С ними в фиакре ехал Дреф сын-Цино, что казалось чудом: последнее время Дреф стал просто неуловим, отдавая все силы и время работе во Временной Конституционной Ассамблее. Разумеется, чтобы Дреф сын-Цино получил пустовавшее тогда кресло депутата, потребовалось вмешательство Шорви Нирьена. В муниципалитет Грамманта было отправлено письмо, в котором Нирьен тепло рекомендовал коллегу, чье настоящее имя узнал всего несколько дней назад; пронирьенски настроенный муниципалитет немедленно сообщил об одобрении кандидатуры, и дело было сделано. Так бывший серф Дреф сын-Цино превратился в Достопочтенного сын-Цино, депутата Временной Конституционной Ассамблеи от Западного Фабека. Он, правда, мог лишиться депутатского кресла – на осень планировались новые выборы, – однако, учитывая его ум и решительность, Дреф скорее всего остался бы в Ассамблее, если бы захотел. Как бы там ни было, пока что все дни и вечера он проводил в Старой Ратуше и даже снял поблизости от нее маленькую квартирку, где большей частью и ночевал. Так ему удобнее, объяснял он, но Элистэ не обманывалась на этот счет. Дреф сознательно избегал ее общества, и в этом у нее не было ни малейшего сомнения. Тем не менее в то утро он поехал с ними. Как бы он ни относился к ней, Элистэ, но проводить мастера Кинца он все же нашел время.
Фиакр дернулся и остановился у почтовой станции. Ну вот, осталось расплатиться с кучером, пройти в унылое здание, купить билет и ждать на жесткой деревянной скамейке, попивая поданный буфетчиком шоколад и поддерживая бессвязный, несколько натянутый разговор. Не успела Элистэ опомниться, как дилижанс уже был готов к отправлению. Они вышли. Саквояж – единственный багаж Кинца – отправился на крышу кареты. Старый кавалер пожал руку Дрефу, обнял племянницу.
– Дитя мое, ты ведь будешь меня навещать?
– Конечно. Я вам еще надоем, – пообещала Элистэ с улыбкой.
Кинцу не хотелось, чтобы она или кто бы то ни было жил в его домике, но приглашение погостить было сделано от чистого сердца, и она приняла его не кривя душой.
Дядюшка мельком глянул на Дрефа, и Элистэ невольно поежилась. В минуту слабости она призналась Кинцу в своих чувствах к Дрефу, и если он выдаст ее словом, взглядом или хотя бы жестом, она умрет со стыда.
Боялась она напрасно – ей ли не знать дядюшку! Кинц обнял ее и прижал к сердцу.
– Смелее, дорогая моя, – шепнул он и отпустил ее. – Прощайте, дети мои. Дивное было приключение!
Он забрался в карету, дверца захлопнулась. Приморский дилижанс со скрипом тронулся, держа путь на север.
Элистэ проводила его взглядом, стараясь не разрыдаться. Ей было невыразимо одиноко. Дреф стоял рядом, но с таким же успехом он мог находиться и за сотню миль. Элистэ не верилось, что еще совсем недавно она чувствовала в нем близкую душу. Теперь она даже не представляла, что ему сказать; вероятно, и он испытывал такое же замешательство. Поэтому его слова явились для нее неожиданностью.
– Будете по нему скучать?
– Еще как, – тихо ответила она.
– Да, тяжело вам. Но у меня для вас приятная новость.
Она подняла глаза.
– Мы обнаружили вашу кузину.
– Аврелию! Что с ней?
– Она в добром здравии.
– Где вы ее нашли?
– В «Гробнице», она жила с надзирателем. Сегодня ее доставят к вам в тупик Слепого Кармана.
* * *
Аврелию привезли ближе к полудню. Элистэ решила поселить ее в квартирке на втором этаже, которую за несколько часов до того освободил дядюшка Кинц. Согласно древнему обычаю, как единственная старшая родственница, она становилась опекуншей своей юной кузины. Элистэ это отнюдь не радовало. Она не опасалась расходов – перед отъездом дядюшка вручил ей тугой бумажник с банкнотами рекко и обещал выслать деньги по первой просьбе. Куда труднее было выслушивать пустую болтовню Аврелии. Но в конце концов это ее кузина, в известном смысле подруга; связующая нить с добрыми старыми временами… и такая же Возвышенная, как она сама.
Возвышенная? Даже бывшая Возвышенная? Разве запятнавшая себя Аврелия во Рувиньяк не утратила права на этот высокий титул?
Но Аврелия, казалось, не особенно задумывалась на этот счет. Если она и ощущала в глубине души вину и позор, то виду не подавала. Она с искренней радостью бросилась обнимать и целовать Элистэ, нисколько не сомневаясь в такой же сердечности с ее стороны. Аврелии и в голову не пришло, что ей может быть оказан холодный прием.
Она не притворялась – она и вправду оказалась начисто лишена совести. В последующие дни Аврелия часто вспоминала свои похождения, рассказывая о них с простодушной откровенностью, без капли стыда. Причина ее самоуверенности вскоре стала ясна: Аврелия считала кузину равной себе во всех отношениях, а то, что с ними случилось, – очень похожим. В конце концов Элистэ тоже жила с мужчиной, и не с каким-нибудь там, а с выдающимся нирьенистом, депутатом Временной Конституционной Ассамблеи, к тому же, по слухам, красавцем. В последнем Аврелия не могла убедиться, поскольку ни разу его не видела. Создавалось впечатление, что кузина прячет сожителя от чужих глаз. Уж не боится ли, что девушка помоложе его уведет? Ведь сестрице уже целых девятнадцать лет!
Тщетно Элистэ пыталась убедить ее, что они с Дрефом всего лишь живут под одной крышей. Аврелия многозначительно ухмылялась и заговорщически хихикала.
– Он приютил меня из жалости, мне тогда некуда было деться, – настаивала Элистэ.
– Да, сестрица, но теперь-то все изменилось. Ты богата. Если тебе и впрямь Неохота делить квартиру с этим красавцем, почему бы, приличия ради, не перебраться ко мне?
«Потому что выносить твое общество выше моих сил». Вслух же Элистэ мягко заметила:
– Потому что в твоей комнатенке не повернуться.
– Почему в таком случае ты не снимешь отдельную квартиру?
– Нет нужды. Дреф редко появляется здесь. Он тут, можно сказать, и не живет.
– Выходит, он снимает эту квартиру для тебя? Высоко же он тебя ценит, кузина. Можно тебя поздравить.
– Аврелия, не напрашивайся на пощечину.
– Ну, кузина, что я такого сказала? Что тут особенного?
Однако Элистэ была вынуждена признать, что доводы Аврелии отнюдь не беспочвенны. Действительно, почему она не снимет квартиру, раз теперь это ей по средствам? Не потому ли, что переезд оборвал бы еще одну из тоненьких нитей, связующих ее с Дрефом? Она прогнала эту мысль. Оставалось надеяться, что Аврелия потеряет интерес и перестанет заводить разговоры на столь щекотливую тему.
Так оно и случилось. Аврелия не умела долго думать о чем-то одном. Она еще не успела привыкнуть к жизни на воле и постоянно увлекалась то тем, то другим. Первые недели три она каждый день, если не шел дождь, разгуливала по Шеррину – бродила по садам и паркам, заглядывала на рынки и в магазины, сплетничала с купцами и торговками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227
Фиакр дернулся и остановился у почтовой станции. Ну вот, осталось расплатиться с кучером, пройти в унылое здание, купить билет и ждать на жесткой деревянной скамейке, попивая поданный буфетчиком шоколад и поддерживая бессвязный, несколько натянутый разговор. Не успела Элистэ опомниться, как дилижанс уже был готов к отправлению. Они вышли. Саквояж – единственный багаж Кинца – отправился на крышу кареты. Старый кавалер пожал руку Дрефу, обнял племянницу.
– Дитя мое, ты ведь будешь меня навещать?
– Конечно. Я вам еще надоем, – пообещала Элистэ с улыбкой.
Кинцу не хотелось, чтобы она или кто бы то ни было жил в его домике, но приглашение погостить было сделано от чистого сердца, и она приняла его не кривя душой.
Дядюшка мельком глянул на Дрефа, и Элистэ невольно поежилась. В минуту слабости она призналась Кинцу в своих чувствах к Дрефу, и если он выдаст ее словом, взглядом или хотя бы жестом, она умрет со стыда.
Боялась она напрасно – ей ли не знать дядюшку! Кинц обнял ее и прижал к сердцу.
– Смелее, дорогая моя, – шепнул он и отпустил ее. – Прощайте, дети мои. Дивное было приключение!
Он забрался в карету, дверца захлопнулась. Приморский дилижанс со скрипом тронулся, держа путь на север.
Элистэ проводила его взглядом, стараясь не разрыдаться. Ей было невыразимо одиноко. Дреф стоял рядом, но с таким же успехом он мог находиться и за сотню миль. Элистэ не верилось, что еще совсем недавно она чувствовала в нем близкую душу. Теперь она даже не представляла, что ему сказать; вероятно, и он испытывал такое же замешательство. Поэтому его слова явились для нее неожиданностью.
– Будете по нему скучать?
– Еще как, – тихо ответила она.
– Да, тяжело вам. Но у меня для вас приятная новость.
Она подняла глаза.
– Мы обнаружили вашу кузину.
– Аврелию! Что с ней?
– Она в добром здравии.
– Где вы ее нашли?
– В «Гробнице», она жила с надзирателем. Сегодня ее доставят к вам в тупик Слепого Кармана.
* * *
Аврелию привезли ближе к полудню. Элистэ решила поселить ее в квартирке на втором этаже, которую за несколько часов до того освободил дядюшка Кинц. Согласно древнему обычаю, как единственная старшая родственница, она становилась опекуншей своей юной кузины. Элистэ это отнюдь не радовало. Она не опасалась расходов – перед отъездом дядюшка вручил ей тугой бумажник с банкнотами рекко и обещал выслать деньги по первой просьбе. Куда труднее было выслушивать пустую болтовню Аврелии. Но в конце концов это ее кузина, в известном смысле подруга; связующая нить с добрыми старыми временами… и такая же Возвышенная, как она сама.
Возвышенная? Даже бывшая Возвышенная? Разве запятнавшая себя Аврелия во Рувиньяк не утратила права на этот высокий титул?
Но Аврелия, казалось, не особенно задумывалась на этот счет. Если она и ощущала в глубине души вину и позор, то виду не подавала. Она с искренней радостью бросилась обнимать и целовать Элистэ, нисколько не сомневаясь в такой же сердечности с ее стороны. Аврелии и в голову не пришло, что ей может быть оказан холодный прием.
Она не притворялась – она и вправду оказалась начисто лишена совести. В последующие дни Аврелия часто вспоминала свои похождения, рассказывая о них с простодушной откровенностью, без капли стыда. Причина ее самоуверенности вскоре стала ясна: Аврелия считала кузину равной себе во всех отношениях, а то, что с ними случилось, – очень похожим. В конце концов Элистэ тоже жила с мужчиной, и не с каким-нибудь там, а с выдающимся нирьенистом, депутатом Временной Конституционной Ассамблеи, к тому же, по слухам, красавцем. В последнем Аврелия не могла убедиться, поскольку ни разу его не видела. Создавалось впечатление, что кузина прячет сожителя от чужих глаз. Уж не боится ли, что девушка помоложе его уведет? Ведь сестрице уже целых девятнадцать лет!
Тщетно Элистэ пыталась убедить ее, что они с Дрефом всего лишь живут под одной крышей. Аврелия многозначительно ухмылялась и заговорщически хихикала.
– Он приютил меня из жалости, мне тогда некуда было деться, – настаивала Элистэ.
– Да, сестрица, но теперь-то все изменилось. Ты богата. Если тебе и впрямь Неохота делить квартиру с этим красавцем, почему бы, приличия ради, не перебраться ко мне?
«Потому что выносить твое общество выше моих сил». Вслух же Элистэ мягко заметила:
– Потому что в твоей комнатенке не повернуться.
– Почему в таком случае ты не снимешь отдельную квартиру?
– Нет нужды. Дреф редко появляется здесь. Он тут, можно сказать, и не живет.
– Выходит, он снимает эту квартиру для тебя? Высоко же он тебя ценит, кузина. Можно тебя поздравить.
– Аврелия, не напрашивайся на пощечину.
– Ну, кузина, что я такого сказала? Что тут особенного?
Однако Элистэ была вынуждена признать, что доводы Аврелии отнюдь не беспочвенны. Действительно, почему она не снимет квартиру, раз теперь это ей по средствам? Не потому ли, что переезд оборвал бы еще одну из тоненьких нитей, связующих ее с Дрефом? Она прогнала эту мысль. Оставалось надеяться, что Аврелия потеряет интерес и перестанет заводить разговоры на столь щекотливую тему.
Так оно и случилось. Аврелия не умела долго думать о чем-то одном. Она еще не успела привыкнуть к жизни на воле и постоянно увлекалась то тем, то другим. Первые недели три она каждый день, если не шел дождь, разгуливала по Шеррину – бродила по садам и паркам, заглядывала на рынки и в магазины, сплетничала с купцами и торговками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227