Она слабо улыбнулась:
— Ничего особенного. Я скорее растерянна, нежели обеспокоенна.
— Почему?
— Не знаю. Никогда не бывает следствия без причины, — загадочно произнесла она.
— Что это значит?
— Трудно объяснить. Мне кажется, произошло нечто необычное. И я допускаю, что Вероника могла вступить в контакт с душой умершего, который захотел что-то сообщить живым.
Мишель выпрямился в кресле, насторожившись.
— Вы хотите сказать, что верите в подобные вещи?
На этот раз Ноэми пристально на него посмотрела.
Взгляд ее стал колючим, почти агрессивным.
— Я ничего не думаю, месье, я констатирую. Моя дочь говорит голосом другого человека, и его можно идентифицировать.
— Несомненно, но она могла что-нибудь прочитать об истории этого Тома, а потом отреагировать по-своему. Люди иногда ведут себя очень странно, но всегда объяснимо. Доктор Моруа в связи с этим говорит о некоем раздвоении личности: будто таким образом Вероника бежит от реальности.
Ноэми некоторое время молчала, пристально глядя на Мишеля, который чувствовал себя все более неуютно, затем спросила:
— А что такое реальность? Вы можете ответить? Я — нет. Что мы знаем о взаимосвязи прошлого, настоящего и будущего? Что мы знаем о жизни и многообразии миров?
— Вы интересуетесь оккультными науками?
Она пожала плечами:
— Не слишком. Я слушаю, смотрю, ощущаю, мне этого достаточно.
— А ваша дочь?
— Она живет… как и все девушки ее возраста.
— Чем она занимается?
— Учится в лицее на отделении гуманитарных наук.
— У нее есть друг?
— Вероятно… Но она мне никогда о нем не говорила.
— Вы бы это не одобрили?
— Почему? Я не держу дочь в строгости, я ей доверяю. Если ей надо что-то мне сказать, она это делает.
— Вы знаете, где она встречается с друзьями?
— Думаю, в кафе.
Мишель был в недоумении. Какой бы вопрос он ни задал, ответ всегда оказывался у нее наготове и произносила его она без малейших колебаний.
Ноэми встала и задернула занавеси, чтобы укрыться от солнца, которое залило светом всю комнату.
— Извините, мне слишком жарко. — Она снова села. — Вы действительно не хотите выпить?
— Нет, спасибо. Я не буду вас долго задерживать, осталось уточнить лишь один-два вопроса.
— Пожалуйста.
— Чем вы занимаетесь?
— Я делаю переводы.
— А ваш муж?
Ноэми заколебалась, отвела взгляд и проронила:
— Он ушел…
— То есть?
— Он нас оставил, и уже давно.
Не желая обидеть собеседницу, Мишель не стал расспрашивать ее об этом и встал. Пот лил с него ручьями, и он хотел выйти на свежий воздух.
— Быть может, мне придется увидеться с вами снова.
Она пожала ему руку и ответила почти равнодушным тоном, граничащим с иронией:
— Пожалуйста, инспектор, если я могу вам чем-то помочь…
Выйдя на улицу, Мишель стремительно сделал несколько широких шагов, желая как можно скорее влиться в оживленную атмосферу города. Дойдя до конца улочки, он обернулся: Ноэми неподвижно стояла на крыльце и смотрела в его сторону. Он вспомнил о ее последней фразе. Да этой женщине наплевать на него!
Очень быстро инспектор добрался до центра города. Войдя в первое попавшееся кафе, он заказал бочкового пива.
Сидя в кафе, Мишель почувствовал, что ощущение неловкости, возникшее во время разговора с Ноэми, постепенно исчезло. Он снова мог спокойно размышлять. Надо же, эта женщина вывела его из равновесия. А сама казалась неуязвимой, скользкой, недоступной. А он вел себя как самый заурядный полицейский. Допрос абсолютно ничего не дал, ответы Ноэми не приблизили его к истине. Он не смог ничего от нее добиться, кроме очевидных фактов и общих слов.
Инспектор вспомнил об их странном разговоре, таком же странном, как и спартанская обстановка в гостиной, часы с остановившимися стрелками, невозмутимость своей собеседницы, ее равнодушие к собственной дочери. Облокотившись о стойку бара, Мишель вновь испытал неприятное ощущение — казалось, он вернулся из другого мира.
Он допил пиво, без всякого интереса прислушиваясь к разговорам соседей, но от этого ему стало удивительно хорошо! Его окружали нормальные люди, которые говорили о нормальных вещах и умели смеяться.
Мишель вдруг понял причину своего дискомфорта — Ноэми обладала той же показной сдержанностью, что и мать Тома! Она так же вела себя и так же ловко уходила от «неудобных» вопросов. Ободренный этим выводом, Мишель решил, что продолжит размышлять в этом направлении. Возможно, у обеих дам есть и другие общие черты.
Тем временем Мюрьель находилась в Лазале у Жерома. Она не спешила в клинику Алеса. С Жеромом они условились встретиться днем, в четыре часа. Если Вероника заговорит, считала Мюрьель, то это произойдет не раньше чем в конце дня.
Пользуясь свободной минутой, она позвонила сыну Эндрю. Их разговор был не из легких. Хотя Эндрю жил у друзей, где были его сверстники, он тут же посетовал, что с ним рядом нет Мюрьель, сказал, что она постоянно куда-то уезжает. Она пообещала сыну очень скоро вернуться, но этого оказалось недостаточно, чтобы его успокоить.
— Ты всегда так говоришь, — обвинил ее мальчик, — но тебя никогда нет!
— Послушай, дорогой, я знаю, это трудно, но у меня такая работа, что мне все время надо уезжать. Понимаешь?
— Нет! У меня и так уже нет папы…
Подобных слов Мюрьель боялась больше всего. Что она могла ответить на это сыну? Такому маленькому мальчику трудно было объяснить, как она страдала из-за его отца и сколько ей пришлось вынести, чтобы его удержать.
В то же время Мюрьель знала: она не сможет до бесконечности отделываться уклончивыми ответами. Эндрю подрастал очень быстро, слишком быстро, на ее взгляд, и скоро он потребует более убедительных объяснений.
Не желая продолжать разговаривать на эту тему, она решила повременить с развязкой:
— Послушай, Эндрю, я понимаю, что тебе плохо и ты хочешь знать, что случилось. Но по телефону я не могу об этом рассказывать. Клянусь, как только вернусь, мы серьезно обо всем поговорим…
Тем не менее Эндрю настаивал, и ей пришлось несколько раз повторить свою просьбу, чтобы он наконец положил трубку.
Успокаивая сына, сама Мюрьель так разнервничалась, что, едва их разъединили, она разрыдалась. Иногда она давала волю слезам. Это был способ выплеснуть эмоции, при условии, конечно, что ее никто не видит. Мюрьель терпеть не могла, когда кто-нибудь начинал ее жалеть. Она всегда преодолевала трудности в одиночку, всего добивалась лишь собственными силами, как с восхищением говорил ее отец.
Действительно, это выражение полностью соответствовало ее характеру. Будучи дочерью рабочего, Мюрьель жила в северном предместье Парижа и знавала худшие времена. Одиночество, наркотики, преступления, насилие…
Любопытно, что она никогда не говорила об этом протестующим тоном, а вспоминала о прошлом скорее с нотками ностальгии в голосе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72