Но только тогда, валяясь у стены сортира, облепленный мухами и наполненный осознанием смысла бытия, он понял, что это его миссия – нести смерть всем, кто ее заслужил, всем, кто ее достоин. И он валялся под жарким чеченским солнцем, покрываясь коростой от засыхающего дерьма и предвкушая смерть людей, которые копошились в недолгих остатках своих жизней где-то рядом, в нескольких десятках метров от него.
Он очнулся окончательно от тычка палки, которой подошедший чеченец пытался его перевернуть, очевидно, чтобы удостовериться, что Иван сдох. Иван вздрогнул и понял, что может двигаться. Преодолевая слабость, он поднялся на руках и сел, подставив улыбающееся лицо под лучи солнца.
Иван открыл глаза. Первое, что он увидел, было лицо чеченца, бородатое, черное и суровое, но Иван ясно прочитал на нем выражение удивления и испуга.
– Зачэм смэешься, вонючий собака! – хрипло закричал чеченец и ударил Ивана палкой по лицу. – Иди в рэку!
Иван поднялся, пошатываясь на дрожащих ногах, спустился к ручью и упал в него во весь рост, не думая о том, что может разбить голову о камни.
Ледяная стремительная влага налетела на него, смывая ненавистный запах и открывая к его губам приток свежего воздуха. Горная снеговая свежесть влилась в Ивана струей живительной воды и он почувствовал, как летевшая с высоких вершин частица горной речки останавливается в нем и отдает ему свою энергию.
«Я жив!» – сказал он реке, прибрежным камням и солнцу, как бы призывая их быть свидетелями.
«Я жив,» – повторил он еще раз уже для самого себя, чтобы больше никогда в этом не сомневаться.
Дней десять он восстанавливал силы. Его и второго раба-русского, забитого и вечно дрожащего молоденького солдата, пресмыкавшегося перед чеченцами, кормили отбросами, раз в сутки. Солдатик, всегда молчавший, а тут впервые заговоривший, плачущим голосом рассказал Ивану, что во вторые сутки его сидения в сортире-»карцере» еще двоих русских рабов пристрелил бородатый чеченец, что помоложе, за то что они отказались срать в сортире на Ивана. Их трупы отволокли и сбросили куда-то в ущелье. Почему он сам жив, он не объяснял, а Иван не спрашивал, и так было ясно. И больше они не разговаривали.
Как ни скудна была чеченская баланда, как ни противно было жевать маковые листья и горькие, хотя и сочные корешки какой-то травы с совершенно сухими шершавыми листьями, но десять дней Иван старательно впитывал каждую калорию, каждый луч солнца, каждый глоток воды из ручья поглощал с какой-то почти ритуальной сосредоточенностью. К концу второй недели он ощущал себя если не восстановившим прежние силы, то накопившим их вполне достаточно для выполнения той задачи, которую перед собой поставил.
Его повел за собой случай. На поле за ними присматривал или старик-чеченец, или мальчик подросток лет четырнадцати, такой же черный и суровый как отец и дед, только без бороды. Сам отец такой ерундой не занимался, он постоянно куда-то ездил, отвозя маковую солому и, очевидно, присматривая для покупки или подлавливая на дорогах еще парочку рабов на свою плантацию.
Да и бежать-то, собственно, было некуда – в этом Иван убедился при своем первом побеге. Кругом непроходимые горы, тропа практически одна – ни свернуть, ни спрыгнуть – собаки, а за ними и хозяева на лошадях, догонят.
В тот вечер Иван, пропалывая мак, дошел до края поля, выходившего к западному обрыву, и остановился, увидев сваливающееся за край гор солнце. Закат в горах мгновенный по сравнению с нашими равнинными закатами средней полосы России и Иван распрямился, чтобы впитать в себя последние лучи уходящего солнца.
Он так расслабился, что совершенно не заметил подошедшего сзади старика-чеченца.
Его привел в себя удар палкой по голове.
– Хоп! Дэлать! Хоп! – треснутым старческим голосом прокричал старик, гораздо хуже сына говоривший по-русски.
Реакция Ивана была мгновенной.
«Делаю,» – сказал он не поворачиваясь.
Ориентируясь на голос, он сделал шаг влево, сложил пальцы правой руки в характерную фигуру, которой в голливудских фильмах обычно сопровождаются слова «фак ю», и, придав корпусу вращательное движение, поднял правую руку на уровень плеча. Он даже не смотрел, куда попадет его выставленный вперед средний палец, уверенный заранее, что не промахнется.
Он пробил висок старика так же, как пробивал фанеру на занятиях в лагере спецподготовки – практически не почувствовав сопротивления и лишь вынимая палец из головы чеченца, оцарапал его об острые осколки костей черепа.
«Почему бы и не сегодня, – подумал Иван. – Ждать уже нечего.»
Он хорошо помнил свой первый побег. И помнил, кто первым его остановил.
«Сначала собаки», – решил он.
Собаки не заставили себя долго ждать.
Каждый вечер они сами прибегали на поле и отгоняли рабов в их землянку, лая на отстающего и хватая его за ноги. Обученные пасти скот, они и людей пасли как баранов.
Три упитанные псины, каждая ростом выше ивановых колен, сразу почуяли неладное, увидев лежащего в маке старика и стоящего рядом Ивана. Они помнили, что уже рвали однажды это податливое мясо, за что заслужили одобрение хозяев. А сейчас это странное животное, убившее тогда одного из них, стоит выпрямившись рядом с лежащим беззащитно хозяином. Животные не должны выпрямляться во весь рост, это поза угрожающая и опасная.
Так ходят хозяева, а не животные.
Обученные драться с волками собаки кинулись на Ивана молча и серьезно, как на опасного врага.
От броска первого кобеля, бежавшего чуть впереди, Иван увернулся и на лету перерубил ему хребет ребром ладони.
Второй промахнулся и пролетел мимо, тормозя четырьмя лапами и выпахивая молодые побеги мака, чтобы развернуться и напасть на Ивана сзади.
Но третий ударил его в грудь своей набравшей скорость тушей и вцепился зубами Ивану в плечо, раздирая задними лапами его живот.
На ногах Иван устоял. И это было половина дела.
Возможность победы теперь заключалась только в быстроте реакции. Не обращая внимания на боль, Иван повернулся вместе с повисшей на нем собакой навстречу новому броску промахнувшегося кобеля, и одновременно с этим оторвал от себя рвущуюся и трепещущую псину, взяв ее правой рукой за горло, а левой за заднюю ногу.
Этой задыхающейся уже тушей он и отбил второй бросок третьей собаки.
Пока она вставала на ноги, Иван успел переломить об коленку спину дрыгающейся у него в руках собаки и отшвырнуть ее в сторону.
Оставшись один, третий пес не спешил нападать еще раз, а стоял, молча и сосредоточенно глядя на Ивана. Бока его тяжело ходили, задние лапы замерли в напряжении, готовые в любой момент отправить его тело навстречу врагу, глаза смотрели злобно-изучающе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50