махать сачком не пришлось, и вскоре на заднем сиденье хихикали две разукрашенные дешевки непонятного возраста. В отличие от нас, они пока были трезвыми – их рабочий день только начинался, и набраться «девушки» не успели. Мы доехали до метро. Вова затарился литровиком водки и непонятным ликером ядовитой расцветки. Я догадывался, какое прекрасное утро предстоит нам от этого коктейля: головка бо-бо, во рту кака, денежки тютю. Знакомые ощущения. Я решил тряхнуть стариной. Во мне взыграла молодецкая удаль.
– Ну что, красавицы, поехали кататься! – молвил я, отчаливая от остановки.
«Нива» понеслась по направлению к дому Чачелова. По левой полосе можно было разогнаться до ста восьмидесяти, что я и сделал. Попутные машины старались увернуться, видя, что я собираюсь таранить их в зад. Мне было наплевать на эмоции водителей. Пухлый, опустив стекло, утробно рыгал наружу. В распахнутое окошко задувал ветер.
– Джентелемены, – развязным тоном попросила одна из бабочек, – одолжите дамам куртку, а то холодно, как бы не отморозить чего.
– Мне самому холодно, – сказал Пухлый, однако стекло не поднял.
– Ну, тогда лезь к нам, я тебя лучше всякой куртки согрею, – донеслось сзади.
Изуродованная рожа Чачелова пренебрежительно скривилась.
– Куртка – это вещь, – с типичным для него цинизмом отчеканил он, – а тебя пять минут делали, дура.
Девицы не нашлись, что ответить. В салоне повисла тишина, нарушаемая оскорбленным сопением да ревом работающего в режиме форсажа мотора. Обихоженный движок старался угодить хозяину, и как-то неожиданно быстро я зарулил во дворы Гражданского проспекта. Пухлый обитал на прежнем месте.
– А куда это мы приехали? – вдруг заволновалась одна из «красавиц», когда я остановил машину у чачеловского парадного.
– Ко мне домой, – ответил Вова.
– Мы так не договаривались, – стала упрямиться та. – Вдруг у вас там групповуха?
– Нет, в квартиру мы не пойдем, – поддержала соседка. – Давайте уж здесь.
Пухлый поглядел на меня, я на него. Потом мы вместе обернулись к барышням.
– Я возьму тебя за ноги, долбану о край дороги, – проникновенно сказал Вова своей «даме сердца» (пока ехали, мы успели их поделить), – оттащу тебя в кусты. Не ебать же на дороге королеву красоты!
– Нет, уж лучше на дороге, – осмотрительности трезвой «даме» было не занимать.
– В квартиру мы не пойдем, – наотрез отказалась ее напарница, видимо имевшая горький опыт хоровых партий.
– А куда вы денетесь? – хмыкнул я.
– Будем громко кричать и упираться!
– Да ну их к дьяволу, – с некоторым даже облегчением повернулся я к Вовану. – Высадим их, пускай себе топают.
Пока ехали, я несколько протрезвел.
– О-о, какая попсня! – разочарованно протянул Пухлый.
– Пошли в зад! – Я вылез и открыл заднюю дверцу. – Выметайтесь!
Бабочки выпорхнули наружу.
– Ну и дурак, – сказала Вовина девица-красавица в облезлой шубке из мексиканского тушкана.
Пухлый пинками сопроводил их к проспекту и вернулся. Я сидел за рулем своего пятидверного урода и пялился перед собой.
– Казино нам не построить, не возглавить кабаре. Можно лишь бардак устроить и нагадить во дворе, – выдал исключительно верное сообщение Чачелов и поискал выпивку. Нашел только водку. Ликер сообразительные барышни прихватили с собой. – Ловеласов из нас не получилось.
– Может, и к лучшему, – заметил я. – Гонорея гонору убавляет.
Пухлый напряг проспиртованные извилины, обсасывая столь глубокую мысль.
– Чую, это кикс! – сказал он, ничего более остроумного не придумав.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
– Не ругайся, Димон, лучше красненького выпей, – налил я ему полный стакан кагора. – Для крови полезно.
Главбух оживился. Не глядя махнул стакан.
– Как сам-то? – поинтересовался он, цепким взглядом елозя по больничному халату, прикрывающему мой кожан. Под курткой были надеты Доспехи, с которыми я на всякий пожарный случай не расставался.
– Слава Богу, – пожал я плечами. – Пыхчу помаленьку. Кстати, гмоха в лесу видел.
– О-о, – изрек Пухлый, – я-я, натюрлих!
– Возле Акима, – многозначительно добавил я, не вдаваясь в подробности, на запах вина стали подтягиваться соседи по палате. Дима все понял.
Я достал из пакета еще четыре бутылки. Пить так пить. Кагором мы запаслись в расчете на многоместную палату, наполненную алчущими мусорами. В сумке у ног Пухлого ждали своего часа восемь пузырей по 0,5. И дождались!
– Я Рыжего посажу, – пылко заверил Димон, вцепившись в мою руку. – Сука! Видишь, что он со мной сделал?!
– А то!
– Я его посажу, суку! – повторил Боярский подобно Катону-старшему, который каждую свою речь в сенате завершал словами: «Кроме того, я полагаю, Карфаген должен быть разрушен».
– Рыжий должен сидеть в тюрьме! – провозгласил я к всеобщему интересу окружающих нас ментов.
– Если увидишь его, звони, – попросил Дима. – У меня в палате мобильник. Костик, будь другом, дай человеку номер, для дела нужно.
– Пиши, – сказал молодой парнишка с загипсованной ногой.
Стараясь не показывать Доспехи, я полез во внутренний карман куртки и достал записную книжку.
– Абсолютно никаких проблем!
Пухлый сидел на соседней койке. Его оттопыренные уши напоминали локаторы. Я на секунду задержал на нем взгляд. О чем он думал в этот момент, когда мы сговаривались о ловле всем нам хорошо знакомого товарища по детским играм? Мне снова показалось, что Пухлый догадывается о чем-то связанном со «Светлым братством». Уж слишком много он молчал. Впрочем, Вова всегда был неразговорчив.
Усилием воли я отвел глаза от Пухлого и спрятал книжицу в карман.
– Я Рыжего посажу, гада, – в который раз поклялся Дима, когда мы уходили. Надо отдать ему должное, он не унывал, хотя и остался на всю жизнь инвалидом. Лечащий врач, которому я за лояльное отношение к пьянке выставил бутылку «Мартеля», сказал, что ходить Димон сможет, но только с палочкой, а первое время – исключительно на костылях. Я понимал, каково ему приходилось, и разделял ненависть к засадному древолазу. – Ильен, ты мне звони!
– Обязательно, – кивнул я, и мы с Пухлым покинули палату.
Зная, что мне за руль, я старался не пить, но набрался прилично. Слегка шатало. Когда мы залезли в «Ниву», я протяжно зевнул.
– Поехали на блядки? – предложил Пухлый, улучив случай попользоваться машиной.
– Поехали, – легко согласился я, заводя мотор.
Был уже вечер. Самое время для ловли ночных бабочек. Решив не искать приключений в центре города, отправились на проспект Просвещения. Гаишников там значительно меньше, и обитель Пухлого рядом, а бабочек на проспекте с ханжеским названием порхает ничуть не меньше, чем в самых злачных районах Питера.
Долго махать сачком не пришлось, и вскоре на заднем сиденье хихикали две разукрашенные дешевки непонятного возраста. В отличие от нас, они пока были трезвыми – их рабочий день только начинался, и набраться «девушки» не успели. Мы доехали до метро. Вова затарился литровиком водки и непонятным ликером ядовитой расцветки. Я догадывался, какое прекрасное утро предстоит нам от этого коктейля: головка бо-бо, во рту кака, денежки тютю. Знакомые ощущения. Я решил тряхнуть стариной. Во мне взыграла молодецкая удаль.
– Ну что, красавицы, поехали кататься! – молвил я, отчаливая от остановки.
«Нива» понеслась по направлению к дому Чачелова. По левой полосе можно было разогнаться до ста восьмидесяти, что я и сделал. Попутные машины старались увернуться, видя, что я собираюсь таранить их в зад. Мне было наплевать на эмоции водителей. Пухлый, опустив стекло, утробно рыгал наружу. В распахнутое окошко задувал ветер.
– Джентелемены, – развязным тоном попросила одна из бабочек, – одолжите дамам куртку, а то холодно, как бы не отморозить чего.
– Мне самому холодно, – сказал Пухлый, однако стекло не поднял.
– Ну, тогда лезь к нам, я тебя лучше всякой куртки согрею, – донеслось сзади.
Изуродованная рожа Чачелова пренебрежительно скривилась.
– Куртка – это вещь, – с типичным для него цинизмом отчеканил он, – а тебя пять минут делали, дура.
Девицы не нашлись, что ответить. В салоне повисла тишина, нарушаемая оскорбленным сопением да ревом работающего в режиме форсажа мотора. Обихоженный движок старался угодить хозяину, и как-то неожиданно быстро я зарулил во дворы Гражданского проспекта. Пухлый обитал на прежнем месте.
– А куда это мы приехали? – вдруг заволновалась одна из «красавиц», когда я остановил машину у чачеловского парадного.
– Ко мне домой, – ответил Вова.
– Мы так не договаривались, – стала упрямиться та. – Вдруг у вас там групповуха?
– Нет, в квартиру мы не пойдем, – поддержала соседка. – Давайте уж здесь.
Пухлый поглядел на меня, я на него. Потом мы вместе обернулись к барышням.
– Я возьму тебя за ноги, долбану о край дороги, – проникновенно сказал Вова своей «даме сердца» (пока ехали, мы успели их поделить), – оттащу тебя в кусты. Не ебать же на дороге королеву красоты!
– Нет, уж лучше на дороге, – осмотрительности трезвой «даме» было не занимать.
– В квартиру мы не пойдем, – наотрез отказалась ее напарница, видимо имевшая горький опыт хоровых партий.
– А куда вы денетесь? – хмыкнул я.
– Будем громко кричать и упираться!
– Да ну их к дьяволу, – с некоторым даже облегчением повернулся я к Вовану. – Высадим их, пускай себе топают.
Пока ехали, я несколько протрезвел.
– О-о, какая попсня! – разочарованно протянул Пухлый.
– Пошли в зад! – Я вылез и открыл заднюю дверцу. – Выметайтесь!
Бабочки выпорхнули наружу.
– Ну и дурак, – сказала Вовина девица-красавица в облезлой шубке из мексиканского тушкана.
Пухлый пинками сопроводил их к проспекту и вернулся. Я сидел за рулем своего пятидверного урода и пялился перед собой.
– Казино нам не построить, не возглавить кабаре. Можно лишь бардак устроить и нагадить во дворе, – выдал исключительно верное сообщение Чачелов и поискал выпивку. Нашел только водку. Ликер сообразительные барышни прихватили с собой. – Ловеласов из нас не получилось.
– Может, и к лучшему, – заметил я. – Гонорея гонору убавляет.
Пухлый напряг проспиртованные извилины, обсасывая столь глубокую мысль.
– Чую, это кикс! – сказал он, ничего более остроумного не придумав.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93