Элистэ уловила в воздухе легкое жужжание. Оно становилось все громче, более того, приближалось. Она обвела взглядом камеру.
Звук исходил от обычной черной мухи, правда, неимоверно большой, но не мухи же ей бояться! И как эта тварь ухитрилась проникнуть в глубокое подземелье? Впрочем, нет такого места, куда не залетали бы мухи. Но ее почему-то особо притягивало тело Элистэ. Она кружила над ней, время от времени садилась на голую плоть, чтобы снова взлететь, когда Элистэ непроизвольно вздрагивала и дергалась, однако всякий раз возвращалась.
Мерзкая тварь, безусловно, обладала каким-то сверхъестественным чутьем, ибо быстро постигла – как бы Элистэ ни дергалась, сделать она ничего не может. Муха уселась на нее, вцепилась лапками в обнаженное тело и громко зажужжала, словно издеваясь над беспомощностью жертвы. Элистэ перестала дергаться: в конце концов, бессмысленно тратить силы, чтобы согнать одну-единственную муху. Но, как оказалось, не единственную.
Над головой опять зажужжало, появилась еще одна мельтешащая точка и тоже опустилась на распростертое тело. За ней другая. И еще одна. Целая туча черных тварей, чьи жирные брюшки отливали зловещим сине-зелено-золотистым цветом. Они заполнили всю камеру – кружились, садились, царапали кожу лапками, больно кусали. Элистэ дергалась, извивалась, хрипела, но тщетно. Мухи вцепились в нее словно пиявки. Ползали по векам, пробегали своими гнусными лапками по судорожно сжатым губам, лезли в уши и ноздри. Мерзкое, сводящее с ума ощущение, и все же она могла его выдержать. Ведь они не были способны причинить ей вред.
А ее облепляли все новые полчища гнусных тварей. Что их приманивало? Разве ее обмазали медом или полили сиропом?
Тут Элистэ уловила слабый запах – запах склепа, тяжелую сладкую вонь разложения, вонь протухшего мяса, сгнившего и сопревшего до такой степени, что на него не позарились бы и умирающие от голода бродяги из Восьмого округа. Но для мух это было истинным пиршеством.
Могильная вонь густела, распространялась вокруг, приманивала новые полчища мух. Источник мерзости – разложившееся мясо – должен находиться совсем рядом, у нее под боком Или ее уложили на гниль? Элистэ приподняла голову и посмотрела на свое усеянное мухами тело. Они так и кишели на коже, а там, где еще можно было что-то разглядеть, проступала сероватая и какая-то ноздреватая плоть. Упругое молодое тело словно опухло и пошло пятнами.
Сначала она ничего не поняла, подумав, что это просто игра света. Но на коже у нее появились серовато-зеленые, похожие на лишай участки, тонкие струпья лопнули, выпустив гнилую зеленую жижу, и тут Элистэ пришлось признать, что она заживо разлагается. Так вот откуда исходила столь сладкая для мух вонь! Ее плоть гнила на костях.
И тогда здравый смысл и мужество покинули ее. Она завопила и принялась рваться из ремней и зажимов, но добилась лишь того, что на истонченной коже появились трещины и разрывы, в серовато-коричневые глубины которых жадно устремились мухи.
– Где скрывается Кинц во Дерриваль? – И тут Бирс Валёр в первый и последний раз нарушил мертвое однообразие допроса: – Ответьте, и все прекратится.
«Нет».
Само время свихнулось в подвалах «Гробницы», ибо только сдвиг во времени мог объяснить быстроту, с какой вызрели отложенные мухами яйца. Им потребовались секунды, чтобы превратиться в личинки, и вот уже целое войско белых мерзких червей закишело в разъеденной гнилью плоти, служившей им одновременно и домом, и пищей. Элистэ словно обрядилась в белый шевелящийся саван.
– Где скрывается Кинц во Дерриваль?
Трубный глас, и нельзя не ответить. Но как он не понимает, что она не может открыть рот – в горло полезут личинки и мухи, проберутся в самое нутро! Разве ему невдомек, что она этого никогда не допустит? Она и хотела бы ответить, да не способна – как он не видит?!
«Не видит, потому что знает – все это наваждение, созданное Пыточницей, которой он управляет».
И тут недавно обретенный опыт пришел Элистэ на помощь. Долгие часы общения с дядюшкой Кинцем и напряженные упражнения неожиданно даровали ей силы. Она признала наваждение, однако ее сознание, одурманенное ужасом и тошнотворным омерзением, не сумело его развеять. Она не смогла даже собраться с мыслями и настроиться. Попыталась – но ничего не вышло.
– Где скрывается Кинц во Дерриваль?
«Нет».
Она хранила молчание. Пока еще это ей удавалось.
Пыточница, призванная сломить и подчинить волю жертвы, вероятно, почувствовала сопротивление и сменила наваждение.
Элистэ ощутила неимоверную боль во всем теле, словно кто-то выкручивал ей суставы и дробил кости. Ее кости. Они начали пронзительно вибрировать, точно хрусталь в ответ на верхние ноты сопрано. Невозможно. Нереально. Однако она ощущала самую настоящую боль и ужас. Кости дрожали от вибрации, хрустели, отделяясь одна от другой; ее скелет распадался, и не только в сочленениях. Послышался треск – так ломается высохший сук, – и Элистэ закричала. Лучевая кость ее правой руки высвободилась резким рывком, пробила белую пастозную ткань и вышла наружу, вспоров гниющую кожу. Фонтаном хлынула темная кровь, посыпались обрывки разложившейся плоти и личинки. А вонь, вонь…
– Где скрывается Кинц во Дерриваль?
«Нет. Это всего лишь наваждение».
Наваждение?! Для Элистэ оно становилось реальностью – по мере того как кости расщеплялись одна за другой, их длинные зазубренные края ножами рассекали мышцы на руках и ногах, обломки ребер проваливались вниз, впивались во внутренности. И кровь, и вонь, и гудение мушиных полчищ…
– Где скрывается Кинц во Дерриваль?
«НЕТ!»
Она попыталась вспомнить, чему ее учил дядюшка Кинц, попыталась преодолеть наваждение – но куда там! Охваченное слепым ужасом, сознание отказывалось повиноваться.
Пыточница щелкнула с металлическим звоном – наваждение вновь изменилось.
Правая рука вскинулась и задергалась под ремнями. Элистэ была ни при чем – рука действовала сама по себе, словно наделенная самостоятельной жизнью. Она не удержалась и глянула: треснувшая плечевая кость повернулась и выдралась из сустава. Последний рывок – и сухожилия с остатками соединительной ткани лопнули. Отделившаяся от тела кость медленно выпросталась из ошметков плеча. Она все еще выглядела обычной человеческой костью – белой, с обрывками сухожилий и связок. Но вот трещины на кости непонятным образом затянулись, она обрела змеиную гибкость, а глубокая выемка в ее нижней части превратилась в пасть, полную больших и острых, как у крысы, зубов.
Кость медленно двинулась вверх по телу Элистэ, пугая мух, которые взлетали черными облаками. Проползла по животу, по груди, задержалась у горла, видимо, заинтересованная биением сонной артерии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227