Все в городе относились к Джулии с искренней симпатией и считали, что ей сам Бог велел породниться с семьей маркиза. Тогда Эдвард не обратил на дядины слова особого внимания, разве что по-дружески порадовался за Джулию: ведь всем было известно растущее влияние, которым пользовался лорд Тревонанс среди приближенных принца-регента.
Однако сейчас мысль о том, что Джулия скоро станет чьей-то женой, показалась Эдварду невыносимой.
Впрочем, конечно, станет и, судя по всему, очень скоро. Удивительно еще, что она до сих пор ни с кем не обручена – при ее-то имени и красоте! Вот только получится ли из лорда Питера достойный супруг для Джулии? Эдвард имел все основания в этом сомневаться. И неужели она так поглупела за эти годы, что позволяет ухаживать за собой такому бесхребетному ничтожеству? Эдвард давно бы уже высказал Джулии все, что думал об ее женихе, однако по какой-то причине имя Питера Лонгтона ни разу не упоминалось в ее письмах. Она писала обо всех своих батских знакомых, о своем отце, намекала на какие-то его денежные затруднения, писала о сестрах – Элизабет, Каролине и Аннабелле, – но ни разу ни единой строчкой, ни словом не обмолвилась о лорде Питере, и это немало озадачивало Эдварда.
Стало быть, она не вполне доверяет ему?
И все же ее письма столько лет служили ему надежным якорем и помогали выжить в раскаленной пыли Испании. Он читал их под пристальным взором сотен круживших над головой стервятников, читал посреди тоскливого ожидания, на смену которому всякий раз приходил неописуемый ужас сражения. Возможно, он до сих пор не потерял рассудок лишь благодаря простоте и ясности слов, выводимых все это время ее ровным полудетским почерком.
Из десятков писем, полученных от нее за годы службы в далекой Иберии, многие канули бесследно в хаосе вечных сборов и тревог кочевой солдатской жизни, однако оставшиеся стали ему от этого вдвойне, втройне дороже, и он бережно хранил их. Джулия ассоциировалась в его сознании с родиной – особенно теперь, после смерти Джорджа. Когда посреди жестокого побоища ему приходилось сгонять стервятников с бездыханного тела, в котором вчера еще билось сердце его друга, когда на душе было беспросветно черно – ему стоило лишь подумать о Джулии, и глухая тоска на время отступала от него.
Только теперь он понял, с каким нетерпением ждал все эти годы новой встречи с нею.
Джулия отпила глоток чаю и украдкой взглянула на Эдварда. Он, видимо, все еще не мог опомниться от неожиданности; впрочем, с ней самой творилось что-то непонятное: в голове был сплошной сумбур, сердце колотилось, руки и ноги предательски дрожали.
Джулия поставила чашку на блюдце и попыталась унять дрожь пальцев, крепко сцепив их. Ей хотелось вздохнуть свободно и глубоко, но это почему-то никак не удавалось. Более того, она уже несколько раз открывала рот, чтобы хоть что-то сказать, но так и не произнесла ни звука.
– Ну вот ты и дома, – проговорила она наконец, и собственные слова показались ей такими незначительными в сравнении с распиравшими ее чувствами.
Из залы донеслись первые звуки контрданса, и гости начали торопливо подниматься из-за столиков. Краем глаза Джулия видела, что чайная почти совсем опустела; разумеется, ей тоже следовало спешить к своему следующему кавалеру, но она никак не могла двинуться.
Эдвард вдруг наклонился вперед и накрыл ладонью ее руку.
– Скажи мне, Джулия, – понизив голос, заговорил он. – Эти слухи про вас с лордом Питером – правда?
Вопрос прозвучал так неожиданно, что Джулия вздрогнула и, не отвечая, отвела глаза.
– Вы помолвлены? – спросил он.
Она помотала головой.
– Нет.
– А если он сделает предложение – а мне говорили, что все к этому идет, – ты… выйдешь за него?
Джулия подняла на него глаза.
– Да, я… выйду за него.
В голове у нее, тесня друг друга, проносились бессвязные обрывки мыслей: какая нелепость, ей совсем не хочется выходить за лорда Питера, а хочется, чтобы отец перестал играть, а она могла бы бегать с Эдвардом по холмам и забыть про свои постылые обязанности…
– Значит, выйдешь. – Эдвард убрал руку и откинулся на спинку стула.
Сердце у Джулии упало. Что ж он никак не может понять? Ведь она несколько раз намекала ему в письмах, что должна выйти за человека с состоянием.
– Моя жизнь уже не так проста, как раньше, – промолвила наконец она.
– И отец одобряет твой выбор?
– Да, конечно.
Эдвард хмуро смотрел на нее.
– Но он еще не делал тебе предложения?
– Нет. – Джулия покачала головой. – Еще нет.
– Значит, – лицо майора Блэкторна стало серьезным и строгим, – я еще не опоздал?
Джулия подавила печальный вздох. Ничего-то он не понял из ее намеков! Зачем задавать девушке подобные вопросы, не имея ни малейшей надежды на ее руку? Разве она может выйти за безвестного майора Блэкторна, у которого нет ни состояния, ни связей, ни видов на будущее, кроме возможности когда-нибудь продвинуться по службе – или лечь на поле брани?
Словом, когда в дверях появился младший брат Мэри и объявил, что следующий танец Джулия танцует с ним, она вздохнула с некоторым облегчением. Конечно, скоро ей все равно придется посвятить Эдварда в свои обстоятельства – но не сейчас, не в первый день его возвращения. Поэтому она ограничилась тем, что познакомила его с юным мистером Брауном и напоследок еще раз пригласила заезжать в Хатерлей.
– Заеду, – пообещал он.
Удаляясь из чайной под руку с мистером Брауном, Джулия не выдержала и обернулась. Эдвард с улыбкой смотрел ей вслед. Ей захотелось снова обнять его, чтобы убедиться, что он не призрак и не плод ее воображения, а живой, настоящий Эдвард.
Впрочем, она уже знала, он настоящий – и от этого на сердце у нее стало легко и радостно.
Она улыбнулась ему в ответ и послала воздушный поцелуй через плечо.
2
Поздно вечером майор Блэкторн, вернувшийся после бала в Монастырскую усадьбу, стоял в своей спальне перед камином. Он уже сбросил кожаные бальные туфли и, в одних чулках, наслаждался приятной прохладой половиц.
Со спинки белого с позолотой стула в стиле ампир свисал синий мундир, тут же на сиденье лежал небрежно скомканный шейный платок. Широкая белая рубаха с открытым воротом была заправлена в белые шелковые бриджи с расстегнутой – для свободы движений – верхней пуговицей. В руках у майора была шпага, которую он поднял перед собой и держал одной рукой за эфес, другой за острие, словно отдавая честь портрету молодого сэра Перрана над камином.
Постояв так некоторое время, он неожиданно вынес одну ногу вперед и сделал выпад, после чего легко отскочил назад, снова шагнул вперед и принялся передвигаться таким манером около камина, вокруг кровати и вдоль громоздкого резного шкафа красного дерева.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
Однако сейчас мысль о том, что Джулия скоро станет чьей-то женой, показалась Эдварду невыносимой.
Впрочем, конечно, станет и, судя по всему, очень скоро. Удивительно еще, что она до сих пор ни с кем не обручена – при ее-то имени и красоте! Вот только получится ли из лорда Питера достойный супруг для Джулии? Эдвард имел все основания в этом сомневаться. И неужели она так поглупела за эти годы, что позволяет ухаживать за собой такому бесхребетному ничтожеству? Эдвард давно бы уже высказал Джулии все, что думал об ее женихе, однако по какой-то причине имя Питера Лонгтона ни разу не упоминалось в ее письмах. Она писала обо всех своих батских знакомых, о своем отце, намекала на какие-то его денежные затруднения, писала о сестрах – Элизабет, Каролине и Аннабелле, – но ни разу ни единой строчкой, ни словом не обмолвилась о лорде Питере, и это немало озадачивало Эдварда.
Стало быть, она не вполне доверяет ему?
И все же ее письма столько лет служили ему надежным якорем и помогали выжить в раскаленной пыли Испании. Он читал их под пристальным взором сотен круживших над головой стервятников, читал посреди тоскливого ожидания, на смену которому всякий раз приходил неописуемый ужас сражения. Возможно, он до сих пор не потерял рассудок лишь благодаря простоте и ясности слов, выводимых все это время ее ровным полудетским почерком.
Из десятков писем, полученных от нее за годы службы в далекой Иберии, многие канули бесследно в хаосе вечных сборов и тревог кочевой солдатской жизни, однако оставшиеся стали ему от этого вдвойне, втройне дороже, и он бережно хранил их. Джулия ассоциировалась в его сознании с родиной – особенно теперь, после смерти Джорджа. Когда посреди жестокого побоища ему приходилось сгонять стервятников с бездыханного тела, в котором вчера еще билось сердце его друга, когда на душе было беспросветно черно – ему стоило лишь подумать о Джулии, и глухая тоска на время отступала от него.
Только теперь он понял, с каким нетерпением ждал все эти годы новой встречи с нею.
Джулия отпила глоток чаю и украдкой взглянула на Эдварда. Он, видимо, все еще не мог опомниться от неожиданности; впрочем, с ней самой творилось что-то непонятное: в голове был сплошной сумбур, сердце колотилось, руки и ноги предательски дрожали.
Джулия поставила чашку на блюдце и попыталась унять дрожь пальцев, крепко сцепив их. Ей хотелось вздохнуть свободно и глубоко, но это почему-то никак не удавалось. Более того, она уже несколько раз открывала рот, чтобы хоть что-то сказать, но так и не произнесла ни звука.
– Ну вот ты и дома, – проговорила она наконец, и собственные слова показались ей такими незначительными в сравнении с распиравшими ее чувствами.
Из залы донеслись первые звуки контрданса, и гости начали торопливо подниматься из-за столиков. Краем глаза Джулия видела, что чайная почти совсем опустела; разумеется, ей тоже следовало спешить к своему следующему кавалеру, но она никак не могла двинуться.
Эдвард вдруг наклонился вперед и накрыл ладонью ее руку.
– Скажи мне, Джулия, – понизив голос, заговорил он. – Эти слухи про вас с лордом Питером – правда?
Вопрос прозвучал так неожиданно, что Джулия вздрогнула и, не отвечая, отвела глаза.
– Вы помолвлены? – спросил он.
Она помотала головой.
– Нет.
– А если он сделает предложение – а мне говорили, что все к этому идет, – ты… выйдешь за него?
Джулия подняла на него глаза.
– Да, я… выйду за него.
В голове у нее, тесня друг друга, проносились бессвязные обрывки мыслей: какая нелепость, ей совсем не хочется выходить за лорда Питера, а хочется, чтобы отец перестал играть, а она могла бы бегать с Эдвардом по холмам и забыть про свои постылые обязанности…
– Значит, выйдешь. – Эдвард убрал руку и откинулся на спинку стула.
Сердце у Джулии упало. Что ж он никак не может понять? Ведь она несколько раз намекала ему в письмах, что должна выйти за человека с состоянием.
– Моя жизнь уже не так проста, как раньше, – промолвила наконец она.
– И отец одобряет твой выбор?
– Да, конечно.
Эдвард хмуро смотрел на нее.
– Но он еще не делал тебе предложения?
– Нет. – Джулия покачала головой. – Еще нет.
– Значит, – лицо майора Блэкторна стало серьезным и строгим, – я еще не опоздал?
Джулия подавила печальный вздох. Ничего-то он не понял из ее намеков! Зачем задавать девушке подобные вопросы, не имея ни малейшей надежды на ее руку? Разве она может выйти за безвестного майора Блэкторна, у которого нет ни состояния, ни связей, ни видов на будущее, кроме возможности когда-нибудь продвинуться по службе – или лечь на поле брани?
Словом, когда в дверях появился младший брат Мэри и объявил, что следующий танец Джулия танцует с ним, она вздохнула с некоторым облегчением. Конечно, скоро ей все равно придется посвятить Эдварда в свои обстоятельства – но не сейчас, не в первый день его возвращения. Поэтому она ограничилась тем, что познакомила его с юным мистером Брауном и напоследок еще раз пригласила заезжать в Хатерлей.
– Заеду, – пообещал он.
Удаляясь из чайной под руку с мистером Брауном, Джулия не выдержала и обернулась. Эдвард с улыбкой смотрел ей вслед. Ей захотелось снова обнять его, чтобы убедиться, что он не призрак и не плод ее воображения, а живой, настоящий Эдвард.
Впрочем, она уже знала, он настоящий – и от этого на сердце у нее стало легко и радостно.
Она улыбнулась ему в ответ и послала воздушный поцелуй через плечо.
2
Поздно вечером майор Блэкторн, вернувшийся после бала в Монастырскую усадьбу, стоял в своей спальне перед камином. Он уже сбросил кожаные бальные туфли и, в одних чулках, наслаждался приятной прохладой половиц.
Со спинки белого с позолотой стула в стиле ампир свисал синий мундир, тут же на сиденье лежал небрежно скомканный шейный платок. Широкая белая рубаха с открытым воротом была заправлена в белые шелковые бриджи с расстегнутой – для свободы движений – верхней пуговицей. В руках у майора была шпага, которую он поднял перед собой и держал одной рукой за эфес, другой за острие, словно отдавая честь портрету молодого сэра Перрана над камином.
Постояв так некоторое время, он неожиданно вынес одну ногу вперед и сделал выпад, после чего легко отскочил назад, снова шагнул вперед и принялся передвигаться таким манером около камина, вокруг кровати и вдоль громоздкого резного шкафа красного дерева.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113