— Упражнения по проекции, — ответила девушка. — Как вы нам показывали.
Ха! Злая шутка, если угодно. Тебе следовало бы держаться подальше от упражнений в проекции, девочка моя. Они небезопасны. В сущности, они могут стать причиной твоей смерти.
— Понятно, — проговорил Геннадий и сцепил пальцы, стараясь выглядеть так, будто у него на все есть готовый ответ.
Правда заключалась в том, что пресловутые тайные перимадейские упражнения по проекции, благодаря которым он в основном и получил эту великолепную работу, являлись не более чем его искаженными попытками воспроизвести ту технику, при помощи которой Алексию и ему удалось (случайно) достигнуть нескольких проекций (с катастрофическими результатами) незадолго до того, как пал Город. Пожалуй, единственным, что говорило в пользу упражнений, которым он ныне обучал, являлась их бесполезность. По крайней мере он страстно верил, что это так, иначе всем им грозили бы крупные неприятности.
— Мне?.. Э-э-э… — пробормотала студентка.
Она стеснялась, как пациентка, раздевающаяся перед врачом.
Геннадий кивнул.
— Когда будете готовы, — промолвил он.
— Хорошо.
Девушка откинулась на стуле и мучительно зажмурилась, словно шагнула под дождь без пальто. Геннадий почти физически ощутил то гигантское усилие воли, которое она сделала, — разумеется, совершенно бесполезное. Оно и к лучшему.
Тем не менее.
— Расслабьтесь, — сказал он, — постарайтесь… — Как же это описать? Ни малейшего понятия. — Постарайтесь сделать так, чтобы все казалось совершенно обычным. Вам нужно представить, будто вы спокойно стоите в комнате или где-нибудь на улице, которая выглядит как можно зауряднее. Единственная разница будет заключаться в том, что вы выйдете из нее тогда, а не сейчас. Скорее всего вы вообще не ощутите никакой разницы. Запомните, это не волшебство; это совершенно естественное явление, вроде как видеть сны.
Она расслабилась — расслабилась что было сил, — и Геннадию пришлось сделать над собой усилие, чтобы не рассмеяться.
— Ах, — проговорила девушка. — Понимаю. Да, кажется, получается.
Не может быть, уж это точно.
— Вы уверены? — спросил доктор, стараясь сохранять спокойствие. — Оглянитесь вокруг и скажите мне, что вы видите.
— Я не уверена, — пробормотала студентка. — Это какое-то место, где я никогда не была. Больше всего оно напоминает мне библиотеку. Здесь… — Она подняла голову, и ее закрытые глаза оказались прямо на уровне его глаз (хотя Геннадий и передвинулся после того, как она зажмурилась; откуда ей известно, где он находится?). — Доктор Геннадий, вы…
Вдруг она вскрикнула, скорее пронзительно взвизгнула от ужаса, и этот звук болезненно отозвался в тех самых клетках его мозга, которые вызывали головную боль. Геннадий вскочил и схватил ее за руки, которыми девушка бешено молотила воздух, словно тонущая кошка; она высвободилась и пихнула его в лицо так сильно, что доктор откинулся, упал на бок и выругался.
— Доктор Геннадий! — В ее взгляде застыла смесь ужаса и отчаянного стыда, а глаза сделались огромными, словно ложка катапульты. — Извините!
Он поднялся и сделал вид, что отряхивается.
— Все в порядке. Из того, чем я так долго пользовался, ничего не сломано. Расскажите мне, что вы видели.
— Но, доктор…
Он сел и взглянул на нее.
— Расскажите, — тихо произнес доктор, — что вы видели.
Девушка извлекла из рукава носовой платок и принялась теребить его.
— Доктор Геннадий, — начала она, и теперь в ее голосе, кроме ужаса, слышалась едва уловимая примесь гордости, — мне кажется, я видела падение Города. Ну, вы понимаете, Перимадеи. И… — Девушка сглотнула, сделала глубокий вдох, будто собиралась нырнуть с высокой скалы. — Мне кажется, я видела, как вас убили.
Геннадий кивнул.
— Понятно, — проговорил он. — Скажите, а как ваша голова?
Девушка пощупала затылок.
— Вы думаете, что я могла ее ушибить и мне стало мерещиться? Я уверена, что…
— Как ваша голова?
— Хорошо. Ну, — добавила она, потупив взгляд, — если не считать небольшой головной боли…
— Как я умер? — спросил Геннадий. Он сидел совершенно неподвижно, и его голос был абсолютно спокоен; лишь сцепленные пальцы вспотели. — Не волнуйтесь, я не обижусь.
— Вас застрелили, — ответила девушка тоненьким голосом. — Стрела попала вам в лицо и прошла прямо сквозь…
Она запнулась и издала несколько нечленораздельных звуков, что заставило Геннадия метнуться за большой медной вазой, в которой обычно лежали фрукты.
— Ничего-ничего, — успокоил он. — На некоторых это иногда так действует. Я должен был вас предупредить.
Она подняла глаза, закрывая платком подбородок.
— Значит, вы мне верите? — спросила студентка. — Ах, я так рада… ой, что я такое говорю, я имела в виду, что…
— Я знаю, что вы имели в виду. Если вам от этого будет легче, — солгал он, — в первый раз меня тоже тошнило. А я ничего страшного не видел.
— Доктор Геннадий… — Она встала, села, снова встала. — Я… пожалуйста, разрешите мне помыть эту вазу. Я жутко сожалею…
Я сожалею гораздо больше, — размышлял Геннадий, когда ему наконец удалось прогнать девушку в ее келью. — Похоже, беды так и вьются вокруг меня. Кретинка, которая способна прорываться в Принцип, когда пожелает… истинно разумный человек пошел бы следом за ней в келью и сразу же перерезал бы ей горло. Однако…
— Проклятие, — пробормотал он, повалившись на постель и поджав ноги.
Геннадий закрыл глаза и подумал о своем бывшем коллеге Алексии — по всей видимости, еще живом в силу какого-то чуда. Он на Острове, вдали от войны и, вероятно, вне опасности. Доктору вдруг пришла в голову мысль, а не попытаться ли добраться до него при помощи проекции… Да ты спятил? Нельзя потушить пожар в дровяном сарае, поджигая керосиновую лавку соседа.
Принимая во внимание случившееся, доктор заснул необыкновенно быстро; хотя ему снились очень яркие сны, Геннадий не смог вспомнить ни одного из них, когда проснулся.
К вечеру второго дня они нашли одиноко стоящий прямой ясень, который рос среди развалин заброшенного дома.
— Не самое лучшее, однако сойдет.
Бардас Лордан выпустил вожжи из рук и некоторое время сидел, глядя на камни руин, торчащие из снега словно локти из продранного рукава. Пожарище. Судя по виду, ему уже лет пятьдесят-шестьдесят; но даже теперь следы огня еще ясно видны. Так высоко в горах мох, плющ и другая растительность, по-видимому, считающая своей обязанностью исправлять человеческие ошибки, кажется, не в состоянии одолеть каменную кладку; несколько пятен клочковатой травы, растущей в щелях обнажившегося цемента, два юных побега рябины, пытающиеся противоестественным образом прижиться в расщелине между стеной и твердой землей, и этот красивый, взрослый ясень, который он намерен срубить, высящийся по самой середине бывшего дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123