— Он по-прежнему держит вас на коротком поводке?
Несколько секунд Джонни ничего не отвечал.
— Нет, — наконец выдавил он из себя.
Он был растерян от близости этой женщины, что так Неудержимо притягивала его к себе, от собственной откровенности и пытался сопротивляться всему этому, как будто воля могла помочь ему обрести свободу от этой зависимости.
— Ну, тогда идите сюда и сядьте рядом со мной, — мягко похлопала ладонью Элизабет по шершавой коре ствола. Она словно призывала к себе непоседливого ребенка.
«Нужно немедленно уйти!» — пронеслось в голове у Джонни. Он не должен был ехать вслед за ней. Он вообще не должен гоняться, как кобель, за каждой юбкой, и… в особенности за этой, за дочерью своего заклятого врага Гарольда Годфри!
— Вы боитесь меня? — Элизабет уже прекратила бесполезную борьбу с обуревавшей ее страстью. Теперь она испытывала еще и непривычное для себя удовольствие от власти, которой, как выяснилось, обладает над Джонни Кэрром. Однако главным чувством, которое она испытывала в данный момент, было состояние блаженного счастья. При этом она даже не пыталась проанализировать, чем конкретно вызвано подобное ощущение. Это был могучий прилив веры в душе женщины, которая всегда смотрела на мир с подозрением.
— Я не боюсь никого и ничего, — безапелляционно отрезал Джонни.
— А мне показалось иначе.
Впрочем, одна мысль о том, что Джонни может чего-то бояться, казалась нелепой. Одетый в кожаные брюки, высокие башмаки, клетчатый плед цвета осенней листвы, с рубашкой, расстегнутой у горла, он походил на разбойника и скорее сам мог напугать кого угодно. Он являл собой олицетворение опасности и привлекательности, необузданности и греха — темноволосый и вызывающе мужественный.
— Мои телохранители будут ждать столько, сколько понадобится, — проговорила Элизабет очень тихо, думая про себя: «Вот так-то. Это должно тебя расшевелить!»
А после того как он сделал первый шаг по направлению к ней, Элизабет одарила его обольстительной улыбкой, которой нельзя было противостоять, — бесконечно женственной и безыскусной.
— Вы мне очень нравитесь, — проговорила она, наблюдая за тем, как медленно приближается Джонни.
— А вы сводите меня с ума, — пробормотал он, сев на поваленное дерево и сложив руки на коленях, после чего погрузился в созерцание своих пыльных башмаков.
— И вам это не нравится?
— Меня от этого просто переворачивает, — с обидой в голосе откликнулся мужчина. Он даже не смотрел на нее.
— В таком случае вы не станете возражать, если я уйду?
Джонни резко повернул голову к Элизабет, и в глазах его промелькнула циничная искорка.
— Конечно же, нет!
«Ответ еще тот», — подумалось Элизабет, но в конце концов их еще никто не украсил гирляндами из маргариток.
— Почему же в Хоувике все было по-другому? — спросила она. Джонни теперь был не похож на самого себя. От его обычного напористого обаяния не осталось и следа.
— Потому что в Хоувике была всего лишь модная игра по общепринятым правилам, — ответил он, удивляясь собственной откровенности. Он редко бывал искренним с женщинами, но Элизабет Грэм отличалась от всех других. Именно поэтому он сейчас находился здесь — разозленный, испытывающий возбуждение и не знающий, как совладать с обуревавшими его чувствами.
— А сейчас — не игра?
Не зная, как правильно ответить, Джонни бросил на нее взгляд из-под своих густых ресниц.
— По-моему, нет.
— Значит, вы предпочитаете игры? — продолжала Элизабет, начиная понимать, что мучит собеседника.
— Да.
— М-м-м… — протянула она, вытянув губы, сцепив ладони и также изучая носки своих туфель. — Значит, и впрямь, что-то не так, — с удивлением в голосе продолжила она через пару секунд. Выпрямив спину, Элизабет повернулась вполоборота, чтобы взглянуть на Джонни. — Никогда раньше мне еще не приходилось соблазнять мужчину. — На губах ее заиграла по-детски невинная улыбка. — Не могли бы вы мне в этом помочь? Если, конечно, вы не имеете ничего против, милорд, — учтиво добавила она.
Губы Джонни скривились в усмешке.
— У вас неплохо получается эта роль, леди Грэм, — проговорил он, также выпрямляясь, чтобы лучше видеть женщину, и встретился с ее откровенно чувственным взглядом. — Впрочем, Битси, дорогая, — продолжил он, и неожиданно его светло-голубые глаза потеплели, — я поразмыслил и пришел к выводу, что не имею ничего против.
Это было как какое-то откровение, которое вполне закономерно пришло на смену его плохому настроению.
— На самом деле я был бы полным болваном, если бы стал возражать. — Лукавая улыбка Джонни резко контрастировала с пылким чувством, светившимся в его взгляде.
— Я вам крайне признательна, милорд, — с театральным вздохом склонила голову Элизабет, изображая некую пародию на глубочайшую благодарность. — Без вашей помощи мне вряд ли удалось бы возбудить вас надлежащим образом.
Джонни рассмеялся, и этот звук, в котором звучала неподдельная радость, согрел ее сердце.
— На этот счет ты могла бы не беспокоиться. Я сохранял целомудрие с того самого дня, когда отправился из Эдинбурга в погоню за тобой.
— Как мило! — продолжала подтрунивать над ним Элизабет, тая от счастья.
— Ну, на этот счет многие могли бы с тобой поспорить, котенок, — поддержал Джонни их шутливую пикировку.
— Итак, чем я могу быть полезна? — промурлыкала она голосом записной искусительницы.
Джонни почувствовал жаркую волну нестерпимого желания и стал выискивать глазами место, где они могли бы прилечь.
— Предупреждаю тебя, — заговорил он очень тихо, сопровождая свои слова многозначительной улыбкой, — я веду монашеский образ жизни уже много дней. Надеюсь, ты не будешь возражать против травы. Хотя следует признать, что моя кровать в Хоувике была гораздо мягче.
— Да, но тогда об этом узнал бы весь Хоувик.
— Ну и что с того! — Брови Джонни выразительно вздернулись, выказывая его отношение к мнению окружающих.
— Люди не должны ставить на карту свою репутацию…
Однако разумные слова, слетавшие с губ Элизабет, не имели ничего общего с тем, что творилось внутри ее. Она понимала, что сейчас готова была пожертвовать всем ради того, чтобы их тела наконец слились. Да и Джонни мог думать только об одном — чтобы почувствовать ее возле себя. Светские условности были ему настолько безразличны, что он даже не считал нужным их обсуждать.
— Пропади он пропадом, этот Хоувик. Единственное, что я могу тебе предложить, — вот эта постель из травы. Ты не возражаешь?
Элизабет улыбнулась и вложила свою руку в его ладони.
— Только при двух условиях: если вы будете меня держать, милорд, и если на моем платье не останется зеленых пятен.
Несколько мгновений он молчал, нежно держа в руках ее тонкую ладонь, а затем мягко сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136
Несколько секунд Джонни ничего не отвечал.
— Нет, — наконец выдавил он из себя.
Он был растерян от близости этой женщины, что так Неудержимо притягивала его к себе, от собственной откровенности и пытался сопротивляться всему этому, как будто воля могла помочь ему обрести свободу от этой зависимости.
— Ну, тогда идите сюда и сядьте рядом со мной, — мягко похлопала ладонью Элизабет по шершавой коре ствола. Она словно призывала к себе непоседливого ребенка.
«Нужно немедленно уйти!» — пронеслось в голове у Джонни. Он не должен был ехать вслед за ней. Он вообще не должен гоняться, как кобель, за каждой юбкой, и… в особенности за этой, за дочерью своего заклятого врага Гарольда Годфри!
— Вы боитесь меня? — Элизабет уже прекратила бесполезную борьбу с обуревавшей ее страстью. Теперь она испытывала еще и непривычное для себя удовольствие от власти, которой, как выяснилось, обладает над Джонни Кэрром. Однако главным чувством, которое она испытывала в данный момент, было состояние блаженного счастья. При этом она даже не пыталась проанализировать, чем конкретно вызвано подобное ощущение. Это был могучий прилив веры в душе женщины, которая всегда смотрела на мир с подозрением.
— Я не боюсь никого и ничего, — безапелляционно отрезал Джонни.
— А мне показалось иначе.
Впрочем, одна мысль о том, что Джонни может чего-то бояться, казалась нелепой. Одетый в кожаные брюки, высокие башмаки, клетчатый плед цвета осенней листвы, с рубашкой, расстегнутой у горла, он походил на разбойника и скорее сам мог напугать кого угодно. Он являл собой олицетворение опасности и привлекательности, необузданности и греха — темноволосый и вызывающе мужественный.
— Мои телохранители будут ждать столько, сколько понадобится, — проговорила Элизабет очень тихо, думая про себя: «Вот так-то. Это должно тебя расшевелить!»
А после того как он сделал первый шаг по направлению к ней, Элизабет одарила его обольстительной улыбкой, которой нельзя было противостоять, — бесконечно женственной и безыскусной.
— Вы мне очень нравитесь, — проговорила она, наблюдая за тем, как медленно приближается Джонни.
— А вы сводите меня с ума, — пробормотал он, сев на поваленное дерево и сложив руки на коленях, после чего погрузился в созерцание своих пыльных башмаков.
— И вам это не нравится?
— Меня от этого просто переворачивает, — с обидой в голосе откликнулся мужчина. Он даже не смотрел на нее.
— В таком случае вы не станете возражать, если я уйду?
Джонни резко повернул голову к Элизабет, и в глазах его промелькнула циничная искорка.
— Конечно же, нет!
«Ответ еще тот», — подумалось Элизабет, но в конце концов их еще никто не украсил гирляндами из маргариток.
— Почему же в Хоувике все было по-другому? — спросила она. Джонни теперь был не похож на самого себя. От его обычного напористого обаяния не осталось и следа.
— Потому что в Хоувике была всего лишь модная игра по общепринятым правилам, — ответил он, удивляясь собственной откровенности. Он редко бывал искренним с женщинами, но Элизабет Грэм отличалась от всех других. Именно поэтому он сейчас находился здесь — разозленный, испытывающий возбуждение и не знающий, как совладать с обуревавшими его чувствами.
— А сейчас — не игра?
Не зная, как правильно ответить, Джонни бросил на нее взгляд из-под своих густых ресниц.
— По-моему, нет.
— Значит, вы предпочитаете игры? — продолжала Элизабет, начиная понимать, что мучит собеседника.
— Да.
— М-м-м… — протянула она, вытянув губы, сцепив ладони и также изучая носки своих туфель. — Значит, и впрямь, что-то не так, — с удивлением в голосе продолжила она через пару секунд. Выпрямив спину, Элизабет повернулась вполоборота, чтобы взглянуть на Джонни. — Никогда раньше мне еще не приходилось соблазнять мужчину. — На губах ее заиграла по-детски невинная улыбка. — Не могли бы вы мне в этом помочь? Если, конечно, вы не имеете ничего против, милорд, — учтиво добавила она.
Губы Джонни скривились в усмешке.
— У вас неплохо получается эта роль, леди Грэм, — проговорил он, также выпрямляясь, чтобы лучше видеть женщину, и встретился с ее откровенно чувственным взглядом. — Впрочем, Битси, дорогая, — продолжил он, и неожиданно его светло-голубые глаза потеплели, — я поразмыслил и пришел к выводу, что не имею ничего против.
Это было как какое-то откровение, которое вполне закономерно пришло на смену его плохому настроению.
— На самом деле я был бы полным болваном, если бы стал возражать. — Лукавая улыбка Джонни резко контрастировала с пылким чувством, светившимся в его взгляде.
— Я вам крайне признательна, милорд, — с театральным вздохом склонила голову Элизабет, изображая некую пародию на глубочайшую благодарность. — Без вашей помощи мне вряд ли удалось бы возбудить вас надлежащим образом.
Джонни рассмеялся, и этот звук, в котором звучала неподдельная радость, согрел ее сердце.
— На этот счет ты могла бы не беспокоиться. Я сохранял целомудрие с того самого дня, когда отправился из Эдинбурга в погоню за тобой.
— Как мило! — продолжала подтрунивать над ним Элизабет, тая от счастья.
— Ну, на этот счет многие могли бы с тобой поспорить, котенок, — поддержал Джонни их шутливую пикировку.
— Итак, чем я могу быть полезна? — промурлыкала она голосом записной искусительницы.
Джонни почувствовал жаркую волну нестерпимого желания и стал выискивать глазами место, где они могли бы прилечь.
— Предупреждаю тебя, — заговорил он очень тихо, сопровождая свои слова многозначительной улыбкой, — я веду монашеский образ жизни уже много дней. Надеюсь, ты не будешь возражать против травы. Хотя следует признать, что моя кровать в Хоувике была гораздо мягче.
— Да, но тогда об этом узнал бы весь Хоувик.
— Ну и что с того! — Брови Джонни выразительно вздернулись, выказывая его отношение к мнению окружающих.
— Люди не должны ставить на карту свою репутацию…
Однако разумные слова, слетавшие с губ Элизабет, не имели ничего общего с тем, что творилось внутри ее. Она понимала, что сейчас готова была пожертвовать всем ради того, чтобы их тела наконец слились. Да и Джонни мог думать только об одном — чтобы почувствовать ее возле себя. Светские условности были ему настолько безразличны, что он даже не считал нужным их обсуждать.
— Пропади он пропадом, этот Хоувик. Единственное, что я могу тебе предложить, — вот эта постель из травы. Ты не возражаешь?
Элизабет улыбнулась и вложила свою руку в его ладони.
— Только при двух условиях: если вы будете меня держать, милорд, и если на моем платье не останется зеленых пятен.
Несколько мгновений он молчал, нежно держа в руках ее тонкую ладонь, а затем мягко сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136