Но потом он вспомнил Оливию, и его охватило ощущение тепла и покоя. Оливия была у него единственным якорем в этой жизни, она хранила его от всех бед и спасала от гибели. Никто из окружающих этого не знал – пожалуй, кроме Джулии.
Летом, когда по всему дому плыл аромат роз, срезанных в любимых цветниках Оливии, он тосковал по ней сильнее всего. Этот неповторимый аромат не выветривался и зимой: вазы одна за другой наполнялись розовыми лепестками, засушенными по рецепту Оливии. Она и сама была как роза, нежная и прекрасная в его объятьях, колючая, когда он слишком увлекался выпивкой или игрой. Она крепко держала его в своих маленьких крепких руках, и он всегда радостно подчинялся им, потому что сознавал свою слабость.
Оливия, Оливия…
Потом он провалился куда-то и очнулся уже в своей постели. На нем была ночная рубаха. Сколько прошло времени? Два, три часа? Этого он не знал. Интересно, сколько нужно слуг, чтобы раздеть одного пьяного виконта? – рассеянно подумал он. Пахло рвотой, во рту стояла противная горечь. Вероятно, было не больше четырех часов утра: слуги еще не вставали.
Лорд Делабоул сел, и тотчас в голове у него словно гулко загудел колокол. Он свесил ноги с кровати, и это безобидное движение болью отозвалось во всем теле. Ах да, он же выпал из кареты. Он осторожно потрогал левую щеку: по ней наискось тянулась длинная царапина. Надо будет послать за доктором.
Но это после, а сейчас… Кажется, он должен сделать что-то прямо сейчас?.. Да. Выполнить священную обязанность всякого благородного человека перед лицом банкротства.
Сперва одеться. Священную обязанность неприлично выполнять в ночной рубахе. Может, послать записку любовнице? Да полно, она и не подумает горевать.
От серной спички он зажег трут, потом свечу на ночном столике. Медленно поднявшись на ноги, он неверными шагами двинулся к платяному шкафу, распахнул дубовые полированные дверцы и отыскал сюртук, который ему сейчас был нужен. Прекрасный сюртук – от Штульца, разумеется. Многие, правда, теперь предпочитали Вестона, но виконт был убежден, что до Штульца ему далеко. Белая сорочка с идеально накрахмаленными углами воротничка, белый жилет, черные панталоны, черные вязаные чулки, черные туфли. Руки виконта так тряслись, что сюртук пришлось застегивать целых десять минут. Черт, разве такими руками можно по-человечески завязать шейный платок?
Пошарив в глубине платяного шкафа, он извлек на свет бутылку бренди, вытащил из нее пробку и начал пить прямо из горлышка. С каждым глотком язык, вялой тряпкой болтавшийся во рту, словно обретал привычную упругость. Вернувшись к кровати, виконт сел и зажал бутылку между ногами. Все его тело тряслось. Немного отдохнув, он снова приложился к ее горлышку. Когда предметы перестали двоиться у него перед глазами и дрожь прошла, он закупорил бутылку и убрал ее обратно в обувное отделение шкафа.
Потом он подошел к большому зеркалу с золоченой рамой, небрежным, десятилетиями отработанным движением набросил на шею полоску ткани, неторопливо расправил складки и завязал концы четким, красивым узлом. Интересно, много ли будет крови? – подумал он, трогая царапину на щеке.
Отступив на шаг, он придирчиво осмотрел себя в зеркале с головы до ног, пригладил волосы и плеснул немного розовой воды на лицо и руки. Мерзкий запах все еще не выветрился. Конечно, не мешало бы принять ванну, но об этом не могло быть и речи: надо было успеть сделать все до прихода слуг. Одернув рукава сюртука и разгладив ладонью перед жилета, он одобрительно кивнул своему отражению и, впервые за много месяцев, посмотрел себе прямо в глаза.
Он ужаснулся тому, что увидел. Глаз почти не было, так глубоко они ввалились, и весь он больше походил на призрак, чем на живого человека. Таким, пожалуй, его не узнала бы даже Оливия. Хотя нет, она бы узнала… Губы виконта тронула неуверенная улыбка.
Лорд Делабоул отвернулся от этого чужого нелепого отражения и направился к двери. Спустившись по лестнице на первый этаж, он вошел в свой кабинет, сел за стол и написал две коротенькие записки – одну своему поверенному, другую Джулии. Потом он достал свою лучшую пару дуэльных пистолетов из нижнего ящика стола. При виде пистолетов ему вспомнились былые дуэли, в которые он ввязывался когда-то по молодости и по глупости, и он невольно улыбнулся. Это было давно, задолго до Оливии, когда он еще разгуливал по Лондону в ярко-красном пальто с пелериной, из-под которого виднелись белоснежные кружева жабо и манжет, желтые атласные бриджи и чулки со стрелками. Его густо напудренные волосы были перевязаны на затылке красной шелковой лентой. Шут гороховый, да и только.
Однажды во время дуэли его ранило навылет, и он подумал, что умирает. У него сделалась истерика, и весь Лондон еще долго потом потешался над ним. Непостижимо, как все-таки Оливия разглядела в нем мужчину?
Однако сейчас он должен был вести себя как мужчина, потому что другого выхода у него не было. Заключая сделку с сэром Перраном, он ни на минуту не допускал мысли о том, что ему придется выполнять свою часть договора. Отдать баронету свою любимую Джулию? Прослыть отцом, продавшим собственную дочь? Ну уж нет. Пусть смерть покроет все его долги, а Джулия отдаст свою руку кому захочет.
Он зарядил пистолет и, наклонившись над столом, поднес дуло к виску. Он думал об Оливии.
* * *
Джулия проснулась, но глубокий, как омут, сон все еще не отпускал ее, и она не могла ни открыть глаз, ни пошевельнуть рукой или ногой. Некоторое время она пыталась понять, что ее разбудило. Возможно, кто-нибудь из слуг наверху спросонья уронил на пол таз или что-то тяжелое. Да, ничего особенного, просто непривычно громкий звук.
Все еще не размежая век, она повернулась на бок. Сон ее прервался на каком-то непонятном месте. Будто она танцевала с Блэкторном, и он сказал ей: «Милая моя, как ты несчастлива», – и поцеловал так нежно, что вкус его поцелуя до сих пор ощущался на ее губах. Но почему несчастлива? В ее жизни наконец-то все было хорошо, и она только теперь могла вздохнуть свободно.
Сверху снова донеслись какие-то звуки, на этот раз торопливые шаги. Наверное, проспала какая-нибудь горничная или младший садовник: Григсон и повариха всегда вставали вовремя. Хлопнула дверь, неожиданно внизу заголосила какая-то женщина – протяжно, тоскливо.
Джулия резко поднялась и прислушалась, сидя на постели. Сон пропал бесследно.
В доме происходило что-то неладное. С колотящимся сердцем Джулия выскользнула из-под одеяла. Что случилось? Григсон громко отдавал слугам какие-то распоряжения. Снова хлопнула дверь. Да что там такое, в конце концов? В доме лорда Делабоула никто никогда не хлопал дверями.
Наверное, ночью кому-нибудь стало плохо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
Летом, когда по всему дому плыл аромат роз, срезанных в любимых цветниках Оливии, он тосковал по ней сильнее всего. Этот неповторимый аромат не выветривался и зимой: вазы одна за другой наполнялись розовыми лепестками, засушенными по рецепту Оливии. Она и сама была как роза, нежная и прекрасная в его объятьях, колючая, когда он слишком увлекался выпивкой или игрой. Она крепко держала его в своих маленьких крепких руках, и он всегда радостно подчинялся им, потому что сознавал свою слабость.
Оливия, Оливия…
Потом он провалился куда-то и очнулся уже в своей постели. На нем была ночная рубаха. Сколько прошло времени? Два, три часа? Этого он не знал. Интересно, сколько нужно слуг, чтобы раздеть одного пьяного виконта? – рассеянно подумал он. Пахло рвотой, во рту стояла противная горечь. Вероятно, было не больше четырех часов утра: слуги еще не вставали.
Лорд Делабоул сел, и тотчас в голове у него словно гулко загудел колокол. Он свесил ноги с кровати, и это безобидное движение болью отозвалось во всем теле. Ах да, он же выпал из кареты. Он осторожно потрогал левую щеку: по ней наискось тянулась длинная царапина. Надо будет послать за доктором.
Но это после, а сейчас… Кажется, он должен сделать что-то прямо сейчас?.. Да. Выполнить священную обязанность всякого благородного человека перед лицом банкротства.
Сперва одеться. Священную обязанность неприлично выполнять в ночной рубахе. Может, послать записку любовнице? Да полно, она и не подумает горевать.
От серной спички он зажег трут, потом свечу на ночном столике. Медленно поднявшись на ноги, он неверными шагами двинулся к платяному шкафу, распахнул дубовые полированные дверцы и отыскал сюртук, который ему сейчас был нужен. Прекрасный сюртук – от Штульца, разумеется. Многие, правда, теперь предпочитали Вестона, но виконт был убежден, что до Штульца ему далеко. Белая сорочка с идеально накрахмаленными углами воротничка, белый жилет, черные панталоны, черные вязаные чулки, черные туфли. Руки виконта так тряслись, что сюртук пришлось застегивать целых десять минут. Черт, разве такими руками можно по-человечески завязать шейный платок?
Пошарив в глубине платяного шкафа, он извлек на свет бутылку бренди, вытащил из нее пробку и начал пить прямо из горлышка. С каждым глотком язык, вялой тряпкой болтавшийся во рту, словно обретал привычную упругость. Вернувшись к кровати, виконт сел и зажал бутылку между ногами. Все его тело тряслось. Немного отдохнув, он снова приложился к ее горлышку. Когда предметы перестали двоиться у него перед глазами и дрожь прошла, он закупорил бутылку и убрал ее обратно в обувное отделение шкафа.
Потом он подошел к большому зеркалу с золоченой рамой, небрежным, десятилетиями отработанным движением набросил на шею полоску ткани, неторопливо расправил складки и завязал концы четким, красивым узлом. Интересно, много ли будет крови? – подумал он, трогая царапину на щеке.
Отступив на шаг, он придирчиво осмотрел себя в зеркале с головы до ног, пригладил волосы и плеснул немного розовой воды на лицо и руки. Мерзкий запах все еще не выветрился. Конечно, не мешало бы принять ванну, но об этом не могло быть и речи: надо было успеть сделать все до прихода слуг. Одернув рукава сюртука и разгладив ладонью перед жилета, он одобрительно кивнул своему отражению и, впервые за много месяцев, посмотрел себе прямо в глаза.
Он ужаснулся тому, что увидел. Глаз почти не было, так глубоко они ввалились, и весь он больше походил на призрак, чем на живого человека. Таким, пожалуй, его не узнала бы даже Оливия. Хотя нет, она бы узнала… Губы виконта тронула неуверенная улыбка.
Лорд Делабоул отвернулся от этого чужого нелепого отражения и направился к двери. Спустившись по лестнице на первый этаж, он вошел в свой кабинет, сел за стол и написал две коротенькие записки – одну своему поверенному, другую Джулии. Потом он достал свою лучшую пару дуэльных пистолетов из нижнего ящика стола. При виде пистолетов ему вспомнились былые дуэли, в которые он ввязывался когда-то по молодости и по глупости, и он невольно улыбнулся. Это было давно, задолго до Оливии, когда он еще разгуливал по Лондону в ярко-красном пальто с пелериной, из-под которого виднелись белоснежные кружева жабо и манжет, желтые атласные бриджи и чулки со стрелками. Его густо напудренные волосы были перевязаны на затылке красной шелковой лентой. Шут гороховый, да и только.
Однажды во время дуэли его ранило навылет, и он подумал, что умирает. У него сделалась истерика, и весь Лондон еще долго потом потешался над ним. Непостижимо, как все-таки Оливия разглядела в нем мужчину?
Однако сейчас он должен был вести себя как мужчина, потому что другого выхода у него не было. Заключая сделку с сэром Перраном, он ни на минуту не допускал мысли о том, что ему придется выполнять свою часть договора. Отдать баронету свою любимую Джулию? Прослыть отцом, продавшим собственную дочь? Ну уж нет. Пусть смерть покроет все его долги, а Джулия отдаст свою руку кому захочет.
Он зарядил пистолет и, наклонившись над столом, поднес дуло к виску. Он думал об Оливии.
* * *
Джулия проснулась, но глубокий, как омут, сон все еще не отпускал ее, и она не могла ни открыть глаз, ни пошевельнуть рукой или ногой. Некоторое время она пыталась понять, что ее разбудило. Возможно, кто-нибудь из слуг наверху спросонья уронил на пол таз или что-то тяжелое. Да, ничего особенного, просто непривычно громкий звук.
Все еще не размежая век, она повернулась на бок. Сон ее прервался на каком-то непонятном месте. Будто она танцевала с Блэкторном, и он сказал ей: «Милая моя, как ты несчастлива», – и поцеловал так нежно, что вкус его поцелуя до сих пор ощущался на ее губах. Но почему несчастлива? В ее жизни наконец-то все было хорошо, и она только теперь могла вздохнуть свободно.
Сверху снова донеслись какие-то звуки, на этот раз торопливые шаги. Наверное, проспала какая-нибудь горничная или младший садовник: Григсон и повариха всегда вставали вовремя. Хлопнула дверь, неожиданно внизу заголосила какая-то женщина – протяжно, тоскливо.
Джулия резко поднялась и прислушалась, сидя на постели. Сон пропал бесследно.
В доме происходило что-то неладное. С колотящимся сердцем Джулия выскользнула из-под одеяла. Что случилось? Григсон громко отдавал слугам какие-то распоряжения. Снова хлопнула дверь. Да что там такое, в конце концов? В доме лорда Делабоула никто никогда не хлопал дверями.
Наверное, ночью кому-нибудь стало плохо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113